Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 58

— Это и было за заклинание на изменение внешности? И его ты тоже подслушала?

— Да из разговора Эрмины с доном Орсино. И на самом деле оно несложное, — поворачивает она лист. — Просто до этого алтаря очень трудно и далеко идти. Вверх по Сухой реке до самого истока, — показывает она стрелкой. — И я не успела, меня схватили.

— А что берут вместо бирки из роддома? — со знанием дела, не дрогнув, уточняю я. — Седьмым ингредиентом. Фотографию?

— Нет, нет, — качает головой Катарина, — обычно используют кусочек бечёвки, которой руки мертвецам связывают.

— О, мой бог, — суеверно креститься Ленка. — Наши бабки вечно боятся, как бы с ней на руках кого не похоронили, да никто их не взял. Говорят, у нас на этих бинтиках тоже разные заговоры делают.

— Чувствую, наши миры не сильно отличаются по мракобесию. Только их слегка отстал в развитии, — хмыкаю я. — И у тебя всё это было?

— Нет, только волосы и ваша бирка. Она уникальна. В ней и жизнь, и любовь, и смерть. В бинтиках, как вы сказали, — только смерть. В других бирочках — жизнь. В обручальных кольцах — любовь. Но не важно, что именно это за вещь. Главное её символичность и важность. Любой амулет, подарок, талисман.

— Погоди! — останавливает её рукой Ленка. — Она сказала: твоя бирка? Я же правильно поняла, что это?

— Я думала Васька их жжёг.

— О, господи! — рукой закрывает глаза Ленка. — Звездец! Простите мне мой французский, — попивает она залпом всё, что оставалось у неё в бокале. Выражая всё то же, что чувствовала и я, когда узнала.

— А волосы чьи? — выдыхает она.

— Девушки, чей облик я хотела принять.

— Она умерла? — уточняю я.

— О, господи! Свят, свят! — осеняет себя очередным крестом Ленка, когда Катька кивает. — Всё, прекратите! А то я всю ночь спать не буду.

— Будешь, ещё как будешь, — наливаю я ей ещё и даже не развожу. — Кать, чьи волосы у тебя были?

— Не знаю. Я у Эрмины взяла. Там целая коса была, — показывает она руками довольно приличную длину.

— И фотография? — уточняю я. — Значит, их тоже притащили феи из нашего мира?

— Вот говорила я тебе, выкини свою на хрен, — толкает меня в бок Ленка. — Есть что-то зловещее в этих отрезанных волосах. Ещё и хранить их. Бр-р-р! Помнишь, ты тоже всё берегла? — уточняет она на мой непонимающий взгляд. — И в свои девятнадцать тоже дай бог как отжигала. Я помню.

— А-а-а! Ты об ошибках молодости! — наконец доходит до меня. — Ой, прямо отжигала! Подумаешь косу обрезала. Я тогда, кстати, первый раз и подстриглась.

— Ага, под каре. Тогда так модно было, — показывает она руками длину чуть ниже подбородка.

— И обесцветилась аж до белого, — киваю я. — Как щаз помню эти гидроперит с аммиаком. Адская смесь. А воняло!

— Зато этот твой, — хмыкает она, — первый. Сразу на твой гидроперит и запал. Ты и татуху потом сделала, вот эту, — хватает она Катьку за руку, — в честь него. Это сейчас она цветом забита, Кать, а до этого там имя было. Как там его звали? — вглядывается она в плечо.

— Да какая уже хер разница, Лен, — отмахиваюсь я.

— Ну да, ну да, — кивает Ленка и доверительно наклоняется через стол к Катьке, восторженно-удивлённой нашими воспоминаниями. — Это она сейчас сидит тут вся из себя умудрённую опытом тётю строит. А сама девственность тоже потеряла… в девятнадцать же? — поворачивается она ко мне, но не получив даже кивка, возвращается к Катьке. — На спор. Или на слабо. Хотя тоже вот любила его, как ты. А татушку ты набила «до того как» или «после»? — снова обращается она ко мне.

— Не помню, Лен, — снова тянусь я к бутылке под её укоризненным взглядом. — Клянусь, не помню. Но тогда мне тоже всё казалось важным, вечным и на всю жизнь.

— Слушай, Кать! — оживляется Ленка. — А если для этого заклинания взять волосы мужика?

— Не быть тебе мужиком и не мечтай, — остужаю я ей порыв.

— Не, ну что ты так на корню-то рубишь, — отмахивается она от меня снова. — Кать скажи, если чисто теоретически? Я могу как-то из нашего мира в ваш попасть?

— Вот ты настырная, — качаю я головой. — Уверяю, тебе там не понравится. Там хуже чем у твоей матери в деревне. Света нет. Воды нет. Телека нет. Толчок деревянный. И всех развлечений: в окно смотреть.

— Ка-а-ать? — не обращает на меня внимания Ленка.

— Если как Дарья Андреевна только. Поменяться с кем-нибудь телами. Или если умрёте и ваше тело феи перенесут туда, — пожимает она плечами.

— И что, там я оживу?

— Нет, конечно, — уверенно машет головой Катарина. — Просто из этого мира в тот ничего живого перенести нельзя. Я, кстати, вот здесь пряталась, — дочерчивает она примыкающие к Живому лесу горы. — У скалы под названием «ортов палец» — рисует она нечто, похожее на «фак» Всё, что вам понадобится и простынь тоже — там, в тайнике в пещере, — уточняет она как именно его найти.

Бодро так, живенько. Прямо воодушевлённо рассказывает, пишет.

— Вижу, не понравилось тебе здесь? Вернуться домой хочешь? Или душу тебе растравили и опять заскучала по своему Дамиану? — прищуриваюсь я.

— Не знаю, — пожимает она плечами. — На самом деле понравилось. Но я здесь такая чужая. Очень трудно мне. Вы так много всего знаете и умеете. А я, — вздыхает она тяжело, — мне никогда всему этому не научиться. Наверно, за всю жизнь.

— Ей здесь не выжить, Даш, — со свойственной ей прямотой заявляет моя лучшая подруга. Хотя у той-то свои резоны. Давит, чтобы и не думала я там задерживаться. — Серьёзно. Никак. Деньги твои закончатся и всё. На работу она не устроится, потому что делать ничего не умеет. И выучиться ей проблема. Если только замуж. Но ты-то знаешь, как тяжело в нашем возрасте да в дефиците холостых приличных мужиков. Что я тебе поясняю, — машет рукой она.

— Да всё я понимаю, Лен. А ты пиши, пиши, всё, что ещё вспомнишь, — подталкиваю Катьке тетрадку, пока говорю с подругой, словно Катарины тут и нет. — Только и здесь ей не сахар, но и там не мёд. Замуж выдали не по любви. От семьи помощи не приходится ждать. Там такой папаша, туши свет. И с бывшим женихом непонятно. Кабы знать точно любит он её или нет. Подставит он её или нет. А то он, подозреваю, тоже отомстить хочет.

— Им бы поговорить, — кивает в сторону Катьки Ленка. — По душам. Выяснить всё.

— Сомневаюсь, что поможет, — пожимаю я плечами, глядя как замерла Катька. — Думаю, ей только и остаётся, что смириться. Вернуться к мужу. Жопу в кулачок и молчать. Ждать, когда стерпится слюбится.

— Мне лучше в петлю, — поднимает она глаза. Решительно. Отчаянно.

Ну вот! А я что говорила? Всё ещё хуже. Петля ей милее, чем ненавистный муж. Верну её дуру, а она там самоубьётся. И все усилия насмарку. Да что же за засада-то!

— Ну-ка цыц! — командую я. — И думать не смей. Вернёшься как миленькая. В свои девятнадцать. Родную Абсинтию. Домой. К королю.

— Как он там, кстати? Король? — спрашивает Ленка, пока Катька принимается нервно грызть карандаш.

— Ой, беда с ним, Лен.

— Как беда? Не помогли лекарства? — выпучивает она глаза.

— Помогли. Но если бы дело было просто в ране. Там всё жёстко. Ещё фей этим перемещением что-то у них в атмосфере испортил. В общем, ты тут тёплыми вещами запасайся, — обращаюсь я к Катьке. — Зима на носу. А тут ещё твой Дамиан с своим «планом», — показываю я пальцами кавычки. — Вот прямо вовремя.

— Дарья Андреевна, Дамиан он хороший, клянусь, — выплюнув карандаш, уговаривает меня Катька.

— Ишь, смотри как заговорила. Уже и хороший?

— Он против Георга он не пойдёт. Уверена, тот ему объяснит, что это плохая идея, и всё уладится.

— А-а-а! — бьюсь я лбом о руки. — Хороший. Объяснит. Уладится. Вот же детский сад-то! Уже пошёл, Катя. Уже пошёл! — откидываюсь к спинке стула. — И боюсь, Феодора его в ежовых рукавицах не удержит. Вырос мальчик. Возмужал. Своей головой думать решил. Но к чёрту пока его. Объясни мне другое. Как после эшафота ты снова в своём теле оказалась?

— Это всё из-за ленты, которой вас венчали, — начертив машинально какую-то закорючку, отодвигает она рисунок. — Этими белыми лентами раньше инквизиция пользовалась, чтобы магию выявлять. Поэтому среди травников считай и не осталось настоящих знахарок. Их уничтожили в первую очередь. Называли их одержимыми демонами, что могут в людей вселяться. И этой лентой изгоняли. Страшная вещь, говорят, словно раскалённое железо в жилы вливают. Вот кто корчиться от боли начинал, того сразу на костёр. Меня из-за этой белой ленты тогда и вернуло.