Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 63

…и снова ухает вниз. Да чёрт бы вас обоих побрал! И Гошку, и это дурацкое сердце.

— Ну, это я уже, скажем, слышала, — пытаюсь я если не разогнуться, то хотя бы выглядеть достаточно равнодушной, сохранить лицо.

— Нет, — не позволяет он, снова упираясь лбом. — Не слышала. Тебя, Даш. Тебя. Я люблю тебя. И ни с кем никогда тебя не спутаю.

И вот теперь он меня отпускает. Выдыхает. Рассматривает свои руки, словно не знает куда их деть.

— Гош! Гошенька! — зову я гаденьким ласковым голоском. Он обречённо поднимает он голову, уже зная, что я ведь ему это не прощу, вот это его «прости» и игры на моих нервах. — Какая ты всё же сволочь, Гош!

— Иди-ка сюда, — усмехается он, протягивая руку.

И я не успеваю не то, что возразить, даже охнуть, так ловко он стаскивает меня с коня.

— Какая же ты всё-таки заноза, — глаза в глаза, стискивая в своих объятиях, обжигает он горячим дыханием. — Неужели ты и правда сомневалась, что я тебя люблю?

И не давая мне соврать, хотя я уже готова ответить: «Да никогда!», впивается в губы таким жадным поцелуем, что я и правда думаю: «Да как я могла сомневаться-то?»

— Поехали уже домой, а? — доведя меня почти до исступления своим напором, тяжело дыша, отстраняется он. — А то я отымею тебя прямо здесь. Пожалеем твои новые трусы. И вот эти хлипкие штуки, — щипком приподнимает он джинсовую ткань.

— Тебе нельзя, у тебя рана вскрылась, — возражаю я, когда он возвращает меня в седло. Но запрыгивая на своего коня, Мой Король мерит меня таким взглядом, словно я сказала несусветную глупость. Уж что-что, а эта «царапина» его точно не остановит.

— Лоб береги! — стартует он с места в галоп.

— Это крепкие штуки! — кричу я ему вдогонку.

И, пригнувшись пониже к холке лошади, всю дорогу думаю, а не зря ли я рискнула единственными джинсами. И откуда он знает про новые трусы. А о чём ещё думать?

О том, что я его люблю, я знала и так. А о том, что он любит меня… да догадывалась, чего уж!

— Даш, — шепчет он.

— Не сейчас, — скатываюсь я на холодные подушки с его мокрой груди, точно зная, что он хочет мне сказать. — Гоша, только не сейчас.

— Нет, сейчас, — убирает он с моего лица налипшие волосы. — Нам надо поговорить.

— Гош, я люблю тебя. Ты любишь меня. Мы обречены. Я ответила на все твои вопросы? — открываю я глаза. Ещё пребывая в блаженной истоме после охрененного секса. Ещё наслаждаясь этим ощущением полноты бытия, когда не хочется ни о чём думать и уж тем более выяснять отношения.

Конечно, я ожидала, что смена повязки может оказаться невероятно эротическим действом. Хотя и забежала, пока он работал, именно посмотреть, как его рана. Но мы с той прогулки по лесу перманентно на взводе. Случайно встретимся глазами, соприкоснёмся рукавами, или во время обеда у меня на губе нечаянно останется соус — и всё, и дошли, куда шли, и наелись. И хорошо, если в первой попавшейся каморке дверь закрыли. Наедине в комнате оставаться вообще никак, если не лёжа, не у него на груди, не в его объятиях, не у него на коленях. А тут поцеловала его целых два раза в шею, пока клеила лейкопластырь. Ещё бы ноготками по спине провела! И осталась бы не только без джинсов, без трусов, без халата, очередное платье разлетелось бы в клочья. И кстати, джинсы, оказались, качественные. Или это потому, что я их сама каждый раз снимаю?

— Я уже сказала тебе всё, что могла. Я вся твоя. Наслаждайся! — раскидываю я руки, предоставляя я полный доступ к Катькиному телу. Пусть это останется в нём навсегда — ощущение полного кайфа. Когда тебя любят так, что хочется ещё, ещё и ещё. Может в те дни, когда меня уже не будет, и Катька почувствует рядом с Георгом хоть малую часть того, что чувствую я. Как я сполна ощущаю безумие его нерастраченной страсти, адресованное, возможно, как раз Катарине.

— Я сказал тебе не всё, — ведёт он пальцем по лбу, по носу и накрывает губы, запрещая мне говорить. — Я… — тяжело вздыхает он, подбирая слова. — В общем, не хочу тебя пугать, но так сложилось, что мне осталось жить недолго.

— Серьёзно? Какая неожиданность. Прямо как снег на голову, — равнодушно веду я рукой по зловещим узорам, уходящим с рёбер на живот и на спину под повязку. Нет, после курса антибиотиков чуда не произошло. Они стали ещё темнее, ещё опаснее. Их стало ещё больше. Поднимаю глаза на его серьёзное лицо. — И сколько?

— Несколько месяцев. Пять, шесть, может, меньше.

— Как пять месяцев? Что значит, меньше? — а вот теперь подскакиваю я, действительно испугавшись. — Всего пару недель назад был прогноз на год!

— Значит, ты всё знала? — его идеальные густые брови хмуро сходятся на переносице. — Нет, скорее всего ты это ещё и видишь!

— Вижу. И всё знаю. Гош, — кладу я руку на его небритую щёку, приглаживаю густую щетину. — Только не переживай об этом. Я знала об этом всегда. С первого дня как сюда попала. Меня это не остановило тогда, не остановит и сейчас.

— Я не переживаю. Я злюсь, что это не остановило меня. Что я не нашёл в себе сил отказаться от тебя. Потому что ты была как буйное помешательство. Как сильнейшее опьянение. Как стихийное бедствие. А я всегда любил опасность. И я не оттолкнул, не прогнал тебя. А теперь просто не представляю, как прожить без тебя даже пару часов.

— Если ты оттолкнёшь меня сейчас, это будет бессмысленно.

— Сейчас? Ни за что, — трётся он щекой о мою ладонь. — Но как это глупо на самом деле. Именно сейчас, когда я знаю, что и ты здесь временно, желать оставить тебя навсегда. Именно сейчас, когда мне осталось всего ничего, вдруг захотеть жить. Именно сейчас, когда всё так неправильно, так зыбко, чувствовать себя счастливым.

— Глупо, — заваливаю я его на спину и усаживаюсь сверху, — когда вместо того, чтобы радоваться и наслаждать тем, что есть, ты начинаешь заниматься самокопанием. Забей, Гош! Просто забей. Жизнь в принципе коротка. И в восемьдесят её будет мало и будет хотеться жить. И без отравленного клинка можно умереть в один момент. Но отказываться из-за этого жить здесь и сейчас — не вариант. Давай пользоваться моментом.

— Не могу не думать о том, что у нас там мало времени вместе. Что ты уйдёшь, исчезнешь, испаришься, как появилась, в один миг, и я больше никогда тебя не увижу. Что буду умирать тут без тебя, в тоске, в одиночестве.

— Я обещаю, что в один миг не испарюсь. Ты будешь знать, когда. Но даже не мечтай, что ты будешь умирать, держа меня за руку.

— Я мечтаю, чтобы ты была счастлива со мной, — тянет он меня к себе за шею.

— А сейчас на что похоже? — упираюсь я в него лбом.

— На то, что надо ещё разок, — уже и так чувствую я, как снова проснулся подо мной его дракон. — Мне кажется, ты выглядишь недостаточно счастливой.

— Расскажи мне лучше, кто ударил тебя этим отравленным клинком.

— Ты правда хочешь это знать? — обречённо выдыхает он, понимая, что я не отстану, секса больше не будет, а вот неприятные разговоры очень даже планируются.

«И заметь, не я это начала!»

— Ты обещал покарать моих врагов.

— А ты уже успела обзавестись врагами?

— Долго ли умеючи, — пожимаю я плечами. — Ну… как врагами. Скорее они твои недруги. Часть досталась мне в наследство. Неужели никто ещё на меня не жаловался?

— Твои враги теперь мои враги, — уверенно кивает он головой.

— А твои — мои. Так что рассказывай.

— Ладно, попробую, — улыбается он. — Это было четыре года назад. У Говорящего моста. Конь споткнулся о поставленную ловушку. Я вылетел из седла. А этот с клинком выскочил из ниоткуда.

— Словно тебя ждал? — ёрзаю я, словно чувствую рядом, прямо под собой тот кинжал, хотя он спрятан вовсе не под этим, а под матрасом в моей комнате.

— Да, видимо, ждал меня под мостом.

— То есть знал, что ты приедешь? И всё это было подстроено?

— Ты уже чувствуешь себя счастливее? Или я всё же договорю?

— Прости, — убираю я вверх его упавшие на лоб волосы. — И что было потом?