Кольцо Сатурна (Фантастика Серебряного века. Том XIII) - Опочинин Евгений - Страница 23

— Не знаю, право; я не считал своего выигрыша, знаю только, что своих проиграл около тысячи…

— Тысячу рублей за какой-нибудь час сомнительного удовольствия! Неужели ты сам не находишь, что это безумие, Миша?

Он задумчиво пожал плечами.

— Во-первых, я могу завтра же выиграть втрое больше. А во-вторых, в те несколько месяцев, что мне остается жить, я могу позволить себе даже проигрыш.

Странная мысль блеснула у меня в голове. Я схватил Мишу за руку и пристально посмотрел ему в лицо.

— Этот спиритический сеанс был, вероятно, также устроен Кнобелем?

Львов смутился и старался избежать моего взгляда. Я не сомневался более и поспешил переменить разговор, сведя его на Верочку.

— Она чудная девушка, — согласился он, — но я несчастнейший человек в мире. Я люблю ее и, если бы не это несчастное предсказание, может быть, сделал бы ей уже предложение. Но человек, отмеченный смертью, не может связывать с собою судьбу молодого, ни в чем не повинного создания. Вот почему нога моя не будет больше в доме Ростовских.

Я разразился новой филиппикой против его безумного легковерия, но все напрасно. Когда мы прощались у его дома, он проговорил с бледным проблеском надежды:

— Я решил сделать еще один опыт. На днях будет новый сеанс. Я попрошу вызвать дух моей матери. Если я увижу и ее так же ясно, как сестру, я надеюсь, что ты перестанешь называть меня легковерным чудаком.

— Хорошо. Но ты должен ввести и меня на этот сеанс.

— Это невозможно!.. — ответил он решительно. — Я уже пробовал, не называя, конечно, твоего имени, но мне объявили, что никто чужой не будет более допущен. Я не желаю подвергать себя новому отказу.

На другой день, отправляясь в казармы, я вздумал сделать небольшой круг и пошел маленьким переулком, по которому не проходил обыкновенно. Вдруг в одном из домов отворилась калитка, и из нее вышел барон Кнобель, одетый в великолепную шубу.

Он сразу узнал меня, но встреча была ему, казалось, неприятна, потому что, молча поклонившись, он быстрыми шагами прошел мимо. Мне показалось это странным. Я пошел своей дорогой, пока он не завернул за угол; тогда я поворотил назад и позвонил у калитки.

— Ты знаешь того господина, что сейчас вышел отсюда? — спросил я дворника.

— Барона Кнобеля? Так точно, ваше высокоблагородие.

— А ты знаешь, у кого он бывает здесь в доме?

— Как же не знать!.. У госпожи Барыковой, во втором этаже.

— Спасибо, — сказал я, суя ему в руку бумажку. — Госпожа Барыкова вдова?

— Так точно, — отвечал дворник с еще большей готовностью. — Вдова с двумя барышнями.

Он, конечно, не отказался бы отвечать и на дальнейшие расспросы, но я удовольствовался тем, что узнал. Если мои предположения о том, что барон Кнобель участвует в сеансах, справедливы, то с таким ловким противником надо действовать в высшей степени осторожно, не возбуждая его подозрений.

На ученье я был очень рассеян. Всевозможные планы, один другого несбыточнее, вертелись у меня в голове. Не зная, на что решиться, я инстинктивно отправился на квартиру к Львову.

Дверь в переднюю стояла отперта, и я, по праву близкого человека, прошел прямо.

Денщик Львова, Костецкий, которого я всегда недолюбливал за его пронырливость, перебирал что-то на столе. Увидев меня, он вытянулся, но я заметил, что он смешался и старается незаметным образом зажать что-то в правой руке.

— Господин поручик только что вышли, — доложил он, не выждав моего вопроса. — Я тут прибирал маленько, пока поручика нет дома.

Хитрые глазки его с трудом выдерживали мой взгляд.

— А что у тебя там в руке? — спросил я.

— Ничего, ваше высокоблагородие, — заговорил он, запинаясь, — картинки…

Я быстро вырвал у него из рук фотографии; это были карточки ближайших родственников Львова, и в том числе последний портрет его покойной матери. На столе лежал наскоро захлопнутый альбом.

— Это что же значит? — воскликнул я, смутно предчувствуя, что напал на след разгадки. — Зачем ты вынул эти карточки? Говори сейчас правду!

Костецкий задрожал от страха.

— Виноват, ваше высокоблагородие, я… ничего. Я завтра же хотел положить их обратно.

— Ты уже не в первый раз таскаешь карточки, а?

Мой грозный тон произвел желаемое действие.

— Виноват, ваше высокоблагородие…

— Кто тебе велел взять эти карточки? Кому ты хотел отдать их? Говори правду, не то попадешь под суд.

— Виноват, ваше высокоблагородие, девушка одна очень просила…

— Что такое? Какая девушка?

— Моя… моя знакомая, ваше высокоблагородие…

— Кто она такая, твоя знакомая?

— Девушка. Маша… она служит в горничных у госпожи Барыковой.

— Ты уж и раньше давал ей карточки?

— Так точно, ваше высокоблагородие. Только на одни сутки. Я в целости положил их на место.

— Ты знаешь, зачем ей нужны были карточки?

Денщик сделал искренне недоумевающее лицо.

— Не могу знать. Она сказывала, что хочет показать барышне. Не губите, ваше высокоблагородие.

— Ну, хорошо: только сделай все, как я тебе скажу. Давай сюда альбом.

Я вынул из альбома несколько других карточек, в том числе жены нашего полковника, и передал их Костецкому.

— Ты отдашь эти фотографии своей Маше и скажешь, что это все родственники поручика. Вот это, скажешь, его матушка; понял?

— Так точно, ваше высокоблагородие; а только, что это командирша.

— Не рассуждай. Делай, что я тебе говорю. Когда ты увидишь Машу?

— Слушаю. Она в час обещалась быть на подъезде.

Я посмотрел на часы.

— Значит, через четверть часа. Так вот что. Я хочу повидать твою Машу. Я спущусь с лестницы через десять минут после тебя; а ты задержи ее до тех пор.

Так и случилось. Я переговорил с горничной и добился того, что мне было нужно.

Вечером, переодевшись в статское платье, я проник в квартиру г-жи Барыковой, как вор, по узкой и темной черной лестнице. Под сюртуком, на груди, у меня был спрятан маленький потайной фонарь, который я купил за час перед тем. Хорошенькая Маша оказалась вполне надежной сообщницей. Ровно в назначенный час она ждала меня у кухонных дверей и, сделав небольшую рекогносцировку, пригласила следовать за собой.

— Представление скоро начнется, — шепнула мне она в то время, как мы шли на цыпочках по длинному коридору. — Все господа уже собрались, и Михаил Сергеевич сейчас пришли.

Она отворила дверь, которая, со стороны гостиной, была завешена тяжелой портьерой.

— Стойте здесь, — сказала она мне, — пока там не погасят свет. А тогда можете преспокойно откинуть портьеру, в темноте вас никто не увидит.

Маша заперла за мной дверь, и я остался один на своем весьма неудобном посту. Ниша была очень неглубока, и мне приходилось плотно прижаться к двери для того, чтобы мое присутствие осталось незаметным сквозь складки драпировки. Желая ознакомиться несколько с местом действия, я осторожно раздвинул портьеру.

Комната, служившая, очевидно, столовой, была еще пуста. Обеденный стол был отодвинут в сторону, и вместо него поставлено полукругом несколько стульев. Перед этими стульями запертая дверь вела, вероятно, в тот маленький кабинетик, в котором являлся Львову дух его сестры. Комната была освещена одной только лампой.

Прошло минут пять, когда я услышал голоса, и несколько человек вошло, по-видимому, в комнату. Видеть их я не мог, так как не решался более раздвигать портьеру. Слов я также не мог хорошенько расслышать, потому что разговор велся вполголоса. Наконец, женский голос проговорил:

— Прошу садиться. Желаете, чтоб медиум был связан?

— Да, я желаю и прошу позволения самому связать его.

Это был голос Миши. В тоне его слышался проблеск надежды, что все это обман, и твердое намерение отнестись как можно строже и внимательнее ко всему происходящему.

Я услыхал, как передвигали стулья, как открыли дверь, и через несколько времени молодой женский голос произнес жалобно:

— Тише, мне больно! Ведь я и так не могу двигаться!