Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 44

Мне разрешили полетать на драконе — рядом с королевой, которая больше не фыркала и выглядела удивительно нормально и умиротворённо. И я снова был вынужден ухватиться за неё, потому что решительно не за что у дракона держаться — конкретно у этого не было никаких роговых выступов, да и рогов, кстати, не было. И чешуя очень скользка, и непривычно тёплая. Они теплокровные, Элиас — ну не забавно? Гибкие, красивые — я видел других драконов, поднявшихся вместе с нами в небо. Как солнечные лучи, как капельки радуги на переменчивом иссиня-фиолетовом небе.

Снова свистел ветер — только хуже, чем раньше. Он нас просто сдуть грозил, и я не понимаю, как мы держались — магия, наверно. Но, Элиас, это просто… ну вот, снова клякса. Я как первокашник… Элиас, у меня слов не хватит описать, какая это настоящая свобода, как это… Ну вот отчего люди не летают, как птицы — а я ведь летал тогда, Элиас, я правда летал. Я никогда не чувствовал себя настолько на месте, настолько правильно, настолько по-настоящему. Это было… как часть меня, которая раньше спала, о которой я не знал — а она была. И теперь и я был — полным целым, живым.

— Ты всё ещё думаешь, что магия — это зло? — выдохнула мне на ухо королева, а я посмотрел на неё, чтобы ответить, и точно впервые увидел. Обычная девушка, почти девочка, Элиас. Обычная, тоже живая, тоже… близкая сейчас, как никогда. Настоящая… — это магия, понимаешь — всё это! — говорила она. — Это — волшебство! — и рассмеялась, а ветер унёс её смех. И мой — ей в унисон.

Её глаза сияли. Так красиво, так живо, так… реально.

Когда небо и земля в очередной раз поменялись местами, а дракону вздумалось планировать почти у самой воды, я схватил её за руки — наши пальцы сплелись. Вроде бы случайно, вроде бы от волнения или страха — чтобы удержаться, чтобы я не упал. И она ничего не сказала и даже по обыкновению не фыркнула, а у меня — удивительно — задрожали руки.

А ещё я понял, почему она злилась, когда я спросил про драконов. Я же — по незнанию — но заставил её открыть часть себя. Почти как насильно ей под юбку заглянул. Сказать что мне стыдно, Элиас, значит, ничего не сказать. Помнишь, как было, когда я, семилетний, донимал тебя вопросами, почему твой отец меня не любит? Ну вот, а это хоть немного, но касалось меня. Драконы были чем-то личным для королевы волшебников, и я влез в это личное, грубо — заставил, может быть, почти изнасиловал. Мне, правда, жаль. И я знаю, что если бы она тогда не кричала, а нормально мне объяснила — или хотя бы попыталась — я бы не остановился. Я не понимал… да и она всегда такая кукла, манекен просто — тот самый ангел, которого ты моей сестре подарил. Неживой, ненастоящий. Будто за стеклом всегда, будто отгородилась ото всех, не пускает…

Теперь на стекле была трещина, и я смотрел на него — или сквозь него? — и видел настоящую, живую… Господи, а ведь я даже имени её не знаю. Как-то странно называть такую её королевой. Королева она во дворце — неживая кукла в дорогих нарядах, высокомерная, закрытая. А здесь…

Я же, Элиас, по дурости спросил, как её зовут. Так странно, негармонично: мимо нас проносились искрящиеся, серебристо-сизые облака — чудо само по себе. И у золотоволосой девочки рядом со мной (тоже по-своему чуда) умирала улыбка на губах и взгляд гас, принимая уже знакомый мне тёмный, гневный оттенок и знакомое же выражение.

— Не забывайся, человек.

А я поспешил исправиться:

— Меня зовут…

— Я знаю, как тебя зовут, — перебила она, и дракон под нами тревожно курлыкнул. — Что-то мы… я… пора возвращаться.

Я отпустил её руки, и она, кажется, не заметила.

А потом с неба вдруг хлынул мелкий лёд — миллионы алмазин, переливающихся в последних солнечных лучах. Когда он перешёл в снежные хлопья, волшебница выругалась, дракон резко и совсем не грациозно вильнул, бросившись куда-то под чёрную тень — как оказалась волн вставшего на дыбы моря, чуть было нас не захлестнувшего.

Домой мы так и не полетели, Элиас. Очень скоро началась буря — сам знаешь, как бывает в горах, когда не видно ни зги. Дракон ухал и тихо, тонко курлыкал, похоже, ориентируясь по звуку. А потом мы забились в какую-то пещеру-нору в утёсе, и прижимались друг к другу, чтобы согреться.

Ветер выл, не переставая.

— Я не могу использовать здесь магию, — пробормотала волшебница в ответ на мой вопрос. — Драконы забирают её всю. Я для них как факел. Горю ярко. Завтра, когда проснёмся, весь утёс будет облеплен теми, кто, как и мы, не успел добраться до берега.

Я прижал её к себе — она дёрнулась поначалу, но быстро успокоилась. У неё зуб на зуб не попадал — я же слышал. Да и у меня тоже.

Дракон, то ли поняв, то ли послушавшись, прикрыл нас от ветра крылом — и сразу стало теплее. Но я не спешил её отпускать, а волшебница не отодвигалась. Только тихо попросила:

— Прекрати. Пусти.

Я усмехнулся, прижимая её к себе ещё крепче:

— Прикажи мне, — как-то само-собой это «ты» получилось. Не была она сейчас королевой, не была…

Она подняла на меня усталый взгляд.

— Зачем тебе это? Зачем ты вмешиваешься… ко мне… в мою жизнь..? — она вздохнула. — Тебе нужны ответы? Спроси, я отвечу. Ну зачем ты спрашиваешь всегда не то, почему… почему ты просто не оставишь меня в покое?

Я усмехнулся и потряс запястьями. Вряд ли она разглядела браслеты, но поняла. И тихо предложила:

— Я сниму их и скажу, что ты мне надоел, и я тебя убила. Дядя… канцлер поверит. А тебя спрячу.

— Не надо, — как мне потом интересную для тебя и Его Величества информацию добывать?

Она нашла мой взгляд и смотрела — долго, настолько, что мне стало не по себе, и я тихо попросил (по наитию, наверно):

— Прости.

— За что? — удивилась она, а лёд во взгляде разбился, осталась только боль, глухая и совершенно мне не понятная.

— Ты права, я дурак, я не понимаю, — и неуклюже извинился за драконов: — я сделал тебе больно. Прости.

Она отпрянула, опустила голову, закрылась волосами, а я почему-то не смог (боялся?) протянуть к ней руку и снова обнять. Почему, Элиас?

— Ты дурак. Ты не понимаешь, — её голос звучал глухо и хрипло. — Спрашивай, — обречённо. — У тебя же есть вопросы. Спрашивай, давай, я отвечу.

Я придвинулся к ней поближе, и дракон над нами всхрапнул — то ли во сне, то ли меня стерёг.

— Канцлер, правда, твой дядя?

— Правда, — откликнулась волшебница. Подумала и добавила: — По матери. Она не была из королевского рода, отец её вроде бы по любви выбрал. Не знаю. Они умерли, оба, я ещё совсем маленькая была.

Я поднял руку — погладить её по голове. Она жалкая такая сидела рядом, хрупкая, сжавшаяся…

— Будешь меня жалеть — убью.

И я замер. И даже не сразу смог следующий вопрос вытолкнуть:

— Это он тебя воспитывал?

— Да.

«Да» — как же ты получилась такая, маленькая, такая странная, такая непохожая на остальных садистов-волшебников. Не от чрезмерной же чувствительности?

Если она и прочла этот вопрос в моей голове, то предпочла не отвечать.

— Ты не всё время проводишь в столице? — не знаю, почему я спрашивал весь этот бред. Понимал же, что когда у неё настроение переменится, то и на мои вопросы она отвечать перестанет.

— Нет. Я должна жить в Хрустальном дворце только в Золотой сезон. Этого достаточно.

— Достаточно для чего?

Она пожала плечами и ответила точно само собой разумеющееся:

— Документы, церемонии. С недавних пор — консорт. И мальчишки вроде тебя.

Вроде меня. Я усмехнулся и спросил то, что меня давно уже интересовало:

— Тебе нравятся эти мальчики? И Ален, твой консорт. Тебе нравится чувствовать свою власть? Над ними. Надо мной. Нравится? — должно же у неё быть с дядей что-то семейное, кроме крови, не может же она быть другой — откуда?

— Нет, — ответила волшебница через паузу. — Нет. Не нравится. Зачем ты спрашиваешь? Зачем ты…

— Тогда почему ты это терпишь? — вырвалось у меня. Она лгала, и мне хотелось (не знаю, почему) поймать её на лжи. Пусть перестанет быть этой хрупкой девочкой. Пусть снова станет куклой. Мне так будет легче. — Ты же королева. Ты же самая сильная здесь. Почему ты терпишь?