С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия - Страница 23

Я встал с постели и увидел, что на мне надета длинная сорочка, напоминающая женскую. Пошатываясь и придерживаясь за стены, я медленно начал передвигаться к дверному проему, подсказывающему, что там должен быть выход из дома.

— О, боже, ты встал! — воскликнула рыжеволосая девушка, увидев меня в дверях. Она откинула в сторону щетку, которой мела пол, и с обеспокоенной, но радостной улыбкой подбежала ко мне. — Тебе рано еще подниматься. Ты еще слишком слаб. Доктор сказал, что еще неделю тебе нужно лежать в постели.

— Почему на мне женская рубаха? — спросил я первое пришедшее на ум.

— Ох, какое это имеет значение? — всплеснула она руками. — Самое главное ты живой! Это чудо! Все думали, что ты не справишься, но только не я. Я знала, что ты выкарабкаешься. На рубаху не обращай внимания. Хозяин слишком толстый, у него все слишком большие оказались, подошла только сорочка хозяйки. Она была такой же тощей, как и ты. Да померла пять лет назад. Да ты не переживай, рубаха эта ни разу не надеванная. От нее целый шкаф остался новых вещей, не любила она прихорашиваться. Наденет одно платье да год не снимает. Ох, мне бы столько одежды! Ну, пойдем обратно, на кровать, — она подхватила меня под руку.

— Мне нужно сходить в одно место.

— Ты хочешь в туалет? Пойдем, там у тебя горшок стоит.

— Но я так не могу.

— Глупости не неси. Тебе нечего стесняться. Я уже все видела.

— Ты?..

— Ну, а кто же еще? Неужто, думаешь, хозяин за тобой горшки выносил? Я поила тебя и мыла, и горшки выносила, практически три недели! — с гордостью сказала девушка и повела обратно меня в спальню.

— Как тебя зовут? — спросил я после, укладываясь в постель.

— Меня зовут Сойка.

— Сойка?

— Ну, вообще-то меня крестили Зойкой, Зоей. Но мой пьяный папаша, когда я все детство пряталась от него, любил выходить на улицу и орать во всю глотку: «Зойка, ты где?». А ему, когда он дебоширил, мужики повыбивали передние зубы, поэтому он все время шепелявил и орал «Сойка». Так и прижилось это имя. Ну, а что? Мне нравится. Я как птица. Ты видал когда-нибудь сойку? Нет? Тогда ты должен увидеть ее. Она очень похожа на меня, и я такая же красивая, как и она, — девушка довольно засмеялась.

— Здесь стоят мои часы…

— Да, я нашла их в кармане твоего пальто. Ты не представляешь, сколько дней я потратила на то, чтобы вычистить весь репейник с него. Это было непросто, скажу тебе.

— Спасибо тебе огромное, Сойка, я в долгу у тебя.

— Будешь моим хорошим другом, так и расплатишься, а то знаешь, скучно тут и пообщаться не с кем. Здесь только в доме я, да Ясинька. Но она вредная, вечно куда-то спешит, торопится, все у нее дела да дела. Вечно ворчит и кудахчет, как старая курица, словно яйца свои потеряла. Есть еще у хозяина сторожевой пес. Он притащил тебя. Видал его? Как вцепится в меня своими тупыми жабьими глазами, что мурашки от него по коже прыгают. Но он живет не в главном доме, а там, поодаль, ближе к лесу. Хозяин с ним осторожен, в дом не пускает, видать сам его побаивается.

— Сойка, а что со мной было? — спросил я. — Ведь три недели — это так много…

— Доктор сказал, что воспаление мозга. Он предупредил нас, что в таких случаях обычно умирают. Но я почему-то знала, что ты выживешь и, ни минуты в этом не сомневалась, — я снова начал благодарить ее за заботу, но она махнула рукой: — Да брось ты! Я не для тебя старалась, а для себя, чтобы было с кем болтать. Ты же надолго останешься у хозяина? Он сказал, что все твои родные умерли. Это так?

— Да, это так. Но я здесь ненадолго. Я сбегу.

— Сбежишь? Но зачем? Разве тебе плохо будет житься здесь?

— Мне нужно увидеть одного человека. Нужно помочь ему.

— Это девушка? — Сойка посмотрела на меня мягкими, уютными глазами.

— Да, это девушка… девочка.

— Сколько ей лет?

— Думаю, что тринадцать исполнилось.

— Ну, ее уже можно назвать девушкой. А тебе сколько лет?

— Мне тоже тринадцать.

— Да, брось ты! Не поверю! Я думала, тебе не меньше шестнадцати. Хм, ты хоть и худой, как щепка, но высокий, и если тебя хорошенько откормить, то будешь выглядеть как взрослый мужчина. Тем более там, ты вполне… Ой, — Сойка схватилась руками за рот и пристыжено вытаращила глаза, — что я такое болтаю! — пробормотала она. — Мне нужно закончить работу.

Она ловко перекинула через плечо свою тяжелую длинную косу и, шелестя юбкой, плавно выскочила из комнаты.

Мои мысли понемногу начали приходить в порядок. Я вспомнил отъезд Ладо и потом странный сон. «Неужели это всего лишь был сон? Не мог же я на самом деле умереть, а потом ожить? Наверное, мне из-за болезни привиделось все это. Но, а как же Мария? Почему я думаю, что ей нужно помочь? Богдан говорил о страдающей душе… Нет, это все слишком реально было».

Вечером ко мне зашел Милон. Он был одет в домашний халат с пестрыми извилистыми узорами и курил трубку.

— Птичка на хвостике принесла мне, что наш славный малец очнулся! А я-то думал, что уж все, деревяшки заказывать придется. А ты молодец, боец! Только где же тебя угораздило так захворать? — он пододвинул стул к моей кровати и сел, достал из кармана свернутый листок, поставил на тумбочку металлическую чернильницу и металлическое резное перо. — Вот, подпиши эту бумагу. Здесь сказано, что ты уведомлен, что теперь я явлюсь твоим опекуном до совершеннолетия, и ты не имеешь возражений и прочее…

— Но я не умею читать. Откуда мне знать, что там написано?

— Аха-ха! Да ты шутник, право, шутник! А я такой же шутник, как и ты, — он был в добром расположении духа. — Мальчик мой, а что, по-твоему, там может быть написано? Что я отправляю тебя на плаху или, что ты даешь согласие на забивание тебя камнями? Ты хоть знаешь, сколько мне обошлось твое лечение? Лекаря вызывали аж из самого города! Ты хоть знаешь, что такое город, где он находится, и сколько стоят эти проклятые городские доктора? Если бы я хотел причинить тебе что-то плохое, поверь, мне проще было оставить тебя там, в развалюхе Бахмена, умирать в холоде. Если бы не я, тебе на том свете уже давно пели бы херувимы, а может, как баранью ногу поджаривали бы в преисподней. Ну что уставился, будто читать умеешь? Вот здесь ставь подпись, — он сунул мне в руку перо.

— А я не умею расписываться.

— Этим вопросом мы скоро займемся. А пока просто поставь какую-нибудь закорючку. Это чисто формальность.

Слабыми пальцами, никогда не державшими пера, я нарисовал что-то похожее на птичку.

— Что это? — спросил Милон.

— Это сойка.

— Сойка? Хм, похоже на сойку. Ха-ха, ну ты молодец! Понравилась тебе наша Сойка? Да, хорошая девушка, — Милон задумался, попыхивая трубкой. — Только болтливая. Надо бы ей быть осторожнее. Малый на нее поглядывает. Как бы дурного ничего не случилось. А она же такая, может еще и подхлестнуть этого увальня… Ну ладно, пока на этом закончим. Как только окончательно поправишься, будет приезжать учитель. Начнем тебя образовывать и вводить в курс дела, — он потрепал меня по голове, как добрый дядюшка, и вышел.

17.

Через неделю пришел учитель. Это был худой, маленького роста мужчина лет пятидесяти, с залысинами и бледным лицом, не выражающим никаких эмоций. Мы приступили к изучению азбуки и счета. Я, чтобы не выдать себя, что умею читать, глупил, плохо запоминал буквы и порой даже дурачился, отчего учитель пыхтел, но продолжал методично вдалбливать в голову сельского лопуха, как он меня называл, знания. Иногда мне надоедало притворяться, и я принимался тараторить текст, чем приводил его в изумление и даже в какую-то стадию мистического ужаса. Да что говорить, я сам от себя ужасался. Милон следил за моими успехами и был очень доволен, что не ошибся во мне. Сойка тоже частенько вертелась во время уроков, заглядывала в кабинет, якобы ей нужно там подмести или помыть полы, чем раздражала учителя и смешила меня. Но внутри себя я не чувствовал радости, хоть иногда и смеялся. Ведь я знал, какие страшные события скрывались за всем моими способностями.