Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 37

— Даже не думай! — Сара поджимает губы.

— Мы спасем сотню жизней!

Медсестра крутит пальцем у виска.

— Идея хороша. — Дилан кладет руку хирургу на плечо. — Знай: я тебя поддержу, — серьезно заявляет он.

Раздается смех.

— О, чуть не забыла. — Лорейн снимает ноутбук с блокировки. — В воскресенье у Марка день рождения, он зовет всех нас на вечеринку, а в понедельник у нас выходной, зато во вторник мы на дежурстве в ночь. В субботу, — она щелкает мышкой, — двое отменилось, Роджерс и Андерсон, они, хм, короче, они отменили сами себя, вместо них поставят кого-то из срочников… До пятницы нужно собрать базы данных. Джонсон, как поживает статистика?

— Делаю. — Голос Эмили, стремительно заполняющей свои крошечные листочки, превращается в писк.

— Отлично, — удовлетворенно кивает Кларк. — Внесешь туда все операции вплоть до завтрашнего вечера… Райли, мне нужны твои подписи вот на тех бумажках. — Она показывает на кипу распечаток. — Забери их, распишись, и пусть Сара подошьет к текущим делам. Как сделаете — отправьте в архив, пусть валяются, но бланк заберите, я отдам Моссу. Дилан, нужны копии перевода Хармона. — Ее пальцы летают по клавишам ноутбука. — И твой отчет за последнюю суточную, я не увидела его на почте. Джонсон, сделайте на завтра три операционных — тройку, восьмерку, десятку, Нил просил застолбить их для него; кроме того, мне нужна сводка самих операций за неделю для отчета; и еще у нас скоро закупка, отдел просил подготовить список того, в чем нуждаемся; попросите их сменить сухожар в девятке, мне не нравится его работа. Моя работа мне тоже не нравится, но сухожар сейчас важнее. — Она переводит взгляд с монитора на Эмили: — Я надеюсь, что уже завтра увижу на вас халат. И не увижу этот мусор, с которым вы работаете. — Кларк почти перекашивает, когда она видит обрывок мятой бумажки в руках Эмили. — Все, до встречи в три тридцать… А, да, и — Джонсон, останьтесь.

*

Кларк отрывается от компьютера только тогда, когда Эмили аккуратно присаживается на краешек холодного кресла; хмурясь и то и дело сверяясь с заметками на отрывной бумаге, нейрохирург дожидается, пока они останутся вдвоем.

И она преображается — исчезает стальная выдержка, приказной взгляд, полная сосредоточенность; черты лица становятся мягче, морщинки в уголках постоянно напряженных губ разглаживаются.

— Джонсон, — устало начинает Кларк, — сколько ты здесь уже работаешь?

Эмили удивленно смотрит на нее: ожидает, как обычно, чего угодно — ругани, отчитываний, колких замечаний, но вместо этого слышит только вопрос о работе.

— Почти два года.

— И все два года ты…

— Была младшей медсестрой.

Кларк стучит подушечками пальцев по столу, и в тишине этот звук кажется Эмили похоронным набатом.

— Вы часто виделись с Эндрю?

Вопрос застает врасплох — в первую очередь потому, что она не имеет никакого понятия, кто такой «Эндрю», но потом все-таки соображает:

— С доктором Моссом? Я впервые его увидела, когда искала вас неделю назад. Чуть больше. Они были с доктором Рэем в вашем кабинете, обсуждали пациента. А почему…

Вместо ответа Кларк достает из нижнего ящика три карты — до боли знакомые, заполненные почерком Эмили, светло-коричневые папки; только теперь у них появилось наполнение — вместо одного листка с анамнезом внутри лежат снимки и остальные анализы.

— Доктор Мосс решил, что будет здорово, если этими пациентами займется тот, у кого нет опыта.

Прохладный картон тяжело ложится Эмили в руки, она открывает первую карту: та самая слепая Джейн Доу, поступившая восемь дней назад; гадать, что в остальных, ей не нужно.

— Простите, что?

— Мосс перевесил их на Джеймса, но тот сейчас слишком занят, поэтому пациенты автоматически переходят к тебе; а так как ты не можешь этим заниматься, то, следуя внутреннему кругу, они теперь на мне.

Эмили требуется вся ее выдержка, чтобы не уронить папки. В раскаляющейся тишине она чувствует, как лицо покрывается пятнами стыда.

Идиотка.

Тупица.

Она же сама хотела этого, она же сама себя выдала — своим вечным стремлением помочь, своей выходкой с увольнением Лорейн, она же сама указала врагу на свои слабые точки: Лорейн и пациенты, осталось только сложить два плюс два — и получить идеальное уравнение с одним-единственным неизвестным.

Ей самой.

Она закрывает лицо руками.

Что теперь о ней будет думать Кларк?..

«Вы не разочаровываете».

Мячик взлетает вверх.

Мячик падает вниз.

— Я не…

Какие ей пациенты, она едва-едва научилась справляться в операционной, да что она вообще может с ними делать — ставить диагнозы? Возить на обследования? В какой период времени — в двухчасовой обеденный перерыв?

Паника — холодная, морозящая, бросающая в дрожь, совсем не такая, как обида — нет прорастающих горящих веток, есть только сухой лед, ломающийся в сантиметре от костей, заставляющий дрожать.

Ей бы сбежать сейчас, скрыться — ничего нового, опять и опять это предательское чувство.

Словно она идет ко дну.

— Я не знаю, чего он хочет, — тихим голосом произносит Кларк. — Я правда не знаю, Эмили.

Она ее… понимает?

И это уставшее «Эмили» на выдохе — свинцовая тяжесть гласных, срывающаяся с губ.

— Но я подумала вот что: у Хармона есть отличный интерн. Он, правда, хирург, но это неважно. Мы отдадим ему их на попечение, пусть отрабатывает практику, только нашу работу все равно делать придется — особенно если учесть, что диагносты давно закрыли на этих людей глаза. Вот только знаешь… — Кларк хмурится. — Мне не нравится все это. У тебя когда-нибудь было чувство, что ты выполнила план, но не до конца? Словно кто-то забыл внести нужные пункты.

Вдох.

Выдох.

Эмили отнимает ладони от лица и смотрит на Кларк щенячьими глазами: она не ослышалась? Ее не уволят? Кларк подумала над ее проблемой? Кларк подумала о ней?

Мир что, перевернулся?

Мячик катится по земле.

— Знаешь, почему диагносты отказались? — Лорейн словно бы не замечает ее реакции. — Потому что это тупик. Можно бесконечно выяснять что-то и ставить теории, но, пока нет официальных диагнозов — даже полиция не возьмется за это дело. Но ведь так не бывает. Помнишь, что Чарли говорил? Никто не становится немым, глухим и слепым просто так. А в совпадения я не верю. Так что… — Она одергивает бессменную черную футболку. — Ты мне нужна, чтобы ответить на вопросы.

— Я вам… что?

*

Господи, да почему она такая жалкая? Такая одинокая, ничтожная, ничего не значащая; почему она сейчас выглядит особенно жалкой, скукожившись на кончике черного кожаного кресла, засунув ладони себе под мышки, наклонившись вперед всем корпусом, потерянная в выбившихся локонах каштаново-медных волос, в своей вечной растянутой водолазке, давно уже ей не по размеру?

Жалкая Эмили Джонсон.

От одного ее вида Лорейн хочется выкурить всю пачку сигарет прямо сейчас.

Прямо здесь.

Открыть окно и курить одну за другой, потому что Эмили Джонсон до ужаса, до сумасшествия, до дьявольских происков напоминает ей

Чарли.

Чарли, приходящего домой за полночь, зарывающегося пальцами в светлые кудри, дергающего себя за волосы и раскачивающегося туда-сюда.

Чарли в старых обносках: нелепых джинсах, свитере с вытершимися рукавами, треснутых очках, переклеенных-переломанных.

Чарли, сидящего на полу, воя, что он больше так не может, что он больше так не хочет, что он устал и все, что он делает, он делает зря.

А она…

А она, конечно, должна быть сильной.

Эмили, наверное, даже ломать не надо; ее согнуть — и сама рассыпется, как сейчас осыпается на пол по кусочкам, смотря на нее такими глазами, будто Кларк только что подарила ей миллион фунтов.

Люди не бывают такими просто так, думает Лорейн.

Ей неловко — именно сейчас; неловко стоять здесь, одергивать одежду, рыться в шкафу, чтобы достать еще один отчет об операциях; у нее ведь ничего нет для Эмили — никаких слов, только дежурные сожаления: если Эндрю кого-то ненавидит, то превращается в мальчишку, гонимого своей яростью.