Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 5

Прикусывает губу: счета за обучение, заваленные экзамены, усмешки матери, «папа очень недоволен», темно-красная форма Георга: равенство, говорили они, это основа основ.

Эмили помнит цифры: десять тысяч долларов в год; один кредит; две работы; три часа сна. Жалкие попытки самовнушения: это не самое худшее, что могло случиться с мечтой.

И понимание: нет, это гораздо страшнее.

У нее даже не такой пропуск, как у всех, — по нему не получишь льгот, им не похвастаешься перед родными, не вложишь в красивую обложку или не будешь с гордостью носить с лентой на шее. Святой Георг — не то место, которым нужно гордиться, а четыре года — слишком мало для врача и много — для медсестры; так же, как и следующие сорок тысяч — еще одна ступень на пути совершенно не в то место, в котором хочется быть.*

Вздох.

Эмили знает: это будет чертовски тяжелая осень.

*

Когда она возвращается с заветными бумагами обратно в неврологию, дверь в триста тринадцатую палату оказывается распахнутой, а сама кровать — пустой, и только простыни небрежно смяты, а откидной столик кое-как вставлен обратно.

Она должна была справиться с этим, не оставляя девушку без присмотра, но провалилась и тут. Теперь искать пациентку по всей больнице бесполезно: она может быть где угодно, начиная от процедурной и заканчивая смотровой. Поэтому Джонсон опускается на стул, поджимает под себя ноги и выстукивает пальцами дробь по столику — нужно собраться и сделать хоть что-то.

Наверное, сейчас ее должен был охватить страх, но Эмили чувствует лишь бесконечную усталость, камнем навалившуюся на плечи. Своя ноша, как оказывается, давит и прижимает к земле похлеще чужой.

Мысли не прыгают, не носятся, они стоят на месте, замерев в пространстве; и где-то на закромках сознания рождается простая мысль: в больнице столько персонала, что слепая и наверняка паникующая пациентка не осталась бы без внимания. Значит, она либо в другой палате, либо действительно отведена к…

Доктор Хиггинс входит в палату в тот момент, когда Эмили готовится вылететь из нее на его поиски, — песчаный пиджак, мятая рубашка, отливающие серебром волосы. Они когда-то уже виделись, вспоминает Эмили, возможно, в приемном отделении или в нижних палатах терапии.

— День добрый! — Марк салютует в знак приветствия. — Я забрал вашу мисс Аноним в соседнее отделение. Рад, что кто-то из нас сообразил заняться бумажками. — Кивок на кипу направлений и улыбка. — Не люблю я все это… Кстати, — он не дожидается ответа, — ангиография не показала поражений сосудов. Сейчас она на ЭЭГ и на ЭХО. Да дайте их уже сюда, не мните. — Он тянется к бумагам.

Эмили послушно отдает бланки, заполненные мелким убористым почерком Мосса, и выжидательно смотрит на Марка: врач общей практики в свои шестьдесят выглядит на сорок с хвостиком благодаря светлой одежде и какой-то внутренней, сияющей улыбке.

— Вы ей понравились. — Он достает из нагрудного кармана ручку и ставит подписи. — Нашей Джейн Доу*.

— Откуда она к нам поступила? — Эмили машинально расправляет покрывало. — То есть, — исправляется она, — как ее нашли?

— О, — Марк усаживается на стул, — это очень интересная история, мисс Джонсон. Она помнит только то, что ее обнаружили парамедики. Сами они говорят, что кто-то анонимно позвонил 911 и сообщил о девушке.

— Но полиция?.. — Эмили хмурится.

— А что полиция? — Хиггинс всплескивает руками. — Приехали, поговорили с кем-то из приемки и уехали, даже карту ее не взяли. Думаете, у них мало таких, как эта Джейн? Хотя, возможно, Дональд или его секретарша вышлют им потом факс со всеми данными, но это когда будет… — Он пожимает плечами. — Знаете, мисс Джонсон, возможно, вы сможете сделать кое-что для этой юной барышни…

— Что?

Звонок старенькой серой Nokia прерывает профессора. Стандартная мелодия сообщения режет слух, а потом резко обрывается входящим звонком. Хиггинс нахмуривается, слушая собеседника, кивает, ничего не спрашивая, а потом просто кидает телефон обратно в карман пиджака.

— Планы поменялись, мисс Джонсон. Забудьте о Джейн, нас ждет ее тезка. — Марк резко встает. — У другого Доу открылись осложнения, надо подготовить к операции. Киста.

— Другого Доу? — отрешенно переспрашивает Эмили, глядя в пустоту. — Профессор, подождите!..

*

— Какого хрена?! — Мосс разъярен до чертиков, и воздух вокруг него насыщается электричеством, грозясь вот-вот превратиться в бурю. — Мы еще утром смотрели его анализы, они были чистыми, эта дрянь что, за два часа вылезла?

— Мы же смотрели голову, а не спину, — мягко поправляет его Марк. — И думали, что боль — последствие удара об асфальт.

— Да тут мешок дерьма на половину снимка! — Эндрю разворачивается так резко, что полы его халата взметаются в воздух. — Как можно не заметить?!

Хиггинс только пожимает плечами:

— Прошло слишком мало времени, Эндрю. Мы даже не закончили общие анализы, как возникла новая боль. Бесполезно винить в этом несчастных санитаров.

— Позову Нила, пусть откачивает жидкость и ставит свои чудо-заплатки. — Мосс подписывает бумаги одну за другой и почти швыряет их в стоящую рядом Эмили. — Отнеси это потом Рэю. Откуда-то же она взялась, твою мать… — Невролог вкладывает снимки обратно в конверт. — Передай это нашим хирургам. И займись уже, наконец, пациентом!.. — еще раз рявкает он и вылетает из палаты быстрее, чем Эмили успевает сказать «хорошо». Марк выходит следом, даже не взглянув на Джонсон: в его руках целая кипа еще не прошитых папок.

Другой Доу, по мнению Эмили, не нуждается ни в какой подготовке: он сидит абсолютно спокойно и не сводит с нее пристального взгляда. Его карта почти пуста — ни результатов анализов, ни аллергий, ни-че-го, будто и ее забыли заполнить; а собирать анамнез нет времени. Тем более он уже был на каких-то процедурах — медсестра видит пару приклеенных пластырем ватных комочков, свежие следы от капельницы, тоже свежую повязку на голове.

Эмили знает: до операции чуть меньше часа, значит, сейчас нужно выяснить, что он делал и ел до этого; а если учесть, что это еще один беспамятный, то уровень сложности увеличивается вдвое.

Ну, по крайней мере, он может ее видеть.

— Здравствуйте, — говорит она. — Я Эмили. Буду работать с вами.

Молчание.

— Анестезия — это не больно, — продолжает она. — Но для начала мне нужно снять с вас все украшения, брекеты и пирсинг. Если у вас линзы или слуховой аппарат, их тоже надо будет убрать на время операции. Но после я все вам верну, не волнуйтесь. — Дежурная улыбка.

Молчание.

Эмили начинает нервничать: темно-зеленые глаза юноши неотрывно следят за каждым ее движением, словно анализируя.

Повторяет:

— На вас есть что-то из того, что я перечислила?

И выжидательно смотрит: может быть, он хотя бы протянет руку к ней, или покажет на уши, или кивнет; нервозность быстро сменяется раздражением: да пусть уже хоть что-то сделает, лишь бы подал признаки жизни.

Эмили всматривается в его лицо: едва заметные морщинки в уголках губ, россыпь веснушек, высокие скулы, круги под глазами. Встретив такого на улице, решаешь, что это студент-старшекурсник: ему не хватает только рюкзака или сумки с ноутбуком. Голова плотно забинтована, так что совсем не видно волос, но одна или две рыжие прядки у уха выбились и смешно топорщатся.

Эмили терпеливо повторяет:

— На вас есть какие-нибудь…

— Я тебя не слышу, — внезапно говорит юноша, облизывая сухие губы. — Я глухой.

Если бы Эмили могла, она бы взвизгнула от неожиданности и какого-то нелепого ужаса ситуации, но она только улыбается и кивает; а затем достает ручку и на обороте пустого бланка пишет слова: пирсинг, брекеты, кольца, слуховой аппарат?

Он качает головой.

Тогда Эмили выводит: поставьте оценку общей боли — и передает ему ручку.

7/10, следует ответ.

Следующая часть разговора похожа на комическую сценку: Эмили по очереди рисует стакан воды, кофе, бутерброд и зачем-то дольку арбуза; затем вырисовывает циферблат часов — и минут через десять выясняет, что пациент с утра ничего не ел и пил только воду час назад после очередного забора крови.