Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 55

Ну и пусть.

— Выслушиваешь от Мосса? — Кларк подходит ближе. — От нашего Мосса?

— От вашего, ага, — мрачно кивает Эмили. — На дне рождения он заявил мне, что я ничего не стою. То есть он говорил одно и то же, но разными словами. А потом добавил, чтобы я к вам не лезла. Потому что он не может меня уволить. Вы тогда расстроитесь… — Она запутывается в словах. — Потому что я напоминаю вам доктора Кларк, ну, который не вы…

Раздражающий фактор.

Побочный эффект.

Ничтожество.

Кларк выглядит настолько изумленной, что Эмили не может сдержать смешок: выражение лица нейрохирурга не поддается описанию. Наверное, именно такое лицо у человека, узнавшего, что вся его реальность — слишком хороший сон.

Она бы все равно узнала, думает Эмили. О разговоре с Моссом, обо всех этих словах, кто-то же должен был сделать Эндрю еще более чернильным, чем обычно; а скрывать что-то нет смысла.

Потому что…

— А ведь получается, что он был прав. — Слова горчат на языке. — По-вашему, можно провести с человеком ночь, а потом выгнать его, как будто… Как будто…

Она стоит так близко. Так предельно близко, что все границы дозволенного давным-давно стерлись, потому что Эмили ощущает у себя на лице ее дыхание — ментоловые сигареты, мятная сладость и горечь, словно за эту бешеную смену Лорейн оставила на своей коже аромат духов.

— Как будто?..

Переспрашивает по буквам, произносит на вдохе, глаза-лезвия, цепкие, острые, внимательные; и пальцы, эти ее тонкие длинные пальцы откидывают прядь волос с лица Эмили, на долю секунды обжигая прикосновением.

— Как будто из жалости. — Голос кажется чужим.

И человек этот с вами просто потому, что ему вас жалко.

Она не злится — нет, это было бы слишком просто для Кларк, она ведь сплошной набор сложных эмоций, кубик Рубика, не поддающийся классификации экземпляр; но лучше бы злилась — потому что Эмили чувствует, как что-то незнакомое серой змейкой проскальзывает в глазах нейрохирурга, словно бы она…

Задела за живое.

Наверное, именно так выглядит февральская боль — вспышка чешуек на Уроборосе, хлопья снега в стеклянном шаре, серое небо с разводами черненых молний.

Сухая и тупая, длившаяся одно наномгновение, слишком яркая, чтобы остаться незамеченной.

Молчание навзрыд.

— Запомни одну вещь. — Кларк вкрадчиво-мягко касается ее щеки рукой, проводит указательным пальцем вдоль скул, останавливается у кончика губ, возвращается обратно. — Я никогда. Ни с кем. Из жалости.

Гипнотический танец пальцев по коже прекращается, и Эмили разочарованно выдыхает.

Медленно, но верно Кларк разбирает ее по молекулам.

— Тогда почему?..

— Потому что я не знаю, как это бывает.

И когда Лорейн произносит это — с грустной улыбкой, обреченностью и излишней простотой, совершенно ей несвойственной, у Эмили внутри что-то екает.

Кларк вдруг улыбается — растерянно и искренне, и этой улыбки достаточно, чтобы позволить Эмили простить абсолютно все, чтобы заставить ее улыбаться вот так всегда, не бояться ничего и никого, кроме самой Кларк, конечно. И это какое-то безумие, честное слово, безумие; пенится в крови змеиным ядом, бурлит, клокочет, хочет ворваться вместо сердца, пропускающего удар; и колошматит молотом, бьет, скручивает, срывает швы заплат.

А потом Кларк целует ее, и весь мир снова проваливается в бездну.

Подхватывает ее в свои руки, потому что у Эмили колени подкашиваются, не держат совсем; чуть тянет волосы, забираясь в них пальцами, сбрасывая все шпильки на пол; целует, жадно, властно, собственнически; без возражений и попыток вырваться, а Эмили только это и нужно: задохнуться горечью, подавиться ментолом, раствориться в запахе больниц; и затылок царапает холодный кафель стен, пока Кларк оставляет в ней осадок — кристаллический, вызывающий зависимость, мятно-пряный.

Теперь она знает вкус разбитого сердца.

Все вокруг пахнет дымом и табаком, губы скользят по губам, руки сплетаются в замок, после упираются друг в друга, прижимаются, сливаются, исчезают; они целуются — медовый воск и горький вереск; и время теряет счет.

Ничего не остается.

Кларк что-то говорит, но до Эмили не сразу доходит, что это не отголоски дыхания, а слова, вышепченные в губы:

— Нам надо поговорить.

Ей бы кивнуть, оторваться, сесть и разложить все по полочкам или, еще лучше, назначить встречу на завтра, «давайтепоужинаемдокторкларк», но она не хочет.

Поэтому на секунду отстраняется, чтобы выдохнуть ответное:

— Потом.

И прижимается снова.

*

В машине едут молча.

Эмили жмется к сидению, пытаясь совладать со слишком тугим ремнем безопасности, нервно стучит пальцами по коленке, опускает голову, пряча лицо в россыпи локонов. Кларк ведет нервно, резко: слишком сильно тормозит на светофорах, слишком поздно сбавляет скорость на поворотах. Машина двигается рвано, словно на последних литрах бензина.

Лондон тихий, несуетливый, размеренный: весь присыпанный серым песком, с редкими прорехами ярких надписей и рекламных растяжек над головой; без привычной музыки на Сити-роуд город кажется слишком тихим, вымершим.

Негромко играет радио: не Том, поющий о беге от любви, а новости — заунывное бормотание диктора о внешнеполитической ситуации в Андорре, и Кларк вдруг неожиданно произносит:

— Какая у Андорры может быть политическая ситуация? Моя квартира больше, чем вся страна.

Реплика повисает в воздухе, требуя ответа, и Эмили, порывшись в памяти, осторожно произносит:

— Может быть, что-то с Францией или Испанией. Там же все рядом, да?

Кларк фыркает:

— Я врач, а не географ. Я даже не знаю, что такое внешняя политика.

Эмили пытается подавить смешок, но выходит плохо:

— Ха-ха-ах-ха. — Она кашляет в кулак. — Вы серьезно?

Кларк отвлекается от дороги и бросает на медсестру уничтожающий взгляд:

— Отвали, Джонсон.

Но Эмили уже ловит волну озорства и, излучая искорки, выдает:

— Доктор Кларк, я думала, нет ничего в мире, о чем вы не знаете.

— Я знаю нашу королеву, — отрезает Лорейн. — Этого достаточно.

— А как же инфляции? Рефинансирования? Налоги?

— Я плачу налоги!

— Это радует, — кивает Эмили. — Но есть еще масса всего, что нужно знать. Историю, например.

— Что тебе непонятно в слове «отвали»?

— Но нельзя же совсем не понимать…

— Я сейчас тебя высажу.

— Тогда я буду писать вам СМС, — серьезно заявляет Эмили. — В день по важному определению. Сегодня распишу вам все нюансы внешней и внутренней политики.

— У тебя нет телефона, — ядовито отвечает Лорейн, заворачивая на очередную улочку. — Не напишешь.

— Я куплю его специально ради вас!

— У тебя нет на это денег.

— Я возьму кредит!

— Ради политики?!

— Ради вас!

— Тогда я хочу полетать на вертолете, — неожиданно миролюбиво говорит Кларк. — Чтобы Лондон был под ногами, а впереди два взрослых мужика обсуждали в микрофон, как клево это делать каждый день.

— В наушники? — смеется Эмили.

— В наушники, — кивает нейрохирург. — Приехали, Джонсон. Твоя остановка.

Эмили выбирается из машины, стараясь не наступать на больную ногу, и захлопывает дверь. Рюкзак она держит в руках, чтобы лишний раз не изгибаться, закидывая его на плечо. Поворачивается, махнув Кларк рукой, но обнаруживает ту рядом с собой, щелкающей брелоком сигнализации.

— Доктор Кларк? Э-э-э, это не ваш дом.

— Я тебя провожу наверх, — безапелляционно сообщает Лорейн. — Не хватало еще, чтобы ты рухнула на лестнице.

И пока они поднимаются, Эмили без устали прокручивает в голове состояние квартиры — не считая осколков, окровавленного пола и незаправленной кровати, все должно быть в порядке; остается только надеяться, что Кларк оставит ее у двери.

Она, конечно же, ошибается, проигрывая с треском: Кларк не только заходит с ней в квартиру, но еще и деловито поддерживает медсестру под локоть.