Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 56

В одну секунду Эмили становится стыдно за старенькие стены, обшарпанный пол, пыльные полки и бедную обстановку; наверняка Кларк, привыкшая к роскошной жизни в своем лофте, испытывает ужас, глядя на это.

— Снимаете?

— Да. — Эмили кивает. — Извините.

— Брось. — Кларк без спроса заходит на кухню.

Раздается хруст — под тяжелым ботинком грустно разлетается на тысячи осколков кусок стекла, и Лорейн как-то совсем испуганно отпрыгивает в сторону, налетев на Эмили.

— Твою мать! Я думала, это твой хомяк или крыса.

— У меня нет животных, — обиженно отзывается Эмили, снимая пальто. — Давайте я сделаю вам кофе? Чашки хватит, чтоб не уснуть еще полчаса дороги домой.

— Судя по этому, — Лорейн показывает на осколки, — у тебя нет больше чашек.

— Я сделаю в пластиковый стаканчик!

— Только убедись, пожалуйста, что он стерилен.

— Как контейнер для…

— Просто стерилен!

Эмили закатывает глаза, ставя чайник на подставку и щелкая кнопкой.

Чашка все-таки обнаруживается — мамина любимая, белоснежная и пузатая, стоит на верхней полке в ожидании своего часа. Эмили кладет две ложки кофе, заливает кипятком и, подумав, бросает щепотку корицы. Мысль о молоке приходит последней (вместе с «боже мой, оно же, наверное, пропало!»), но страхи не сбываются.

К ее удивлению, Кларк не обнаруживается на кухне, и в коридоре нейрохирурга тоже нет; Эмили, в панике прижимая к себе полную чашку, толкает дверь комнаты.

И расплывается в улыбке.

Замотавшись в плащ и положив ее подушку под голову, Кларк спит, тихонько посапывая.

====== 21. Make paper birds and let their out ======

Комментарий к 21. Make paper birds and let their out мои первые попытки во флафф не увенчались успехом, поэтому у нас будет стеклянное варенье.

*

ночь-которая-утро: ed sheeran – afire love

troye sivan – blue

то, о чём я мечтаю,

перед тем как закрыть глаза,

мне никогда не снится (сбывается — ещё реже).

раз — ты берёшь меня за руку.

два — прикасаешься к волосам.

я помню всё даже слишком:

шрамы

должны

быть свежими.

Эмили просыпается первая — ночь на дворе, холод собачий, сквозняки по всему дому. Ворочается, пытается понять, почему с одного бока жарко, с другого — морозно; натыкается на кого-то горячего, переворачивается, распахивает глаза.

Кларк спит, подложив локоть под голову, закутавшись в одеяло Эмили, и четвертинка луны оставляет на ее щеке акварельный всполох.

Так вот почему ей так холодно.

Хорошо, что догадалась не раздеваться толком — так, штаны домашние натянула, футболку сменила на растянутый свитер, только носки забыла, оттого ноги заледенели, того и глядишь отвалятся.

Кое-как, стараясь не разбудить Лорейн, она сползает с узкой донельзя кровати, шмыгает в соседнюю комнату и поскорее влезает в теплые тапки.

А Кларк вставала, думает Эмили: кухонное окно распахнуто, на подоконнике импровизированная пепельница, рядом чашка с недопитым кофе; значит, просыпалась и стояла, смотрела на скучную Трити-стрит, курила, пила кофе, а потом вернулась. На стуле развешана одежда: не по погоде легкий плащ, цветастый шарф, джинсы с прорезями на коленях; стоит рюкзак — крошечный прямоугольник кожи; зачем такой вообще нужен, удивляется Эмили, туда даже не положишь ничего.

Тускло светится телефон, оставленный на столе, — конечно же, черное «яблоко», с чем еще может ходить такая, как Кларк, — мигает непрочитанными СМС, пришедшими уведомлениями, пропущенными звонками. На весь экран всплывает «Чарли» и фотография: белые халаты, зеленые шапочки, нарисованные маркером усы и улыбки до ушей.

Эмили прикусывает губы, стараясь не рассмеяться — она и не думала, что доктор Кларк умеет так улыбаться.

Та самая доктор Кларк, которая нагло развалилась в ее кровати, забрала себе единственное одеяло и наверняка захватила бы подушку, если бы их не было две.

Эмили на цыпочках возвращается в комнату, прислоняется к двери, любуется: Кларк спит, обвивая одеяло одной ногой, а вторую вытянув в струнку; лихая, тонкая, с едва заметными мышцами на икрах; дышит размеренно, спокойно, едва слышно, чуть улыбается, иногда будто бы сама себе кивая; белоснежные волосы стоят торчком.

Сколько же они спали, если сейчас ночь?

Эмили еще с четверть часа слоняется по квартире, не зная, куда себя деть, а потом, намаявшись и окончательно замерзнув, забирается обратно в кровать.

Набравшись смелости, тянет легонько одеяло на себя.

Реакция следует мгновенно — не открывая глаз, Кларк больно лягает ее пяткой и отворачивается на другой бок.

Но часть одеяла все-таки отдает, и Эмили, смешно насупившись, прижимается к нейрохирургу спиной.

*

Утро следующего дня встречает ее в образе Кларк, лежащей рядом и разговаривающей по телефону.

Это зрелище настолько абсурдно, что Эмили мотает головой и трет глаза руками.

Нет, не привиделось: Кларк в полосатой футболке и черных трусах-шортах развалилась на кровати, вносит пометки в ее новый Молескин и болтает ногами в воздухе. Из приложенного к уху телефона раздаются нечленораздельные звуки, на которые Кларк отвечает только «ага», «не-а», «окей». Между подушек, опасно покачиваясь, стоит чашка с кофе.

— Ладно. — Лорейн в очередной раз закатывает глаза. — Окей. — Она бросает телефон на ежедневник. — Доброе утро, Джонсон. А у тебя уютно.

Эмили ловит ртом воздух, но попытки хоть что-то сказать проваливаются: утренняя Кларк, лохматая и улыбающаяся, похищает все слова и мысли.

— Ты написала? — кивает на надпись на шкафу.

Эмили мотает головой: знать бы, чья это была квартира, связаться с владельцем, поговорить, может, он тоже врач, душа в душу, работа к работе, сговориться, попросить совета; но она же слишком зажата для этого.

— Тесно, — жалуется Кларк. — Подвинь шкаф ближе к стене и купи нормальную кровать. Думала, задохнусь ночью.

А Эмили задыхается сейчас — теряет остатки разума, чувствует распускающийся сад у себя в груди, смотрит ошарашенно, быстро моргает, приоткрывает рот: Кларк все еще рядом, печатает СМС, снова что-то пишет в блокноте, переворачивается на спину, чудом не свалив чашку, и смотрит в потолок.

— У тебя можно курить в комнате?

Нельзя.

Кивает.

— Пойдешь на кухню — захвати пепельницу. И виолончель.

— Виолончель? — слишком жалобно переспрашивает Эмили.

— Или скрипку. Хочу что-то со струнами. Гитару, может быть. У тебя же есть гитара?..

Лицо Эмили становится совсем несчастным.

Еще с минуту Кларк пытается выглядеть серьезной, но потом смеется так громко, что медсестра непроизвольно (и немного нервно) подхватывает ее смех.

— Я могу одолжить вам одежду и зубную… — произносит Эмили, выбираясь из кровати и засовывая ноги в тапочки.

— У меня все с собой, — отмахивается Кларк. — Никогда не знаешь, когда поставят дежурство, вот и приходится таскать полный комплект.

Эмили кивает, толкает дверь ванной, закрывает на замок, забирается, включает душ. Горячая вода смывает остатки ночной пыли и бесцветных забытых снов; Кларк не выходит из головы, мысли бешено скачут туда-сюда.

Почему она не ушла? Почему осталась? Значит ли это, что им нужно поговорить?..

Эмили едва слышно стонет.

Нет, пожалуйста, не сейчас. Только не разговоры с утра пораньше.

Повязка сползла окончательно, намокла и теперь болтается внизу, мешаясь. Эмили поднимает ее, бросает в ведро. Порезы саднят, реагируя на воду, но выглядят лучше, чем вчера, — по крайней мере, перестали кровить и воспаляться. Сейчас она посыпет их каким-нибудь антисептиком и забудет на ближайшие сутки — кажется, следующая смена только завтра утром.

Интересно, когда Кларк уйдет?..

Надо же ее покормить.

Предложить заказать еды? Приготовить что-то самой? Что вообще ест Кларк, кроме дорогущих салатов? Может, вареные яйца?

У нее же есть яйца?

Судя по тому, что она ей вчера наговорила, — есть.