Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 60

— Хватит. — Кларк закатывает глаза. — О нас они точно не думают. Значит, в девять, в два и в шесть. Отлично, должны управиться до восьми.

Эмили поднимает ручку, привлекая внимание, и Кларк переводит на нее вопросительный взгляд.

— Операционная уже готова, — сообщает медсестра. — Новый сухожар нам отклонили, зато поставили автоклав — вертикальный и очень мощный. Но нужно, чтобы вы посмотрели: возможно, старая модель была, эм, надежнее.

— Джонсон, говори прямо: возможно, Мосс решил сломать там пару стоек, — хохочет Гилмор. — Вы тут разбирайтесь с автоклавом, а мы пойдем дальше кофе пить, — зевает хирург, звеня ложкой в пустой чашке. — Дел так много, а утро только началось…

— Да ты просто поспать хочешь! — восклицает Сара. — Вы оба!..

Если бы можно было закатить глаза еще больше, Кларк бы это сделала.

Нейрохирург лениво потягивается в кресле:

— Дай халат, пожалуйста.

И, когда Эмили подает ей белую ткань, — привычный запах лимона, антисептика и химчистки, — надевает его одним движением — халат идеально сидит на ее хрупкой фигуре, застегнутый на все пуговицы; бейджик ловит на себя весь свет, отражая его от металлической гравировки.

Кларк медленно встает с кресла, нехотя направляется к выходу из кабинета; Эмили следует за ней шаг в шаг, прижимая к груди ежедневник.

Операционный блок почти пуст: все плановые операции начинаются в девять, а внеплановые уже закончились — во время пересменки, с семи до восьми, здесь редко кто бывает.

Кларк толкает от себя двери «девятки», щелкает выключателем. Секунда — и комната тонет в ледяном свете.

— Стерилизовали?

— Нет, — качает головой Эмили. — Завтра в шесть на пару часов поставим.

— Поставь сама, как придешь. Убедись, что все готово.

Эмили кивает.

Нейрохирург придирчиво оглядывает помещение, пробегается кончиками пальцев по автоклаву — большому железному ящику с ручками-рычагами и дисплеем; открывает дверцу, закидывает туда первый попавшийся под руку инструмент — простенький зажим для перчаток — и выставляет время.

Автоклав гудит, мигая синим светом; вспыхивает таймер, отсчитывая полчаса. Эмили становится рядом, не сводит глаз с аппарата — такого большого и идеально нового, без единой царапинки, она еще не видела.

— Едва слышно, — с улыбкой говорит она. — Я боялась без вас прове…

Кларк целует ее так внезапно, что Эмили не успевает набрать в легкие воздух, поэтому первые несколько секунд не может дышать в самом прямом смысле.

Лорейн кладет руку на затылок, притягивает к себе, вжимается в губы, распахивает их своим языком, выбивает «Молескин» из рук.

В животе что-то ухает вниз, разрывается. Непривычное, новое чувство.

Она отдаст все, лишь бы Лорейн не оттолкнула. Лишь бы сделала этот поцелуй настоящим.

От отчаяния Эмили прижимается так сильно, что губы начинают ныть.

Становится невыносимо жарко, будто это они, а не зажимы, горят внутри автоклава; халаты мешаются, становятся лишними, скидываются вниз, остаются лежать у ног; и губы целуют тонкую шею, впиваются в вену, задевают шнурок с медальоном, оставляют влажные следы где-то в ключицах.

Эмили стонет — тонко и жалобно, сразу же пугается сама себя, возвращается наверх, снова и снова целуя губы, задевает бедром стол, рассыпая лежащие на нем инструменты, и в металлическом звоне слышит смешок Кларк.

Растрепанной. Распахнутой. Заведенной.

Эмили так хочет еще, что превращается в одно сплошное «пожалуйстапожалуйстапожалуйста». Комната плывет перед глазами, голова кружится, а кончики пальцев горят огнем в тех местах, где касаются Кларк. Она набирается смелости — или ее крыша сьезжает окончательно — расстегивает две верхних пуговички на алой блузке, ладонью обнимает за шею, притягивает к себе ближе, чтобы даже не дышать толком, чтобы кислорода вообще не осталось, чтобы одно дыхание на двоих — вечное горькое небо и холодный сладкий кофе.

Это какое-то безумие — на кончиках ресниц сияют звезды.

Пальцы Кларк пробегаются по позвоночнику Эмили, приносят ощущение кубиков льда на костях.

Невыносимо.

Кларк улыбается сквозь поцелуи, и в легких Эмили от этого прорастают цветы.

Она снова целует ее.

И вкус табака во рту.

— Хм.

Кларк отталкивает Эмили от себя, больно ударив ладонью в грудь, рывком поднимает с пола халат и только тогда переводит взгляд.

Чарли стоит в метре от нее, сжимая в руках папки, и смотрит странным взглядом.

Все еще прижимающая свою ладонь к месту удара Эмили отлично знает, что в нем.

Разочарование.

— Просила папки о твоих обезьянках.

Кларк берет себя в руки быстро: переводит дыхание, выжидает секунду, собираясь с мыслями, проводит ладонью по взъерошенным волосам.

Как же так, думает Эмили, как она могла забыть закрыть дверь операционной, как она могла не услышать, как он открывал дверь, не заметить, что все это время стоял за спиной и пялился на них с брезгливо-разочарованным выражением лица.

Как же так.

Как же так.

— Как ты меня нашел?

Она забирает у него папки, почти вырывает из рук, одергивает рукава блузки. Эмили замечает, что рука у Кларк больше не в повязке, а швы удалены — вместо них на ладони красная нить, остаток шрама; на автомате подмечает: скоро заживет совсем, и следа не останется, лазерный скальпель — не колото-ножевое.

Будет как новенькая.

Как она и обещала.

— Это было не трудно.

Кларк вскидывает бровь.

— Ты ужасен.

У Чарли белоснежный халат до пола, новый, не такой, как раньше; черные строгие джинсы, до блеска начищенные туфли и такая же рубашка, как у Лорейн, — цвета венозной крови, играющая всеми оттенками красного.

Они в них словно близнецы.

Это сравнение почему-то пугает Эмили. Она, сжавшаяся, испуганная, но твердо стоящая на ногах, понимает, что боится младшего Кларка.

Потому что в его улыбке, которая не сходит с лица, есть что-то безумное. Ненормальное.

Раньше она этого не замечала, слепо веря каждому сказанному слову, но теперь, присмотревшись, она видит это: крепкое, выдержанное сумасшествие.

Такое бывает у пациентов.

Не у врачей.

— К чему такая спешка?

— Это тебя не касается, — отрезает Лорейн. — Увидимся.

Она направляется к выходу. Каблуки стучат в такт секундной стрелке, полы приталенного халата разлетаются за спиной, рука скользит в карман, вынимает пачку сигарет, вытаскивает одну, заправляет за ухо.

— Доктор Кларк. — Чарли усмехается ей в спину. — Пуговички застегните.

— Иди на хер.

Даже не поворачивается.

*

Кларк стоит у входа в больницу: бессменные наушники в ушах, прямые строгие брюки, алая блузка с закатанными по локти рукавами и смешные резиновые тапки.

Странная, худая, невысокая, цепкие пальцы по-мужски сжимают сигарету, глаза закрыты, нога отбивает такт.

В облаке дыма, долго не рассеивающемся, Лорейн кажется размытой.

Абстрактной.

Неземной.

Эмили наблюдает исподтишка, не понимая, почему нейрохирург не уходит: конец смены, все давно уже разошлись, она сама стоит в пальто и шарфе, а Кларк не собирается двигаться с места — ни рюкзака, ни плаща, только плеер торчит из кармана и телефон светится в руке.

Думает: надо узнать, что с ее пациентами, связаться с тем лучшим из лучших интерном, найти Хармона — кажется, он был в комнате отдыха — взять у него номер. Просто позвонить и спросить, нельзя же все переваливать на Кларк и на того студента, ей тоже хочется помочь.

Они так и не поговорили толком за весь рабочий день — обедали порознь, на операциях изредка перебрасывались фразами, а к вечеру Кларк вообще подхватила Гилмора под руку и закрылась с ним у себя в кабинете почти на час. Что там было — неизвестно, но хирург вышел оттуда опечаленный и встревоженный; и Эмили не стала лезть и спрашивать.

Лорейн только заверила ее, что все папки от Чарли она уже отдала интерну: пусть сам разбирается, ему виднее.