Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич - Страница 12

Неожиданно хлынул стеною ливень и пришлось поднять складной верх экипажа. Махонькие оконца залило водой, так что Николаю, любившему посмотреть на город, не было видно ничего, кроме широкой спины возницы. Крупные капли дождя усердно били в тент и тот грохотал барабаном апокалипсиса, перекрывая даже цокот копыт промокших насквозь, но безропотно везущих экипаж лошадок. Впрочем, когда Николай, в компании своего вестового, двух больших чемоданов и матросского сундучка выбрался из экипажа на мокрый гранит набережной Южной гавани, дождь уже почти кончился.

Вдоль набережной расположились узкие, хищные тела миноносцев. Слева в стройный ряд стояли доцусимские старички, но и более современных корабликов послевоенной постройки рядом с ними было немало, а прямо перед Николаем красовался умытый весенним ливнем "Доброволец".

Корабли этого типа нравились Николаю - низкий борт, не выше чем у старых трехсотпятидесятитонников, вдруг, ближе к носу, поднимался высоким полубаком, а маленькая рубка и почти игрушечный мостик были, тем не менее, куда крупнее и удобнее чем у довоенных миноносцев. Мореходность "Добровольца" много превосходила корабли предшествующих ему типов. Нос и корму "Добровольца" украшали могучие четырехдюймовые орудия Обуховского завода, способные пустить на дно любой вражеский "дестроер" буквально за несколько попаданий. В русско-японскую о таких пушках офицеры-миноносники даже мечтать не смели. Длинные, массивные стволы новейших артсистем, установленных на низких тумбах, распростерлись над палубой, казалось, что орудия эти слишком велики для маленького миноносца, но это была лишь видимость.  Они выглядели много более внушительно, чем три новых, восемнадцатидюймовых торпедных аппарата, являвшихся главным оружием корабля. Но не только оружием единым.... В то время как старые миноносцы щеголяли частоколом коротких труб, дым из которых стелился так низко, что зачастую скрывал корму, мешая расчетам торпедных аппаратов и пушек, "Доброволец" украшали две высоченные и очень широкие дымовые трубы, отбрасывавшие дым далеко от палубы. В целом корабли этого типа выглядели крупнее и массивнее старых миноносцев, но наклон труб и мачт, будто бы заваленных к корме порывом ветра, придавал ему стремительный вид.

Им цены бы не было во время русско-японской войны. Выходя под покровом сумерек из гавани Артура, "добровольцы" могли бы сеять смерть среди японских дозорных кораблей, прикрывать свои главные силы, заставляя вражеских миноносников выстилать собственными телами путь к русским броненосцам и крейсерам. 

Но увы, эти миноносцы опоздали родиться, а теперь они уже устарели. На морях правила бал турбина, а новопостроенные русские миноносцы все еще, по старинке, оснащались паровыми машинами. Один на один "Доброволец" мог, пожалуй, пересчитать шпангоуты любому кайзеровскому миноносцу, но он не мог ни догнать, ни уйти от него. Новые германские турбинные крейсера - и те ходили быстрее, окончательно вычеркнув "добровольцев" из разряда современных кораблей. Их место должны были занять новые турбинные эсминцы на котлах с нефтяным отоплением, они уже строились, но покамест в составе флота находился лишь один корабль этого типа - эскадренный миноносец "Новик". 

Все это Николай, разумеется, знал, но все равно питал к "Добровольцам" какую-то иррациональную привязанность, хотя сам никогда на них не служил. Вот и сейчас он задержался, любуясь ладными формами маленького кораблика. Остановился, постоял немного на набережной, глубоко вдохнул свежий, напоенный грозой и запахами моря воздух.  И только сейчас, стоя на мокрой каменной мостовой, Николай не просто понял, но почувствовал, ощутил всем своим существом, что еще одна страница его жизни прочитана до конца и перевернута под шелест затихающего дождя. Впереди его ждет что-то новое, в чем-то хорошее, а в чем-то нет, но - другое. И это было по-своему хорошо.

Откуда-то из-под кормовой надстройки "Добровольца" вынырнул мичман и быстро зашагал к махонькому, всего на четыре ступеньки трапу, переброшенному с палубы миноносца на гранит Южной гавани. "Дежурный, наверное, от дождя прятался" - подумал Николай, а юный мичман уже улыбался кавторангу во все свои тридцать два белоснежных зуба.

- Вы, наверное, капитан второго ранга Маштаков? Николай Филиппович?

- Да, это я, здравствуйте и прошу разрешения подняться на борт

Мичман окликнул некстати высунувшегося из люка матроса

- Петров! Ну-ка подсоби с багажом! И проводи вестового господина капитана второго ранга к Чурикову, он определит.

Сам же повел Николая по узкой палубе в корму, где они спустились в кают-компанию, а там уж представил его командиру миноносца - до появления гостя тот играл с ревизором в шахматы. Познакомились.

Николай сидел на диванчике, прихлебывая горячий чай и находил обстановку уютной и даже милой. Конечно, после огромной кают-компании линейного корабля махонькое помещеньице "Добровольца" с низким потолком могло бы вызвать приступ клаустрофобии. Почти половину кают-компании занимал овальный стол, оставляя между собой и стенами совсем немного пространства, куда втиснулись диваны и стулья. Но большое зеркало над столом создавало иллюзию, что помещение больше, чем есть на самом деле. В уголке удалось найти место для какой-то зелени, а на стене в рамочках висели фотографические карточки экипажа и самого миноносца, гордо режущего морскую волну. Подвешенная над столом двухламповая люстра наполняла кают-компанию мягким, уютным светом.

Кавторанг сам настоял, чтобы командовавший миноносцем старший лейтенант не прерывал шахматной партии, а теперь с интересом наблюдал, как черная ладья при поддержке слона и нескольких пешек загоняла белого короля в угол, из которого не было выхода. В конце концов ревизор тяжело вздохнул, и аккуратно уложил своего короля поперек клетки - положение было безнадежным. Николая интересовали шахматы, но играл он не так часто, как ему хотелось бы и практики было маловато: тем не менее, предложение сыграть принял с удовольствием.  Пока расставляли фигуры, по столу пробежала легкая дрожь - заработали машины и миноносец отвалил от набережной.

А на доске кипела битва. Увы, Николай еще в самом начале допустил трагический промах и теперь его белой гвардии приходилось туго. Почти все фигуры еще оставались в игре, но опытный противник так зажал кавторанга, что тому ничего не осталось, как только уйти в глухую оборону. Теперь старлей весьма успешно навязывал кавторангу размен ферзей, но это было смерти подобно, ибо после такого размена исчезала всякая надежда перехватить инициативу. Тут Николаю показалось, что он нашел необычное, хотя и весьма рискованное решение - его ход заставил командира "Добровольца" одобрительно крякнуть и всерьез задуматься. Но радость Николая была недолгой - в несколько ходов старлей не оставил камня на камне от задуманной кавторангом комбинации, правый фланг белых рухнул, погребая под собой ладью, и Николай, смеясь, капитулировал, отказавшись от реванша.

В кают-кампании становилось шумнее и веселее - подходили офицеры, с которыми Маштаков еще не успел познакомиться. Подали легкий ужин, почаевничали. Но больших посиделок устраивать не стали - утром миноносец должен был прийти в Кронштадт, а там всех ждали многочисленные дела. Поэтому спать легли рано, и последнее, что слышал кавторанг перед тем как провалиться в сон - ритмичный перестук машин идущего в ночи миноносца.

ГЛАВА 4

Тихий и ровный гул электромоторов убаюкивал, даря ощущение покоя. Но тут же загрохотало, лязгнуло, ударило по ушам. Из провала адским чертом вынырнуло широченное рыло зарядника и, смирив свой разбег, замерло у открытого затвора двенадцатидюймовой пушки. Рванулся вперед прибойник, долженствующий вбить снаряд в камору, да только никакого снаряда не было. А когда толстенный железный стержень отпрянул назад, задев крышку медного ящика, из того не выпало шелкового картуза с порохом.  Резкие, злые движения стального механизма, долженствующие зарядить изготовленное к бою орудие, пропадали втуне. Впрочем, так и должно было быть.