Невинна и опасна, или Отбор для недотроги(СИ) - Обская Ольга - Страница 29

Кровь отлила от лица.

– Его Высочество никогда бы…

– Да он сам трубит об этом на каждом углу, – перебила Шарлота. – Но ты, смотрю, метишь выше – хочешь добиться подобного предложения от Себастина. Пошла по стопам матери? Говорят, ты очень на неё похожа.

Гадкие грязные слова огнём обожгли грудь. Стало трудно дышать.

– Замолчите немедленно!

– Не строй из себя обиженную! Матушка рассказала мне, как твоя мать получила титул. За спасение короля? – Шарлота мерзко рассмеялась. – Это сказочка для отвода глаз. Его Величество пожаловал ей титул за заслуги другого рода.

Амалия поднялась и кинулась к ближайшей двери – куда угодно, только подальше от этих слов, которые выворачивали душу наизнанку. Горло сдавила дикая боль, мешающая сглотнуть. Ещё одна дверь, и ещё, и ещё. Амалия не разбирала дороги. Лишь бы скорее выбраться наружу. Ей нужен свежий воздух – вдохнуть полной грудью. Избавится от давящей душу безысходности. Ещё одна дверь – и наконец она на свободе. Обжигающая прохлада осени ударила в лицо злым порывистым ветром. И в следующую секунду слёзы, сдерживаемые из последних сил, брызнули из глаз.

Она бежала прямиком в эти синее, распахнувшие объятия, сумерки. Куда ещё? Если бы где-то существовала могила матери, Амалия бы сейчас устремилась туда. Упала бы возле каменной плиты и шептала все те слова, что рвутся наружу. Но Амалии не дано даже этой возможности.

Она не знала, на сколько хватило её сил. Сколько времени бежала? Ноги стали подкашиваться. Она села на траву, привалившись спиной к стволу старого дуба, обхватила колени руками и горько заплакала.

Её рыдания были беззвучными, она не всхлипывала, не стонала, но всё равно не услышала приближающихся быстрых шагов.

Маркель наблюдал за балом с одной из скамеек парка. Огромные окна бальной залы позволяли хорошо видеть происходящее. Он не знал, зачем вернулся во дворец. Какой смысл в том, чтобы с улицы глазеть на танцующих? Придуманный для самого себя аргумент, что он здесь просто выполняет задание отца – следит за подопечной, не выдерживал критики. Что может случиться с Амалией на балу, где присутствует сам король, Себастин и море слуг и охраны?

Но всё равно глаза выискивали среди толпы её, подопечную пичужку. Может, Вивьен права? Может, Маркель влюбился? Что, вообще, женщины подразумевают под этим словом? Когда девушка занозой сидит в голове? Когда просыпаешься и засыпаешь с мыслью, не влипнет ли она за время пока ты не рядом в какие-нибудь неприятности? Если это и есть влюблённость – тогда да – Маркель безумно влюблён. Только он бы назвал это чувство по-другому – адской головной болью.

Амалия вошла в зал одновременно с Арабель. Маркель никогда не понимал женские охи и ахи по поводу красивых бальных платьев. Они все казались ему примерно одинаковыми. Единственной деталью, на которую непроизвольно обращал внимание, было только то, насколько много платье оставляет открытым для мужского взгляда.

Но, дьявол, что это на девчонке? Маркель вдруг поймал себя на том, что залюбовался, какими красивыми складками легла на пол розовая юбка её воздушного платья. А затем взгляд скользнул выше к тонкой талии обтянутой нежным шёлком. Маркель положил руки на её хрупкий стан – в воображении, конечно, но ладони ощутили гладкую поверхность ткани и упругость девичьего тела под ней.

Эта дьяволица, госпожа Бонито, будто специально, чтобы помучить Маркеля, оставила руки и плечи Амалии открытыми. И его ладони уже скользили по ним снизу вверх, подбирались к чувственному изгибу шеи, к которому нестерпимо хотелось прикоснуться губами. Как в прошлый раз. Когда Маркель захмелевший от запаха её волос, не смог сдержать своих запретных желаний. Но сейчас, в воображении, он мог позволить себе гораздо больше. Взять в плен её губы, осторожно, чтобы не спугнуть. Нежно, мягко, тягуче ласкать, чтобы показать девчонке, какой сладкой может быть эта пытка.

Маркель тряхнул головой – прогнать наваждение. Там, за витражными окнами бальной залы, Амалия танцевала с другим. Почему он не удивлён, что Себастин пригласил девчонку открыть бал? Разве была среди гостей другая, настолько же соблазнительная и желанная? Брат не слепой.

Маркель выдержал только пару минут этих мук – смотреть, как его подопечный мотылёк кружит по залу с Себастином, как тот наклоняется к её маленькому бархатному уху и шепчет что-то. Маркель отвернулся, с удивлением заметив, что руки от досады сжаты в кулаки. Медленно разжал, поднялся со скамьи и пошёл прочь – в лабораторию. Немного экспериментов – это то, что ему сейчас нужно. Сделал несколько шагов и остановился. Снова упёрся глазами в окно. Что с ним? Не может здесь находиться, но и не может уйти. Нет, это даже не головная боль, это помешательство.

Музыканты уже начали новую мелодию. Маркель искал глазами, с кем же теперь танцует подопечная. Искал, но не находил. Если бы она была в зале, он бы сразу заметил её нежно-розовое платье. Где она?

Раздражение и тревога дружной командой взяли за горло. Ну, почему девчонка так и норовит попасть в какую-нибудь неприятность? Но в этот раз мучения были не долгими – боковое зрение выхватило розовое облачко. Однако отнюдь не в зале – на крыльце одного из торцевых выходов из дворца. Его пичужка сбегала по ступенькам – маленькая, тоненькая, мятежная. В этом невесомом безрукавном платьице помчалась в холодную осеннюю ночь. Быстро и отчаянно, будто за ней гонится сам дьявол. Её кто-то обидел? Маркель лично свернёт шею этому негодяю.

Он понял, что уже бежит за ней, на ходу снимая с себя пальто. Желание поскорее укрыть её от ледяного ветра щемило в груди. Прижать к себе, согреть, утешить, защитить, закрыть от всего мира.

Она успела забежать в глубь парка, прежде чем он догнал её. Обессилено опустилась на траву возле ствола старого дуба. Её плечи содрогались от беззвучных рыданий.

Маркель подскочил, поднял, прижал к себе:

– Амалия…

Она дрожала в его руках, такая хрупкая.

– Амалия…

Маленький робкий мотылёк. Он бережно укутал её в пальто. И снова обнял, прижал голову к груди, туда, где оглушительно стучало сердце. Её горячие слёзы стекали на его рубаху.

– Маркель…

Он замер, переживая до сих пор неизвестное чувство. Закрыл глаза, наслаждаясь его глубиной. Она впервые назвала его по имени. Ощущение было острее, чем от самой откровенной ласки. Что девчонка делает с ним?

Осенний ветер трепал волосы. Но Маркель не чувствовал его злых порывов. Прислушивался к её неровному дыханию.

– Амалия, вас кто-то обидел?

Она несколько секунд осмысливала вопрос и вдруг встрепенулась, будто опомнилась. Сначала замерла, а потом начала вырваться из объятий.

– Ваше Высочество, отпустите.

Он не мог. Не мог отпустить. Наперекор просьбе прижал плотнее.

– Отпустите, – она подняла на него глаза. Слёз уже почти не было. А взгляд… он вспыхнул возмущением. И это возмущение понравилось Маркелю куда больше, чем отчаяние, которое владело ею до этого. – Отпустите! Я не стану вашей содержанкой!

– Что? – Маркель опешил. – Разве я предлагал такое?

– Говорят, вы всем рассказываете об этом, – Амалия предприняла новую попытку высвободиться.

Как она была прекрасна в своём гневе. Отчаянная пичужка. Теперь понятно, почему она сбежала с бала. Кто-то пересказал ей грязные сплетни, расползающиеся по столице.

– Эти слухи распускаю не я.

– Правда? – её ресницы дрогнули.

– Правда, – ему очень хотелось, чтобы она поверила. – Я циник. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы получать чувственное удовольствие с женщиной, которую содержу. И на мне много других грехов. Но с момента вашего появления в столице, я только и делаю, что трясусь от мысли, что кто-то посмеет вас обидеть.

Амалия перестала вырываться.

– Я никогда бы не сделал ничего, что может вас задеть. Вы мне верите?

Маркель не отпускал её глаза. Самые красивые медовые глаза. Напряжённо ждал ответа.