Невинна и опасна, или Отбор для недотроги(СИ) - Обская Ольга - Страница 46

Время для неё остановилось. Но там, снаружи, оно тикало. Безжалостно…

– Мне пора, – Маркель осторожно отстранился. Приподнял её голову за подбородок, чтобы поймать взгляд. – Пока меня не будет, можешь во всём рассчитывать на отца. Он позаботится о тебе. Себастин и Арабель тоже обещали любую помощь.

В его взгляде было столько тревоги, будто сам он не очень верил, что три няньки королевских кровей справятся с задачей.

– Всё будет хорошо, – спешно заверила Амалия.

Он полез в карман камзола и достал конверт.

– Тут письмо, – протянул конверт Амалии. – Письмо твоей мамы. Оно чудесным образом сохранилось с тех времён, когда тебе было пять.

– Письмо мамы?

Мир опять начал покачиваться. Сердце выскочило из груди, чтобы забиться в горле. Амалия дрожащей рукой приняла конверт.

– Неизвестно, кому оно адресовано и почему в своё время не было отправлено. Но я подумал, оно должно храниться у тебя.

Амалия прижимала конверт к груди, не в силах дышать от волнения. Ей так мало осталось в память от родителей. А тут письмо!

– Текст зашифрован. Но вдруг ты всё же сможешь прочесть?

У Амалии хватило сил только на кивок. Маркель наклонился к ней и ещё раз поцеловал. Коротко, и волнующе дерзко. А после быстрыми шагами направился к выходу.

Амалия несколько минут стояла неподвижно, а потом прильнула к окну. Дождь барабанил в стекло. Когда он начался? С утра был такой погожий день. Хотя чему удивляться? Осень берёт своё. Впереди только холода и зима.

Она смотрела не моргая, как подхваченный ветром жёлтый лист покружил в воздухе и упал на крышу дорожного экипажа, возле которого суетились слуги. Несколько сумок багажа были занесены внутрь, а потом появился Маркель. Дождь припустил, превратился в ливень, сплошной стеной отгородил от Амалии любимого. Экипаж тронулся. Сердце остановилось…

Она не знала, сколько времени простояла вот так, глядя на сгущающиеся сумерки, в которых растворилась карета. Тоска завладела всем существом – отключила остальные мысли и чувства. Дождь всё лил и лил. Казалось, он зарядил на целую вечность.

Амалия вернулась к реальности только когда заметила, как от дворца стали отъезжать экипажи господ – гостей музыкального салона. Выходит, мероприятие закончилось? А как же Сюзон? Себастин ведь позволил ей остаться только до завершения салона. Возможно, она тоже уже пакует вещи? Или нет? Поменял ли принц решение после её выступления? Амалия испытала укол совести. Возможно, Сюзон нужна поддержка, а она даже не знает, где та сейчас находится.

Амалия отошла от окна. Надо поискать Сюзон. Но прежде ждало ещё одно дело. Руки до сих пор продолжали прижимать к груди письмо. Амалия зажгла светильники и, сев в кресло, аккуратно раскрыла конверт. Внутри обнаружила чуть пожелтевший от времени лист бумаги. С обеих сторон он был плотно исписан знаками. Знаки казались совершенно незнакомыми. Маркель прав – послание зашифровано. Наверное, Амалия никогда не сможет понять, что здесь написано. Но даже само осознание, что эти символы выведены рукой мамы, уже дарило тепло. Она снова вложила лист в конверт, а сам конверт спрятала под подушкой. Когда вернётся, внимательно изучит каждую чёрточку на этом дорогом сердцу послании.

В коридорах дворца стояла тишина. Гости разъехались. Амалия заглянула в комнату Сюзон – пусто. Ноги сами понесли в камерный зал. Интуиция подсказывала, что именно там нужно искать Сюзон. Но нет – похоже, шестое чувство подвело – за чуть приоткрытой дверью – полумрак. Амалия бесшумно скользнула внутрь. Все светильники потушены. Только неприветливый дождливый вечер заглядывал в окна. Но кроме барабанной дроби бьющихся в стёкла капель, были слышны и другие звуки. Кто-то играл на клавесине. Тихую грустную мелодию. Амалия замерла. Медленно плывущая по пространству музыка оказалась пронзительно созвучна тому, что творилось на душе – резонировала с болью, которая сковывала сердце после прощания с Маркелем.

Амалия поняла, кто сидит за клавесином, когда к звукам инструмента добавился вокал. Голос Сюзон сложно было перепутать с чьим-то другим. Но в этот раз он играл совсем другими красками – чист, прост, прозрачен и пронизан тоской.

Дождь… с утра и до вечера…

Дождь… с утра и на плечи мне…

Дождь смоет слёзы с моих горячих щёк.

Осень, сжалься, отпусти печаль за порог.

 * * *

Дождь… беспощадная тоска-вода

Цель наметила – в сердце бьёт.

Больно так мне не было никогда.

Эта рана без него не заживёт.

 * * *

Дождь… с утра и до вечера…

Дождь… с утра и на плечи мне…

Дождь промочил судьбу насквозь.

Дождь, не смогу я жить с любимым врозь…

Амалия ощутила, что по щекам текут слёзы. Захотелось подойти, обнять Сюзон. Но вдруг боковым зрением она увидела, что в зале есть ещё один человек. Он не замечал Амалию. Неподвижно стоял, прислонившись спиной и затылком к колонне, и смотрел на силуэт за клавесином. Себастин.

Амалия выскользнула из зала так же тихо, как и зашла.

Амалия вернулась к себе, ощущая, что тревога за Сюзон улеглась. Похоже, Себастин не будет настаивать, чтобы она покинула дворец. По крайней мере, не сегодня. Но слова её грустной песни всё равно звучали в голове – ещё и дождь за окном аккомпанировал.

Однако было кое-что, что согревало этим промозглым осенним вечером – мысль о мамином письме. Амалия удобно устроилась в кресле и в свете настольного светильника принялась рассматривать листок с символами. Интересно, кому адресовано послание? Вопреки логике и здравому смыслу, Амалии хотелось верить, что ей.

Она не могла понять ни слова, но ей нравилось водить пальцами по строчкам. Бумага казалась напитанной особой энергией, чем-то неосязаемым, но дающим почувствовать уже забытые эмоции – близость родного человека. Будто мама здесь, рядом, – нежно улыбается из соседнего кресла, касается плеча ласковой ладонью.

Ночь окутала дворец, природа за окном заснула, а Амалия всё никак не могла выпустить драгоценное послание из рук. Глаза снова и снова пробегали по строчкам. В какой-то момент ей даже показалось, что символы начали складываться в знакомые слова, но всё же смысл ускользал.

Она так долго всматривалась в пожелтевший от времени лист, что стала различать нюансы. Обратная сторона чем-то неуловимо отличалась от лицевой. Такие же непонятные символы, такие же плотные строчки, но подушечки пальцев реагировали по-разному. Тыльная сторона казалась холоднее. Как будто у письма было два автора.

Амалия и не заметила, как начала впадать в полузабытье. Знаки на листе стали нечёткими, расплылись, растворились. И вот уже вместо символов она видит картинку. Сначала размытую, но с каждой секундой всё более реалистическую.

Тёмные каменные стены, кое-где поросшие мхом. Под ногами тоже камни. Каменный свод над головой. Воздух прохладный и сырой, но не душный. Тусклый свет льётся откуда-то из-за спины, впереди только темнота. Где это Амалия? Грот? Пещера? Она ощущает себя совсем маленькой. Возле неё седой старик, сгорбленный под тяжестью прожитых лет, но она всё равно в два раза ниже него. Старик держит руку Амалии в своей сухой морщинистой ладони. Рядом с ним нестрашно. Кто это? Не он ли работал сторожем в пансионе когда-то давным-давно – настолько давно, что и не вспомнить, столько тогда Амалии было лет.

Он заводит её всё дальше и дальше в каменное нутро грота. Останавливается, когда глаза перестают различать во мраке хоть что-либо. Но лицо старика – Амалия всё равно видит его. Каждую черту, каждую морщинку. Ей нравится его спокойствие, мудрость, величие. Но Амалию тревожит, что рядом больше никого нет.

– Где мама? – спрашивает она взволнованно. – Я хочу домой.

– Ты вернёшься домой, дитя моё, – старик наклоняется, чтобы погладить по голове. – Вернёшься, когда придёт время. Путь непрост, но ты сможешь. Я помогу. Но сначала ты должна произнести клятву.