Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 106

Он кружился средь развалин старинного города. Он объял дворец, залетел в разрушенный порт, где лиловый жрец когда-то топил корабли, заглянул в башню, где когда-то запирали старого адмирала. Пепел стал всем, пепел набивался в ноздри голодной толпы, пепел стирал величие… И Рехи больше не боялся этого голодного монстра нежданной славы. Он говорил, спокойно, уверенно и громко, неведомым образом усиливая голос через линии:

— Я был в этой столице. Но не в своем теле. Я был здесь три сотни лет назад в образе жреца, прежнего Стража Мира. Случилась война, после которой настало Падение. Но это вы и сами знаете. Это знают все. Но почему Падение? Что мы сделали не так? Нас покарал Двенадцатый или мы сами себя покарали? Сами мы, люди, эльфы, полукровки… Мы разрушили свой мир. Значит, нам его и восстанавливать. Если повезет, если я смогу узнать причины, возможно, у меня получится все изменить. Вы со мной?

И вновь гомон урагана обрушился страшным криком:

— Да-да-да-д-а-а-а! Да, Страж! Да!

Рехи чувствовал, как к нему потянулись линии: толпа внимала ему, внимала самой глупой банальной истине, изреченной Стражем Мира. Эта власть случайного слова пугала и, как ни странно, привлекала. Рехи впервые почувствовал себя настолько значимым, настолько великим.

Сила заключалась не только в клыках и отточенных движениях клинка. Величие устремилось к нему в тот момент, когда он раскрыл рот перед этой толпой, впитал ее ожидание, ответил на него. Слава простерла к нему жадные когти, он чувствовал их незримое прикосновение, они пронзали спину под лопатками, но одновременно окрыляли.

«А, может, эксперимент Митрия не провалился? А, может, я стану править ими всеми? Как правил Ларт полукровками. И когда у меня будет власть, я заставлю вернуть и Ларта, и Лойэ. Вместе мы заживем во дворце! Вместе мы… мы… набьем морду Двенадцатому. Или нет, или починим этот мир, очистим все линии!» — думал Рехи, нет, Страж Мира, этот случайный пустынный эльф во славе.

Он стоял, он плыл над толпой, которая жаждала его слов. Постепенно от наслаждения этим чувством прошла и боль в руках, и неуверенность в своей силе. Рехи даже вытянул руку и схватился за одну из линий, правда, грязную, как истлевшая веревка. Но толпа ждала демонстрации силы, и Рехи внезапно понравилось всеобщее внимание. Оно дурманило не хуже грибной настойки.

Больше никаких красивых слов на ум не приходило, зато сила, его уникальная сила, по которой изголодались люди внизу, билась в каждом пальце, в каждой жилке. Рехи резко дернул за линию. Что-то рокотом грома пронеслось по небу, тучи пронзила яркая вспышка и молния ударила в вершину полуразрушенного здания. Рехи представил огонь — и камень загорелся. На нем заплясали ярко-зеленые языки пламени, а потом они превратились в ярко-синие и фиолетовые. По мановению одного лишь воображения огонь менял цвет и форму, то взвиваясь ярким столпом вверх, то раскидывая снопы искр, то расцветая причудливыми цветами. А потом, когда пламя поползло вниз, намереваясь поглотить это человечье море, Рехи отпустил линию. Без слов он приказал прекратить это странное представление.

«Я так могу… Вот это да! Я и так могу! Я все могу!» — как ребенок, наивно радовался Рехи. После настоящего чуда, совершенного им ради Ларта, такие фокусы для самого себя ощущались только показательным представлением. Но толпа склонилась в великом трепете:

— Страж! Страж! Великий Страж! О, Великий Страж!

Он — Великий Страж. Он — их кумир, ведь Верховный Жрец Саат ничего подобного не умел, лишь управлял этим городом. Рехи стоял и улыбался, не опасаясь показать клыки.

«Когда я захвачу здесь власть, то уравняю в правах людей, эльфов и полукровок», — уже строил он планы, и все еще болело сердце за пропавших Ларта и Лойэ. Но он уже не боялся: он хотел остаться в Бастионе и править, подобно королям до Падения. Голодный зверь величия впился клыками, разрывая плоть. Но Рехи ощущал блаженство.

«Ох… Тебя ведь предупреждали. Опасайся!» — донесся далекий отчаянный голос не то Сумеречного, не то лилового жреца, но Рехи не расслышал слов, упоенный своей новой ролью невероятного существа. Толпа больше не пугала, это он повергал в трепет. Даже Верховный Жрец Саат изумленно уставился на совершенное Рехи.

— Это была великолепная речь, Страж. Народ уже полюбил тебя, — одобрительно ответил правитель. Кажется, растаял его ледяной скепсис в отношении найденного на пустошах создания. Рехи даже слабо обрадовался этим словам, хотя дал себе слово не принимать даров и похвалы служителей культа. Но не мог, радость пьянила его, он слышал возгласы толпы:

— Веди нас, Страж! Веди нас! Веди нас!

Он представил, как поведет их всех к новому миру чистых линий, как они все вместе восстановят этот мир. Он не любил этих людей внизу, но вдруг представил, как сладко властвовать над ними, точно эльфы из древних книг. Таяли в этом гуле заветы Ларта… Таяло все.

Рехи брел, как в чаду, окрыленный и окруженный благоговением. Теперь-то его мощь увидели все, не только отряд, посланный на пустоши.

— О, Великий Страж! Почему ты раньше не показывал такую свою силу? Нам не потребовалось бы испытание! — спросил Вкитор, когда Рехи под общие молитвы и славословия отвели в его обширные покои, то есть бывший тронной зал.

— Вы бы не попытались убить Ларта? — огрызнулся он, постепенно отходя от сумасшествия всеобщего обожания. Возвращалась неизменная боль разлуки и обида на несправедливость судьбы.

— Ларт — людоед и разбойник, — настоял Вкитор. — Милость Стража не должна распространяться на проклятых созданий. Эльфы — чистая раса первотворения Двенадцатого, как и люди.

Рехи зло ударил кулаком по колонне, при этом на противоположной стороне зала самовольно загорелась мозаика. Языки зеленого пламени пожирали золотое сияние вокруг голов семарглов, превращали желтые перья крыльев в смоляно-черные. Как у Митрия. За время странствий по миру Рехи черных перьев у него прибавилось. Наверное, увидел творец всех Стражей, что сделал, какую мощь выпустил без контроля и назначения.

Рехи не желал быть лишь чьей-то ошибкой. После представления народу он отчетливо осознал, что хочет вести их за собой, раз уж он чем-то отличался от них, вести не как свой небольшой отряд равных, а как возвышающийся над ними недостижимый правитель.

— Довольно про Ларта! И первые расы, — зло оборвал он, отчего Вкитор совсем стушевался. — Это все сказочки. А силу я и сам открыл случайно. Но теперь она со мной. Пожалуй, с пламенем проще всего повторить. Хочешь, подпалю твой балахон?

— Нет, помилуйте, Страж.

— То-то же! Не говори про Ларта то, чего не можешь знать.

Вкитор согнул скрипящие колени в глубоком поклоне, почти лег на грязные каменные плиты пола, а потом предпочел благоразумно удалиться. Рехи остался в одиночестве, лишь снаружи его стерегли, по-прежнему не давая сбежать. Линии, конечно, позволяли показывать фокусы, но каменные стены не рухнули бы по их повелению, не плавились и тяжелые двери.

«Ничего. Не сбегу, так захвачу здесь все изнутри. И правда: куда мне бежать? У вас будет культ имени меня. А у меня… будет культ имени Ларта и Лойэ. Имени их поисков. Или их памяти… Ай… проклятье, я не хочу думать, что они мертвы», — рассуждал Рехи, перебирая и поглаживая грязные линии, вызывая воспламенения на кончиках давно рухнувшей гигантской люстры, в которой раньше полыхали сотни свечей. Теперь она озарялась вспышками по краю стальных ободков-держателей. Рехи наслаждался этой новой забавой, она отвлекала от мрачных мыслей.

Удивляло, почему ему вдруг покорились черные линии, раз они обжигали руки даже Сумеречному Эльфу. Зато светлые не желали притягиваться. Да здесь и не для кого оказывалось. Рехи хватало и темных, они отзывались лишь приятным покалыванием на кончиках заживших пальцев. Они ему подчинялись, но все ярче наползал образ красного сияния. Он заполонял все сознание, отчего Рехи временами встряхивал головой и отпускал неправильные линии. «Да что это со мной?» — не понимал он с тревогой.