Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 14

«Голод остался

Единственным чувством. Так

Друг друга едят», — вздохнул кто-то в голове, на что Рехи только закатил глаза: «Со-о-олце тебе на голову! Ну, тебя-то только не хватало!» Его не слишком заботило, кто вещает, в пустоши все рано или поздно сходили с ума; больше беспокоило странное затишье: Лойэ умело скрывалась.

Они раскатились в разные стороны после первой стычки, Рехи метнулся за башню, а там куда-то между завалов. В обители призраков хватало мест для пряток. Еще не покидала надежда придумать какой-нибудь план, но тот все не складывался, не хватало красноречия. Оправдываться? Лгать? Правда проста: бросил на милость ящерам, пару раз вздохнул и ушел куда подальше.

Теперь Лойэ выслеживала свою «добычу», кралась бесшумной тенью. Рехи не чуял даже ее запаха, а эльфы обычно различали друг друга издалека по неуловимому для человека запаху. Каждый носил отпечаток своего, уникального. И аромат тела Лойэ всегда нравился Рехи больше остальных, порой пьянил не меньше свежей крови, если поглубже вдохнуть, зарыться носом в ее макушку, перебирая волосы. Впрочем, таких сладких картин не предвиделось.

«Вот прирежет она меня, и че дальше? Че она-то будет делать? — с долей злорадства подумал Рехи. — Ну и пусть одна тут бродит! Мне-то уже все равно будет».

Под ногой некстати скрипнула старая кость, распадавшаяся прахом. Тут же замаячил знакомый аромат, слишком не вовремя напоминавший о приятных мгновениях нелегкого быта. Но теперь в нем отчетливо проступал особый оттиск гнева и жажды убийства, именно по нему эльфы определяли, что ящеры или люди готовятся к атаке.

— Выходи! Трус! Ты всегда был трусом! Ты даже полюбить не мог от трусости! — орала неугомонная Лойэ, осыпая затем проклятьями на разные лады, да так изобретательно и мерзко, что у нее бы поучились иные матерые воины.

Рехи всегда знал, что разгневанная подружка хуже врагов. Он-то все еще надеялся, что запал ярости вскоре сменится слезами или хотя бы отчаянием. Или как там бывает у женщин? Обычно они начинали реветь, Рехи сам несколько раз видел семейные ссоры с поединками на клыках. Впрочем, с Лойэ так не прокатывало, поэтому она заставляла перебегать от одной свалки камней к другой.

«Надо перерезать ей глотку! Чтобы не выступала! И пошла она к ящерам! Солнце вам на голову, будто я не знал, что спутник из нее никудышный», — ворчал про себя Рехи, готовя клык, но не атаковал первым, все еще ожидая каких-то изменений. Лойэ же только больше распалялась.

Пока Рехи прятался, она перелетала черной тенью с одного возвышения на другое. Ее не волновало, насколько прочны конструкции. Пару раз она устроила настоящие обвалы, но сама осталась невредима, точно отрастила пару крыльев, как у проводника-Митрия. Рехи завидовал ее легкости. Как он успел рассмотреть в пылу разгоравшейся борьбы, Лойэ тоже досталось: поджившие ссадины на лице и руках не лгали — но, очевидно, проклятые рептилии не травмировали ей ноги.

«Может, кто-то еще выбрался? Кроме нее…» — мелькнула обнадеживающая мысль. Вдвоем или втроем удалось бы усмирить Лойэ, и, может, построить потом новую деревню. Хотя бы прямо на обломках этого города, сделали бы центром башню с онемевшим колоколом. Занятное же сооружение, с него и пустошь просматривалась, а мертвецы среди развалин потеснились бы. Если бы Лойэ встретила иначе, то, возможно, не пришлось бы больше тащиться к мифическим развалинам с мутной целью. Но Лойэ же не встретила!

— Мы остались одни! Только двое! Никто больше не выжил, никто!

С ней никого не оказалось, все посторонние фантазии отсекло заявление, что больше никто не выбрался. Только призраки вокруг, а их останки чуть не стоили Рехи жизни: нога снова неверно раздавила чью-то кость, осколки черепа. И тут же сверху прыгнула беспощадная тень, метя клинком прямо в сердце.

Рехи резко повернулся, уклоняясь от лезвия, отшатнулся к остаткам стены, схватился за край и перемахнул на другую сторону. Но приземлиться не удалось: Лойэ схватила сзади за щиколотки. Рехи повалился вниз, пропахав и без того разбитым носом. Пыль засыпала глаза, а на спину сиганула полоумная девица.

Рехи дернулся, наотмашь ударив мечом. В тот миг он забыл, что сначала не хотел причинить вред невольному противнику. Хотя Лойэ-то сражалась на полном серьезе и ничем не уступала в навыках.

— Да, мы остались вдвоем! Ты вообще одна хочешь оказаться тут?! — зашипел Рехи, сбрасывая с себя Лойэ, которая едва не свернула ему шею коленями. Вот уж не хотелось испытывать на себе ее коронный прием. Так-то она вообще норовила прыгнуть на плечи превосходящему по росту противнику и сломать ему позвоночник резким стремительным движением. От особо удачных убийств она всегда вздрагивала, как в экстазе. Убийство и страсть — все тот же голод. Только убийство — голод разрушений.

— Лучше одной, чем с тобой! — крикнула Лойэ, кидаясь с клинком. Выпад оказался не очень мощным, да и клыками всегда с трудом фехтовали. Ими обычно протыкали из засады, но теперь пришлось выставить заслон из своего оружия.

Рехи стремился отвести от себя опасность и выбить меч из руки Лойэ. Он все еще не желал ее убивать. Вспомнился один хитрый прием, который использовал тот самый воин племени, носивший почетный металлический клинок.

Рехи попытался повторить. Он стремительно вывернул клык, заставляя Лойэ выгибать запястье под неудобным углом. То ли мастерства не хватало, то ли противник попался не менее опытный, но замысел не удался: воительница ловко вывела клинок из ловушки, отскочила в сторону, пробежалась пару шагов по отвесной стене и оказалась за спиной. Рехи резко закинул свое оружие назад, не успевая даже развернуться. К счастью, интуиция не подвела, и ему удалось, неестественно вывернув руку, отразить новый удар.

— Чтоб тебя песок засыпал! — рокотала беспрестанно Лойэ, брызжа слюной.

— Ну и к ящерам тебя! — выругался на нее Рехи, устав терпеть оскорбления.

Если уж она совсем сошла с ума, то, может, и правда стоило ее бросить, откинуть подальше от себя. Только не хотелось. Да и разум ее не покидал. Просто их обоих слишком несвоевременно накрыло бурей, слишком больно приложила судьба. Когда Рехи развернулся, перекатившись вбок от очередной атаки, то успел заметить, как изменилось лицо Лойэ: от левого уха до самого носа тянулась свежая борозда рваной раны, обещавшей оставить глубокий шрам. Конечно, Рехи сам носил такие, на скулах, на лбу, да и по всему телу. И все же показалось, словно эта отметина перепахала саму сущность Лойэ. Но сожаление коснулось лишь на миг, они оба слишком гордились талантами воинов, чтобы принимать сочувствие.

Клыки вновь скрестились, глухо ударяясь друг о друга. Отравленные наконечники искали цель. Диагональные удары ничего не решали, потому что неумело заточенные лезвия никого не ранили, только скрежетали друг о друга, будто сжатые зубы. Вся сила этого оружия сосредотачивалась в засечных ударах самым краем лезвия — там скапливался весь остаточный яд уничтоженных рептилий.

«Неужели ты хочешь смотреть, как я умираю в корчах?» — почти в отчаянии подумал Рехи. Он не давал спуску, не отступал ни на шаг, хотя что-то мешало атаковать в полную силу.

Наверное, он не хотел снова оставаться в одиночестве в совершенно чужом мире. Мир — это не место. Мир — это окружение. И гасить собственной рукой последний осколок своего мирка не хотелось, да еще в голове ворохом ненужных мыслей пролетало все, что они пережили вместе. Охота и страсть, даже детские годы, когда избалованная девчонка била сироту. Вот как теперь, только он научился давать сдачи.

— Ящеры вырвут твои потроха! — шипела Лойэ. В алых глазах дергалось пламя безрассудства, очевидно, она отчетливо представила картину с растерзанным Рехи. Или это он представил, памятуя недавние сцены? От сапог все еще не отлипли куски чьего-то сердца. Возможно, по ним Лойэ и выслеживала среди развалин. Охотник не должен ничем пахнуть, уж точно не чужой мертвечиной.

— Пусть тебя каннибалы поимеют и съедят! — выплюнул Рехи в ответ.