Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 15

— Тебя так же! — огрызалась Лойэ, осыпая градом ударов. Похоже, Рехи нанес ей особое оскорбление, за что тут же получил крепким кулаком в челюсть, успев отвести еще несколько выпадов мечом.

Лойэ фехтовала и одновременно била ногами, стремясь подсечкой повалить навзничь. Рехи подпрыгивал и перекатывался, ругая себя за поспешные слова, которые придали воительнице дополнительную прыть. Клинок несся то с одной стороны, то с другой. То к животу, то к шее в разной последовательности. Рехи же метил нежеланному врагу в руки или ноги. Удары снизу сменялись ударами сверху, свободной рукой Лойэ бесчестно целилась в глаза. Растопыренные пальцы жадным пауком мелькали возле лица, отчего Рехи с отвращением мотал головой.

— Я выцарапаю! Выцарапаю их! — открыто признавался бесчестный противник. Ага, еще и слепым оставить хотела, прямо посреди пустоши. Только недавно избежал такой напасти. Наверное, она не застала солнце, то самое, падающее в пустыню.

— Ты сама об этом пожалеешь! — яростно отвечал Рехи, уже без шуток атакуя в полную силу. Лучше всего ему удавались горизонтальные удары, простые, без прикрас, да еще колющие. Он привык все решать быстро, одной атакой вонзая противнику под ребра клинок. Если на охоте, так и вовсе выслеживал без оружия, чтобы не отравить «еду».

Рехи вовремя вспомнил прием, совсем недавно придавивший некого Сумеречного Эльфа к земле; бойко перекатился в сторону, нырнув под клинок Лойэ, и схватил ее за свободную руку, надеясь вывернуть запястье или даже вывихнуть. Но Лойэ не сдавалась и молниеносно лягнула прямо в колено, словно знала, куда бить. Расколотый ящером наколенник не спас. Рехи глухо завыл, старые раны пробрали тело, прошлись разрядами острой боли по новым синякам. Пришлось отпустить запястье противника и отскочить в сторону. Лойэ перевернулась на спину, а потом единым прыжком вскочила, нанося колющий удар.

— Сдохни уже! Сдохни! Ты бросил меня умирать! Знаешь, каково под песком?! — орала она, пока Рехи изворачивался, словно волна песчаной бури от череды неутомимых атак. Несколько раз он останавливал разящий клинок Лойэ, переводил дыхание, успевая бросать в ответ короткими фразами:

— Знаю, стерва бешеная! — Снова несколько ударов, скрип клыков и собственных сцепленных зубов. — Я там же был! — Главное, не сбить дыхание, только бы не сбить дыхание, но уж очень хотелось сказать: — Я еле откопался!

«Разрушен мир и

Злоба в сердцах убивает

Мироздание», — гласом безмятежности вещал некто, словно его не касались никакие события, словно он наблюдал за ними издалека, из глубины веков. Что такое века и время? Поединок оставил лишь одно — настоящее, жгучее, запечатленное в ссадинах и сбивавшемся дыхании.

«Опять этот! Убью! Всех убью! Выдеру из головы! И из сердца!» — кипя яростью, обругал самого себя Рехи, одновременно блокируя удар Лойэ.

Все-таки удалось извернуться, поднырнуть ей под локоть и захватить ее руки, прижимая спина в спине, сводя в замок. Рехи умел неплохо обездвиживать противника тем или иным способом: это всегда помогало на охоте, ведь слаще напиваться кровью еще живых. Впрочем, насчет Лойэ планов вообще не получалось строить. Только Рехи попытался опрокинуть противника, как непостижимым образом сам оказался на земле, и вновь клинок несся к его шее.

— Ящерово отродье! Ты реально убить меня хочешь? Меня, к трехногим?! — уже с долей невольной горечи воскликнул Рехи, успевая откатиться, невольно набирая в рот каменной пыли. Зато меч Лойэ врезался лишь в перемолотый сапогами песок.

— Да! Тебя! — снова зарычала она, и Рехи окончательно решил, что подружка повредилась рассудком из-за бури. А чем путешествовать с безумной, лучше уж совсем одному. Безумные — это вроде как ожившие мертвецы: оболочка та же, знакомая, а внутри непонятное месиво. И мысли у таких не лучше трупных червей.

— Ты же… мы же… — пробормотал устало Рехи, его охватывала неуместная апатия. Но в мышцах разлилась новая сила, привычная решительность: значит, надо ее убить, чтобы не мучилась и его не мучила.

Рехи решительно двинулся вперед, прицеливаясь для удара уже не по ногам, а прямо в шею. Слишком привык к этому месту, где обычно пульсировало его избавление от голода. Ныне снова охватил совсем иной «голод», буравивший нутро непривычной пустотой, словно кто-то решил прокопать сквозь него туннель. Что-то болело в груди, но не раной, а словно бы проглотил тяжелый камень. «Убить Лойэ… Убить…» — эта мысль билась в висках, вызывая яростный протест. Кажется, Рехи согласился бы путешествовать с ней и с безумной. Вот только она…

— Мы же что? Я же что? Любила тебя? Ну? Ты трус. Ты просто трус. А я не люблю трусов, — вдруг осмысленно и четко отозвалась Лойэ, выбивая почву из-под ног своей холодной рассудительностью. Сработало ее непостижимое умение перекидываться из образа дикого зверя к сдержанной «ледяной принцессе» общины. Впрочем, это ей не помешало встретить удар, и уже в новом стиле, с непривычным спокойствием, отвести клинок в сторону изящным круговым движением, от которого кисть Рехи невольно выгнулась под нелепым углом, не позволявшим выставить защиту.

«Обманный прием?! Проклятье!» — только оборвалось осознание, а через мгновение что-то обожгло бок, вроде левый, если Рехи опять не спутал названия сторон. Да, левый, после ранения в правый обычно гибли на месте, истекая кровью. Хотя она-то брызнула через дыру в тунике в избытке.

— Стерва! Ящерово отродье! Чтоб тебя каннибалы сожрали! — простонал Рехи, отшатнувшись назад. Он проявил слабость, наверное, впервые поддался чувствам, впервые сожалел.

«Поделом тебе, поделом! Ты не имел права ее там бросать!» — вскинулись собственные мысли, хотя они бы больше подошли тому безмятежному чудику. Но вот возникали сами собой, слова о расплате и прочем, о каких-то понятиях, о которых толковали старики. Вроде до Падения не бросали друзей, защищали возлюбленных. И как так? Рехи-то видел, как матерые воины порой бросали свои семьи на растерзание ящерам, говорили: «Ну и ничего, если я не выживу, все сдохнут. А так бабу новую найду, детей еще настрогаю». Впрочем, от такого паскудства Рехи самого воротило.

— Лойэ… — вздохнул он, почти проскулил: — Ну, я виноват! Там песок был… Песок…

Лойэ замедлилась, застыла в боевой стойке за несколько шагов. Рехи же зажимал ладонью рану, и одновременно выставил в оборонительном движении клинок. Больше всего возмущало, что новая ненужная боль казалась ему заслуженной, даже очищающей, словно отвалили тот самый тяжелый камень.

— Песок здесь везде был, есть и будет, — отозвалась негромко Лойэ, тяжело дыша. Похоже, поединок измотал и ее тоже. Она хрипела с угрожающим рыком, точно загнанный ящер, и сплевывала временами вязкую слюну пополам с песком. Рехи терпеливо выжидал, надеясь, что проверка на прочность закончилась. Продержаться бы, не дать слабину, а то перед глазами плясал то ли вихрь нового пепла, то ли поднялись предвестники потери сознания. А там уж не каждому суждено очнуться. Вроде и не страшно, но слишком нелепо принимать смерть от своей взбешенной подружки. Или он именно этого заслужил?

«Ты предал ее… Ты ушел и не вернулся, даже когда ящеры покинули деревню. Ты. Предал!» — отпечаталось верное название своего поступка. Обычно он не оценивал свои решения и дела, но все-таки раньше он не предавал. Вот как это все называлось, вот что терзало еще одной формой голода, который подтачивал изнутри. Как-то слишком мелко и неприятно, недостойно вожака. Даже исчезнувшей стаи.

— Да, я трус! Я испугался и убежал!

Но от осознания становилось легче, словно яснее увидел самого себя. Впрочем, от раны это не спасало, и не привлекало какие-то невероятные чудеса на голову. На нее, горемычную, обычно только беды сыпались, одна за другой, без цели и просветов.

— Я проклятый трус! Но я изменился… Я меняюсь, — продолжил Рехи, но губы шевелились медленно. При этом Лойэ не слушала, и это отрезвило, заставило насторожиться. Если бы не рана, Рехи уловил бы раньше приближение новой опасности. Все-таки их «игра» посреди развалин привлекла постылых свидетелей.