Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 27

— Ожил-ожил, — буркнул Рехи. Говорили они с Лойэ мало, как обычно; она все больше поругивала за что-то, потом то ли прощала, то ли себя обвиняла за чрезмерную мстительность. По крайней мере, Рехи отчетливо помнил, как часто она держала его голову у себя на коленях и что-то жалобно напевала, когда его сковывала наиболее тяжелая трясучка. Кажется, один из заговоров на здоровье старых людей. Наверное, ее в деревне тоже старики научили.

Старики… Безумный адмирал… Кто бы мог подумать, кого с детства не слушался Рехи, с кем постоянно припирался, кого потом почти презирал. Наверное, впервые в сердце кольнула тоска по конкретному эльфу, а не по всей деревне. И не из-за давнего секрета, а просто… почему-то. Рехи и сам не догадывался о причинах, его занимало скорее появление Лойэ. «Как она теперь решит-то? Враг я ей или кто?» — думал Рехи. Даже после всего, через что они прошли вместе, он не доверял неуравновешенной девушке, прикидывая, как поудобнее выхватить меч.

— Ну чего встал, как истукан? — фыркнула на него Лойэ, безобидно проходя мимо.

— А что надо-то?

— А не знаю.

Вот так они и перекидывались всегда словами, не догадываясь о значении отдельных фраз. Сначала, в детстве, они повторяли за взрослыми из деревни, перенимали их манеры, их привычки. Потом придумывали что-то свое, а теперь потеряли образец, а новый не придумался. Поэтому они не знали, что обсуждать, о чем говорить.

— Ты где охотилась-то? — спрашивал Рехи.

— Да там… Остатки деревни людоедов разбрелись по пустоши. Ошалелые они щас, ловить-то легко, — объяснила Лойэ. — Помнишь, «бабах» какой был? Такой «бабах»! Аж над всей пустошью…

— Еще бы, я был там, — напомнил Рехи с усмешкой. Значит, все-таки коварные враги не уцелели, превратились в таких же скитальцев. Сумеречный Эльф постарался. Тринадцатый Проклятый.

— Ой, да было бы, чем хвастаться. В плену был, — отмахнулась Лойэ, и на том они снова замолчали. Спрашивать о дальнейших планах никому не хотелось, отчего на долгое время между ними повисла неприятная неловкость. Они даже ничего не делали, просто сидели рядом возле входа в пещеру и таращились на край горизонта, перечерченный зубцами далеких-далеких гор. Вот где-то из-за них и маячил алый свет Разрушенной Цитадели. Вроде бы Последний Бастион ждал тоже где-то там. Никто не рассказывал, как преодолеть горы, есть ли там хоть какая-то надежная тропа.

Оба странника постепенно осознавали, что тяготы пути, с которыми они уже столкнулись, покажутся им легким испытанием по сравнению с тем, что ждало впереди. Они ведь никогда раньше не покидали Долину Черного Песка, кочевали себе вдоль хребта холмов, оставшихся теперь далеко позади. Раньше все казалось таким понятным и простым… Сердце сжималось от тоски, отчего Рехи потянулся к ладони Лойэ и нервно сдавил ее руку.

— Ну, ты чего? — мотнула лохматой головой девушка. Но осеклась, как будто и без слов прекрасно все понимала. Они чего-то ждали, но сами не подозревали, чего именно. Не огненных знаков в небе и не образа, ведущего вперед, — они ждали, когда внутренние голоса велят двигаться дальше.

«Неужели все-таки в разные стороны? Лойэ!» — исступленно размышлял Рехи, но вслух ничего не говорил. У них не существовало причин расставаться, как и необходимости двигаться дальше. Но обязывало ли хоть что-то вообще жить? Нет. В этом мире смерть настигала проще простого. Поэтому каждый упрямо следовал своему плану, пусть чаще всего тоже гибельному. Но выбирать свою смерть — тоже победа в сражении с судьбой. Лишь не хотелось терять Лойэ, хотя Рехи убеждал себя, что никогда ей и не дорожил вовсе.

Ночью они лежали спина к спине, но на этот раз не спали, и каждый размышлял о своем. Рехи догадывался, что это, наверное, их последняя ночь вместе. Никто не оставил своих безумных целей, никто не собирался задерживаться в этой унылой пещере. Да и разве это жизнь? Смотреть вечно только на отблески красных сумерек, бояться засады врагов, постоянно трусливо прятаться и заметать следы. Нет! Не для них. В них обоих и правда клокотал ураган.

Когда прошло действие яда и спали тяжелые видения, Рехи лишь отчетливее осознал свое стремление к Цитадели. Но Лойэ… Что их теперь связывало?

Он не задумывался, просто потянулся к напряженно съежившейся девушке, внезапно охваченный приятным жаром, совсем не похожим на тот, что выпивал из него силы последнее время.

Рехи осторожно поцеловал гибкую шею Лойэ, провел по белой коже языком, слизывая вездесущие песчинки. За такое своеволие без разрешения он несколько раз получал в нос, но теперь не сомневался и не опасался снова прогневать избранницу. Она же в ответ вытянулась и повернулась к нему, резко и жадно впиваясь в губы долгим поцелуем. Длинные языки двух хищников привычно сплелись, точно гибкие хвосты ящеров, дыхание сделалось сладостно рваным.

Вскоре Лойэ скинула с себя тунику и прочую одежду, а потом стянула и с Рехи. Сам он не успел, поразившись настойчивости и торопливости его страстной дикарки. Непроизвольно он навис над ней, изголодавшись по такой близости.

Руки с удовольствием вспоминали, какие мягкие на ощупь упругие девичьи груди, как сладко вздымаются они, отвечая на ласки, как твердеют округлые бусинки небольших сосков. Губы Рехи припадали сначала к ключицам этого разгоряченного жилистого тела, оставляли влажный след, постепенно спускаясь к животу. Лойэ каждый раз почему-то шутливо взвизгивала, когда Рехи целовал ее над пупком, но на этот раз только долго и протяжно выдохнула, почти всхлипнула, точно по утраченному навек.

Во всем, что ныне происходило между ними, не осталось былой ребячливости, торопливости или одного лишь животного желания. Кажется, только теперь в полной мере пришло понимание слов старого адмирала, когда он твердил о неком чувстве по имени «любовь». Впрочем, страсть затопила сознание, когда Лойэ внезапно перехватила запястья Рехи, почти боевым приемом высвободилась и с видом победительницы резко оседлала его бедра.

— Ха! Работает… Значит, ты уже точно здоров, — лукаво усмехнулась довольная Лойэ, но умолкла, упоенно прикрывая глаза, жадно впиваясь вздрагивающими пальцами в плечи Рехи, позволяя долго и жадно целовать свою шею, откидывая назад голову.

Вскоре пещера наполнилась лишь протяжными вздохами, в которых в равной мере сочеталась песнь наслаждения и боли расставания. Молодые тела просили повторить это изначальное буйство природных инстинктов, еще и еще, и никогда не расставаться, особенно, на пике наслаждения, но искаженный рассудок твердил, что надо куда-то идти, стремиться, искать… Зачем? Все зачем?

Мысли настигали хуже отравы, когда Рехи бережно сжимал обнаженную Лойэ в своих объятьях. Теперь он по-настоящему корил себя за то, что посмел бросить ее в разрушенной деревне, и не представлял, как оставлять ее теперь. Прошло не так много времени, но ему казалось, что постарел на много лет: слишком многое вдруг открылось. Впрочем, разве имели значение древние знания?

Лишь бы не расставаться теперь. Но их обоих тянул в неизвестность какой-то новый неразгаданный голод. Как еще назвать это смутное чувство, которое неприятно царапало объятое сонной истомой тело? Еще один вид голода, голод грядущего, голод пути. Он приказывал слишком скоро разлучиться, забыть друг друга, потерять последнюю связь с реальностью. Рехи не хотелось, он исстрадался от неопределенности и непостижимости, когда рассматривал картины прошлого, ему так и не открылось, для чего все это свалилось на него. Рядом с Лойэ, понятной и простой, он вновь возвращался к самому себе, простому парню с пустоши, вожаку стаи. К тому же снова хотелось есть, а голод всегда упрощал самые сложные вещи.

— Мы подчинены своему телу. Его голоду, — вздохнул Рехи.

— Ты бы хотел остаться без тела? — промурлыкала двусмысленно Лойэ, лишь плотнее прижимаясь. Впервые настолько доверчиво и искренне.

— Я устаю от него…

— И чтобы ты тогда делал? — заинтересовалась Лойэ.

— Не знаю.

— Без тела никаких радостей, — рассмеялась она, а потом, приподнявшись на локтях, замерла изваянием мировой печали: — Последних не останется. А были другие?..