Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 28

— Откуда мне знать? — дернул плечами Рехи. Но Лойэ вдруг резко села, скрестив ноги, и, исступленно уставившись на него, воскликнула:

— Ты знаешь! Ты слишком много знаешь. Смотрела всегда на тебя вот… и видела как будто кого-то еще, кого-то другого, чужого.

Рехи вздрогнул, садясь напротив, съеживаясь, рассматривая Лойэ исподлобья, как будто только встретил. Неужели она всегда подозревала, что в нем обитает кто-то еще? Этот голос из прошлого, этот жрец в лиловом балахоне. А ему-то, наверное, не выпало шанса вот так соединиться со своей Миррой. Сделалось даже как-то противно, что некий полудурок из прошлого запросто мог подсматривать за всем, что творил Рехи, хотя последний стыдливостью не страдал. Больше мучили ненужные и странные знания.

— Это меня и пугает, — признался Рехи. — Это и заставляет идти к Цитадели.

Они вновь растянулись на скомканных вывернутых туниках, Лойэ отвернулась, Рехи зарылся лицом в ее волосы. Он никогда раньше не признавался себе, но аромат ее тела в какой-то мере успокаивал его, наверное, отвлекал от этого извечного монолога с самим собой и всеми этими Стражами Вселенной, Миров… и прочего хаоса. Лойэ всегда раскрывалась перед ним в первозданной бесхитростности, не требовала ничего, не заставляла постигать что-то, в отличие от разных проводников и Проклятых.

— Лойэ, почему нам не по пути? — вздохнул Рехи, хотя обещал себе, что не сорвется на такое малодушие. Он никогда и никого не уговаривал, не просил снисхождения и не пытался привязать к себе. А теперь вот хотелось, хотелось просто остаться рядом, вдвоем, и пусть бы весь остальной мир хоть совсем обрушился, обуглился, сгорел. В конце концов, если у Сумеречного Эльфа ничего не получалось сделать в его шатании по пустоши, то вряд ли существовал другой исход. Впервые захотелось умереть вместе, рядом, вдыхая аромат растрепанных волос Лойэ.

— Потому что так ведет дорога, — обрывала она взметнувшийся поток чувств, да так решительно, что вместо них тут же пришел сковывающий глухой холод, какой обычно витал в древних курганах.

— Не хочешь убить Двенадцатого Проклятого? — все еще уговаривал Рехи.

— Его нет. Он уже умер, — уверенно отозвалась Лойэ. То ли так ей нашептала досужая молва, то ли она и правда знала намного больше, чем казалось раньше, то ли уверенно убеждала себя и окружающих в собственных заблуждениях.

— Откуда тебе знать? Тогда Бастиона тоже нет! — обиделся Рехи, переворачиваясь на спину и демонстративно закидывая руки за голову.

— Может, и нет. Но я пойду, — отвернулась от него Лойэ, вновь сжимаясь наподобие свернувшегося ящера. Рехи осознал свой промах и миролюбиво поцеловал ее между лопаток, прямо в острые выпирающие позвонки, обтянутые тонкой кожей. А исхудали же они оба — раньше кости так не торчали. И ведь дальше предстояло познать еще больше лишений. Повезло им обоим жить лишь настоящим, не мучиться тенями будущего, иначе бы вездесущий ужас не позволил и пошевелиться.

— Хотя бы до гор… может, вместе? — несмело предложил Рехи, аккуратно притягивая Лойэ поближе к себе, призывая «развернуться», расцепить нервно перекинутые крест-накрест руки, ногти которых уже царапали предплечья.

— Ты не дойдешь до своей Цитадели, — недобро отозвалась Лойэ, затем развернулась и мимолетно поцеловала, объясняя: — Ты слишком хочешь остаться.

Она ничего не просила, ни о чем не предостерегала, в ней не жил дополнительный разум, не показывал картины грядущего и прошлого. Но уверенный тихий голос с непостижимой настойчивостью сокрушал упрямство Рехи. Но мимолетную нерешительность тут же замещала немая злоба, обида:

— А что тебя гонит вперед?

Хотелось бы сказать с угрозой и пренебрежением, но вышла лишь странная заинтересованность. Они оба не догадывались об истинных причинах своего странствия. Лойэ молчала, долго и отрешенно, что было совсем на нее не похоже. Она приподнялась и села, сиротливо обхватив колени руками и положив на них подбородок, словно хотела сделаться меньше, намного меньше, наподобие зародыша.

— Память, — коротко отрезала она, помедлила и добавила: — Меня преследуют призраки. Вчера приходил отец. А до этого — все селяне. И отец снова и снова. Я не знаю, чего он хочет от меня. Поэтому бегу.

В голосе ее звучали то невыплаканные слезы, то бессильная озлобленность на судьбу.

— Призраков не существует, — заключил уверенно Рехи. После всего, что он навидался за короткий срок, он почему-то убедился достоверно только в этом. Все-таки выдумки пустоши оставались выдумками.

— Существуют, — уверенно мотнула головой Лойэ, а потом рассудительно дотронулась указательным пальцем до лба Рехи. — Разве ты не видишь их у себя… в голове?

Пришлось сглотнуть комок обиды и прикусить язык: Лойэ вышла победительницей в этом странном споре. Призраки в виде смутных силуэтов, может, и не существовали, не обступали молчаливыми тенями, как заливали в страшных сказочках, зато внутренние — буравили изнутри сердце и разум, метались в душе, отворяя самые потаенные ее уголки.

— Постоянно, — признался Рехи.

— Я тоже, — уверенно кивнула Лойэ. — Поэтому мы обречены идти.

Они просто бежали, стремились унестись подальше от себя, избавиться от навязчивых видений. Ведь и правда: все селяне приходили поочередно не наяву, а во снах. При жизни Рехи редко задумывался о лицах каждого, не стремился запомнить привычки или повадки. Неприветливые сородичи просто существовали где-то рядом, кто-то помогал, но чаще они мешали. И все же теперь являлись пугающе отчетливо. Чем дальше уносился день урагана, тем ярче делались сны об утраченной жизни. Но неужели Лойэ вскоре предстояло слиться с этим хороводом бестелесных образов, превратиться только в воспоминание?

— Хотя бы до гор давай, ну… вместе, — смущенно предложил, в целом, нормальную полумеру Рехи. Им обоим предстояло как-то перебраться через непреступные пики, которые рвали когтями вершин небо, отчего казалось, будто клубятся не облака, а парящая в воздухе кровь. Там бы любому понадобилась помощь.

Воющий ветер даже среди низеньких гор-холмов отрывал от узких карнизов, камнепады норовили опрокинуть в бездну. При переходах не раз спасала рука товарища. Рехи и сам однажды поймал Здоровяка, сильно растянув мышцы плеча, но все же не бросив. Тогда все это ничего не значило, теперь, когда каждый обратился лишь призраком памяти, незначительные детали врезались острыми иголками.

— Вместе? А? — повторил Рехи почти с мольбой.

— Хорошо. Спи-спи, — торопливо соглашалась Лойэ, легко убаюкивая подозрения.

Она легла рядом, нежно прижалась и обвила руками шею, как будто и правда согласилась остаться и продолжить странствия вместе. Рехи засыпал, не верил своевольной избраннице, но засыпал, полностью уверенный, что все-таки понимает это далекое чувство, которое исчезло три сотни лет назад. Это что-то странное по имени «любовь». Рядом с Лойэ он был уверен, что не ошибается.

А на утро она ушла. Все-таки ушла.

Рехи проснулся не от звука шагов или холода, а от потерянного аромата. В пещере все так же подгнивали водоросли, витал дух сырости, оттиск давно выпитой крови, попахивали чем-то костяной клинок и кожаная туника. Но Лойэ во всем этом привычном многообразии уже не обнаружилось, ни единого следа ее присутствия.

Раньше сознания Рехи пробудилось одиночество брошенного ребенка. На грани сна и яви ему почудилось, что в день своего рождения он испытал точно такое же чувство, уже в полной мере осознавая, насколько велик и неприветлив принявший его мир. И теперь единственная родственная душа тоже покинула его, как и мать когда-то, как и отец еще раньше. Только ее забрала не цепкая лапа смерти, а огненная лихорадка собственного безумного выбора.

Рехи резко подскочил, заметался по пещере, как раненый ящер: он еще смутно чуял запах Лойэ, но лишь далекие отголоски в тех местах, где лежала ее одежда накануне, где ступали ее ноги недавно. Ниточка остаточного аромата вела наружу, там же у края на песке еще сохранились следы. Рехи почти обрадовался: он хотел ринуться за ней, немедленно догнать, хотя Лойэ всегда отличалась непревзойденными навыками скрывать свое присутствие. Но он пошел вперед, забывая об осторожности, о своем неизменном маяке. Красный отблеск цитадели никуда бы не делся.