Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 75

— Зачем тебе к Бастиону? Не надо! Не н-надо! — простонал Ларт, прикрывая себя руками, точно его кто-то ожесточенно пинал. Рехи насторожился и спросил, упрямо мотнув головой:

— Почему ты так боишься? Что тебя связывает с Бастионом? Ты жил там?

— Связывает. Да. Жил. Моя мать жила там. Эльфом была. — Ларт неуверенно приподнял голову, а потом вновь погрузился в отрешенность повествователя. — Эльфы там как-то договариваются с людьми, так можно. Меня даже учил один человек, говорил, вроде как «хранитель прошлого». Оттуда и слова всякие, и знания по стратегии. Читать я, правда, так и не научился толком. Но это и не важно. Зато я научился сражаться. Только открыто мне не разрешалось тренироваться. Меня вообще, считай, не должно было быть. Отца изгнали за то, что он сделал… тварь. А я, выходит, стал такой же тварью. Не знаю почему, но полукровок там не любили и, наверное, не любят до сих пор, люто. Как узнали, что мы только сырое мясо едим, меня выгнали. Мать казнили, сказали, что укрывала «дурное семя», «дитя проклятья Двенадцатого». Чем мы хуже эльфов-то? Чем? Я скитался по пустоши. Еще мальчишка, без оружия, без навыков выживания. — Ларт запнулся, но все же признался: — Несколько лет был в рабстве у людоедов. Там… Ужасно. Потом встретил таких же, как я. Мы подняли бунт, сбежали. Вот и все… А как уже себя вернуть было после все… После…

Рехи заворожено слушал. Рассказ приоткрывал все новые тайны, собирал мозаику прошлого. И одновременно будил неправильную жалость к «бурдюку с кровью». Да что врать себе! За бурдюк сошел бы любой, а продирался сквозь извержение вулкана Рехи именно ради одного конкретного. Ради Ларта. Но теперь вел его, получается, на убой. Только разве оставался иной выбор у них обоих? Иная цель? Так или иначе, долгий путь подсказал бы, куда они на самом деле идут. Иногда направление важнее конечной цели.

— А до ящеров ты как додумался? — с интересом вопрошал Рехи, теперь стремясь как-то отвлечь Ларта от воспоминаний о плене у людоедов. Выспрашивать, что пришлось там пережить, не хотелось. Хватило всего, что успел и сам насмотреться в скитаниях. Выходит, Ларт и эльфа подобрал, чтобы отомстить за собственную боль. Да и деревни уничтожал из-за этого же. Когда-то он стремился к изменениям, когда-то желал иного, но в проклятом мире все получали лишь страдания и смерть.

— Ящеры — это моя мысль. Я слушал учителя, он говорил, что в книгах пишут: раньше люди приручали всяких тварей и ездили на них. Даже хищных, если взять их с рождения к себе. Я подумал, что ящеры такие же твари. Почему нет? Украл из кладки несколько яиц. Ветра своего, считай, своим теплом «высидел». Он вылупился, первым меня увидел. Так и считал своим родителем. — Ларт осекся, голос его болезненно надломился. — И ведь умные твари оказались! Умные! Ох… Ни Ветра уже нет, ни всадников… Никого… Никого, Рехи… Рехи…

========== Голод цели ==========

Тревожный короткий сон тянулся и мерцал неприятными вспышками, острыми и непонятными. Видения прошлого померкли и не приходили, зато окутывала цепкая паутина усталости. Рехи полудремал, не утрачивая связь с реальностью до тех пор, пока в непроглядную темноту его беспокойного отдыха не вклинился противный знакомый голос. На этот раз появился Сумеречный Эльф собственной персоной. Словно не хватало иных дурных вестей и нежданных пришельцев.

— Идешь к Разрушенной Цитадели? Или к Бастиону? — спросил он спокойно, но с долей обычного лукавства. В этом он чем-то напоминал Ларта-короля, даже уголки губ так же приподнимались, зато застывшие глаза придавали сходство с Лартом-изгнанником.

— Куда-то иду, — сдержанно со скрытой обидой ответил Рехи. Говорить-то все горазды, а в самый опасный миг никто не появился. Все только испытывают для своих зловещих планов.

— Определись уж куда, — вздохнул Сумеречный. — Это важно.

— Что важного? Вы мне сказали еще в деревне: освободись от всего, чтобы умереть, — язвительно передразнил Рехи.

— Митрий так сказал. Меня там не было. Да, он и нам так говорил когда-то. И мы освободились. — Сумеречный порывисто вздохнул, скороговоркой добавляя: — Отдали все, забыли отца и мать, забыли собственные имена до посвящения в тайны этой силы. Стали всем и ничем… А ты-то хочешь такой судьбы?

— Нет, ясно дело.

В Рехи закипала ярость. Стоило ему выбраться из деревни, стоило забыть о мольбах, как кто-то из провожатых непременно появлялся. Не вовремя. Все не вовремя, как и их нелепые просьбы с обещанием великой миссии. Разум погружался все глубже в сон, реальность непростительно отдалялась. А там пленник явно готовил побег. Но вырваться на другую сторону не хватало сил, да и раздирало множество вопросов.

— Не хочу я вашей свободы, — отозвался после некоторой паузы Рехи. Но Сумеречный лишь кивнул ему, азартом схожего бунта блеснули темные глаза.

— Свобода не залог спасения, — сказал он. — Иногда ее недостаточно, иногда намного лучше бояться потерять тех, кто дорог. Если есть чем дорожить, то можно и мир спасти. А так во имя чего-то великого и неизведанного, во имя всех — на деле во имя никого. Все только на словах. В итоге все рушится. А почему? Потому что в свободе нет смысла без привязанностей, без любви. Свобода — это пустой колодец. Можно накидать в него песка да камней, а можно заполнить чистой водой.

Пришелец застыл смутными очертаниями, вился порванными линиями дырявый бурый доспех с капюшоном. Хорошую же он себе шкуру отхватил, толстую и гибкую. Рехи даже завидовал изначально, но потом засомневался, насколько очередной призрак пустыни вообще обладает телом.

— Вот же явился… Что ж без Митрия своего? — фыркнул Рехи, отчего губы его искривились и за пределами сна. — И чего в видениях? Ларта боишься? Не бойся, он связан. Наверное.

— Да кого уж мне бояться, — вздохнул Сумеречный, садясь напротив на… на камень? На песок? Вокруг царила непроглядная мгла и лес мертвых линий, искажавших очертания.

— Что ты такое? Страж Вселенной… Это ты наслал разлом и огонь на деревню полукровок? — спросил Рехи. Отсутствие Митрия развязывало язык и смиряло дерзость. По крайней мере, Сумеречный ни к чему не призывал. В чем-то они даже соглашались и понимали друг друга. Два неудачных опыта великих и неизведанных созданий, называвших себя семарглами.

— Нет, не я.

— Двенадцатый? — догадался Рехи.

— Он. Он, — сокрушенно кивнул Сумеречный. — Это он «играет» так в своей агонии: то там, то тут разлом или извержение устроит. Вот если два великих вулкана рванут, так все, распадетесь вы совсем, пополам расколетесь да в отравленном море потонете вместе с последним материком.

Рехи не видел общей картины, не представлял, о каких масштабах твердит Сумеречный. Мир — это что-то очень-очень большое. Материк, наверное, поменьше, но тоже большое, место, где они все копошились. Но ясный вывод следовал один: если Двенадцатый продолжит «развлекаться», то им всем настанет конец. Пожалуй, существовала вполне конкретная цель похода к Цитадели, Рехи все лучше чувствовал ее. Но ведь он сам управлял линиями мира, во время битвы они прекрасно сработали. Возможно, удалось бы «сшить» расколотые вулканами половинки.

— А я умею насылать огонь или останавливать его? — поинтересовался Рехи, представляя, как останавливает огненный шторм или ураган.

— Нет, — тут же осадил Сумеречный, но улыбнулся: — В этом твоя сила.

— В чем же тут сила?

Сумеречный Эльф запредельно печально вздохнул и прикрыл глаза. Он откинулся куда-то назад, повиснув в вязкой темноте, и после томительного молчания ответил:

— В том, что ты еще остаешься человеком. Если переселишься на уровень линий, уже не вернешься, не станешь прежним. Сила-то много выше, но какой ценой? Пока ты еще остаешься человеком.

— Эльфом, — поправил Рехи, готовясь снова не понимать половину из слов Сумеречного. Тот невозмутимо продолжал:

— Ах да, эльфом. Но я говорю о человеке как о существе, наделенном разумом и свободой воли. А семарглы пытались отнять ее. Двенадцать Стражей Вселенной — двенадцать существ с божественной силой, способных спасать и разрушать миры одним мановением руки. Разве только из мертвых не воскрешать. Прекрасная управляемая Вселенная, где каждый неверный шаг в каждом мире предугадывается и устраняется. Для этого нам дали всезнание. Только вот куда полезли, спрашивается, семарглы эти? Митрий… Возомнили себя лучше всех, умнее, добрее, справедливее и могущественнее? На деле все та же гордыня — первый грех. И отчаяние — его потери. За что мы и поплатились, мозги-то расправились почти у всех, как у Двенадцатого.