Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 79

Когда они двинулись куда-то направо в обход опасного места, он ни с того ни с сего принялся упрекать:

— Идешь все куда-то, думаешь, что умнее всех… И что ты можешь построить? Какой мир кому дать? Я-то хоть учился в отличие от тебя. У меня была стратегия и тактика каждой битвы.

— И что? До чего ты доучился? До того, что построил деревню на вулкане?

Рехи не опасался давить на самое больное, ведь он не считал Ларта другом, поэтому угрызения совести тоже не терзали. Или так он убеждал себя.

— Не было там вулкана, — опешил Ларт, взгляд его снова обессмыслился, он, как в бреду, начал повторять: — Не было! Горы были, а вулкан вдруг вспух, как нарыв. Горю я… Горю… Горю вместе с ними!

Внезапно Ларт уставился на Рехи, выдав невероятную теорию:

— Вулканы… Точно! Это они разрушили наш мир. И они вот так возникают из ничего! Там, где не было высоких гор, вдруг течет огонь.

— Сумеречный Эльф что-то говорил о Великом Разломе и о том, что мир разваливается. Вроде как рвется, как ткань, — вдруг вспомнил Рехи собственный сон. И от общего толкования страшных дел, творящихся вокруг, делалось жутко. Возможно, смерть стелилась за ними не в переносном смысле, возможно, там, за малыми горами позади, уже вовсе никого не осталось. Сколько еще трещин и вулканов возникало на пустом месте? Двенадцатый довершал свою работу, как умел, но медленно и как будто с наслаждением, празднуя уничтожение собственной души и остатков сострадания в ней.

«А я тоже уничтожил в себе сострадание?» — подумал Рехи, глядя на давящегося от пыли и боли Ларта. Связанные руки не облегчали его мучений. Впрочем, совесть почти не тревожила, а вот усталость брала свое. Каждый шаг отзывался такой тяжестью, что хотелось выть, но на это тоже требовались силы. Стенания терялись где-то на уровне мыслей, застревая в горле сиплым дыханием. Но странники неизменно двигались дальше.

========== Из пепла и старой кожи ==========

Они все брели и брели, а в голове вставали чужие образы, слышались смутные крики. Возможно, это рушился город жреца в лиловом. Возможно, флот пиратов атаковал его стены, брал штурмом с моря, когда пехота пробивала тараном главные ворота, чтобы пропустить конницу. Крыши проламывали каменные глыбы, выпущенные из смутно знакомых орудий. Одно из таких Рехи самолично поджег вместе с Лартом. А теперь удалый воин плелся рядом в путах, уже даже не впереди, потому что не оставалось воли тыкать его кончиком меча. Он лишь хрипло дышал и временами повторял:

— Кому ты какой мир оставишь… кому…

Рехи не понимал его, похоже, они уже оба бредили. Да еще воздух вокруг сгущался ядовитыми туманами, неизменно пыхали кипятком и кислотой небольшие гейзеры, и между ними не показывалось верной тропки.

Рехи не предполагал такой преграды возле чернеющей гряды острых гор. Не просто так они царапали небо, не просто так высились молчаливыми великанами, точно стражи иного мира. Они запрещали странникам пройти долину вечной смерти, наполненную едкими парами. Они сторожили Разрушенную Цитадель.

Но все же двое затерянных путников неизменно шли, не останавливались, лишь охали от обожженных изъязвленных ступней. Рехи не знал, сколько времени протянет Ларт, сколько времени протянет он сам. И хотя его снова мучил невозможный голод, он не смел впиваться в жилу на шее. Иногда голод одиночества намного страшнее телесного. Да и мысль потерять вдобавок ко всем еще и Ларта с каждой сменой красных сумерек делалась все более невозможной. Поэтому когда тот спотыкался или грозился упасть без сил, Рехи упрямо подставлял плечо, хоть и не освобождал. Ларт же лишь обреченно вздыхал, а в глазах его сквозила пустота. Временами он бормотал что-то неразборчивое:

— Подарить бы кому-нибудь мир… Целый мир без боли… — но несвязные слова сменялись вполне четким указанием направления: — Малый Разлом близко…

— Что за ним? — спрашивал Рехи недоверчиво.

— Перевал.

Значит, Ларт исполнял свою часть обещания, но при каждом напоминании о цели пути, он кривился и охал:

— Нам все равно не пережить Малый Разлом, а если и минуем его, жители Бастиона нас настигнут.

И так красные сумерки, скрытые плотным тлетворным туманом, сменились непроницаемо-черной ночью. Даже привыкшие к ней глаза прирожденного хищника с огромным трудом различали хотя бы подобие дороги. Только чутье отвращало от попадания в кипящие озерца и расселины.

— Куда ты меня завел, трехногий ящер? — посетовал Рехи, когда вокруг появились не просто трещины в каменной породе, а настоящие разломы. Сквозь некоторые пробивался огонь, царил невыносимый жар, а от испарений устойчиво болела грудь, словно в ней застрял кинжал.

— К Малому Разлому. Верный знак — он рядом. Верный… — только кратко отвечал Ларт, но давился собственным голосом. Похоже, его тоже не спасали ни тряпица на лице, ни исцеление полукровок. Вскоре на повязке стали показываться следы крови после очередного приступа кашля. Рехи пока держался, пока не выплевывал свои внутренности. Впрочем, иногда казалось, что Ларт намеренно ведет их в западню, готовясь предать самой ужасной из всех смертей.

— Огонь… везде огонь! Я горю… Горю вместе с деревней, — только бессмысленно твердил он, временами то впадая в полное безразличие, то панически озираясь по сторонам. В такие моменты Рехи с трудом удерживал его от опасного рывка. Вскоре все проходило, но вплавленный в самое сердце ужас продолжал терзать опального короля все то время, что они брели по выжженной земле.

— Вот и он… Разлом… — только выдохнул Ларт, когда они приблизились к особо густому облаку смрадного горячего дыма и пара.

Малый Разлом оказался самой настоящей бездной, тянущейся вдоль хребта насколько хватало глаз. Он разверзся свежей раной, на дне которой вместо крови клокотал огонь. Наподобие вездесущих трупных червей пузырились и копошились потоки лавы, плавящие камни.

— И что, мы должны идти вдоль него? — с недоверием спросил Рехи, рассматривая хаос. Они держались подальше от края, подальше от обжигающего кожу и ноздри жара. Но пропасть сама приближалась к ним, подкрадывалась смрадом загадочных недр.

— Иначе никак… Держаться правой руки, — отвечал Ларт. Он уже не предлагал повернуть назад, он понимал, что путь назад отмечен сотней смертельных ловушек.

— Там будет перевал? Ты уверен?

«Как же этот путь могла пройти Лойэ? В одиночку? Жива ли она? Или обошла как-то иначе эти места?» — терялся в догадках Рехи, отчего сердце его все больше сжималось. Неизвестность давила хуже опасностей. В этой шипящей раскаленной тишине он бы обрадовался и ящерам. С ними-то проще: маши себе мечом, руби головы, вспарывай чешую. Это привычнее.

— Будет… Огонь… Да, прав ты, разваливается наш мир, — выдохнул с усилием Ларт, вновь взглянув на разлом. Но вскоре он упал на одного колено и остановился, пригибаясь к земле. Рехи попытался поднять его за подмышки, как делал уже сотню раз, но Ларт упрямо дернулся и кое-как встал сам. Он повернул голову к Рехи, и в расширенных синих глазах сквозила бездна такая же, как в глубине разлома.

— Вот идешь ты, идешь… А кому такой мир ты оставишь? — вдруг спросил Ларт.

— Какой еще мир? Какой? — недоумевал устало Рехи, призывая идти дальше, но Ларт вытянул связанные руки и вцепился в ткань туники, дернув на себя, заставляя слушать себя, как в былые времена:

— Мы все оставляем кому-то свой мир, даже если не понимаем этого.

Рехи вздрогнул, едва ли внемля словам, собеседник пытался что-то донести на ином уровне, что-то подсказать. Но оба не знали точно, как называются все эти сложные вещи. Мир… При воспоминании о мире почему-то сразу возникала Лойэ, родная деревня, да даже селение полукровок — хоть какие-то знакомые лица. И все они отмечались печатью потери. От этого Рехи возопил, резко отшатываясь:

— Нет у меня мира! Ушел весь! Ушел за горы вместе… — голос предательски задрожал, поэтому с губ сорвалось лишь ругательство: — Да к ящерам все это!

«Ушел за горы вместе с Лойэ осколок моего мира. Я бы подарил ей весь мир. Ей и Ларту. Нам троим хватило бы и крошечного мира. Нам, последним», — вздохнул мысленно Рехи, и отчего-то вновь захотел развязать пленника, отпустить его. Но Ларт загнал самого себя в более надежную клетку, почти убил себя прежнего. Он словно падал с огромной высоты, постепенно сдирая с себя слои полинявшей кожи.