Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 80

— Так зачем вообще идти? — зло спрашивал Ларт. — Спросить, кто убил наш мир? Он убил! Он! Двенадцатый. Только в Бастионе это считают ересью, там все еще молятся ему, говорят, мир пал от наших грехов. А мой учитель говорил, что ему явился Тринадцатый и рассказал всю правду. Только за одно это имя его так и повесили. За это… и за меня.

Ларт помолчал, взгляд его вдруг остекленел, он вытянулся, точно копье, повязку с лица сорвал ветер, и с посиневших губ сорвалось отрывисто:

— Я только всех теряю.

В следующий же миг он упал ничком, и Рехи не успел подхватить. Тело подняло облачко едкой пыли. Она облепила кожу, сделав и без того бледное лицо со впалыми щеками серым, как у покойника.

— Ларт! — вскрикнул Рехи, решив сперва, что остался совсем один. Он не разобрал, чего испугался: голода одиночества или потери… пленника? Друга?

Ларта. Его Ларта.

Иного определения не требовалось. А вот помощь бы им обоим не помешала. Но кто же ее дожидается на пустоши? Рехи только оторвал новый пласт от одежды, смастерил новую повязку, чтобы едкий туман не наполнял легкие.

— Вставай, мы должны идти… Ну, пойдем! Вставай, ящер трехногий! — умолял Рехи, пытаясь приподнять Ларта, срываясь то в ругань, то в безотчетные просьбы. Но изможденное тело лежало безвольным кулем, а в собственных руках не осталось мощи поднять его и тащить.

От бессилия глаза впервые за долгое время наполнились слезами, они защипали веки, повисли на ресницах, пока Рехи истошно восклицал:

— Вставай! Вставай, ящер трехногий!

Но это не действовало, Ларт лежал пластом, не в силах пошевелить рукой или ногой. Он лишь слабо приоткрыл глаза и исступленно уставился на Рехи, а потом прошептал:

— Добей. Помнишь, как я делал? Добей, отправь на Вечный Пир к моим воинам.

— Нет! Ты встанешь! Встанешь! — упрямо выкрикивал Рехи, желая ударить со всей дури Ларта, но с силой впечатал кулак в камень. Костяшки рассекались до мяса, засаднили от содранной кожи. И так же что-то саднило под сердцем.

«Значит, вдоль разлома», — вздохнул Рехи, поднимая глаза на белесую завесу пара, скрывавшую черный лик молчаливых гор. Но сквозь эту круговерть по-прежнему сиял путеводный огонь. Возможно, гибельный. Зато он сулил хотя бы осмысленный конец. Выбрать свою смерть — тоже свобода. Только Рехи не соглашался отдавать ей еще и Ларта, он и так слишком многих потерял. Они оба умели только терять.

— Нет! — прошипел Рехи, взваливая себе на плечи бессознательное тело.

— Нет, — уверенно и спокойно проговорил он, когда сделал первый шаг.

Колени дрожали, ноги подгибались, нещадно мутило. Но все же оставались силы брести дальше, шаг за шагом обходя гибельный разлом. Казалось, это длилось бесконечность.

Ларт не приходил в себя, и страшно не хватало звука его голоса, хотя бы бессмысленных отрывочных фраз. Но все еще доносилось его сиплое дыхание, в нем все еще теплилась жизнь.

«Прости, Лойэ, если не дойду до тебя! Но я больше никого не брошу. Больше никого, как бы ни было тяжело. Не бросать — тяжело, я все понял. Но бросать тяжелее. Я понял!» — мысленно говорил с призраками Рехи, а ноги совершали новый шаг.

Он не останавливался, иначе тоже упал бы, иначе его поглотило бы гибельное дыхание Малого Разлома. Но он сам выбрал этот путь, и даже не вспоминал о Сумеречном и Митрии. Это испытание он проходил сам, один, даже без помощи линий мира. Теперь и он сбрасывал старую кожу, как ящер, как древний змей.

Не оставалось больше глупого звереныша Рехи из деревни старого адмирала и озлобленного пленника из поселения полукровок. Среди пепла и лавы выплавлялся кто-то новый. Так в кузнице закаляют сталь, так затачивают клинок души. На грани погибели Рехи впервые ощущал себя предельно живым и настоящим.

«Почти дошли… почти!» — твердил он каждый раз, и вскоре действительно туман потерял непроницаемую густоту. Малый Разлом еще служил неизменным ориентиром, но и он сужался, терял свою силу, лишь по каменистой земле стелились вдаль неразборчивые узоры трещин.

— Ларт… мы вышли. Ларт… — задушенным шепотом воскликнул измученный Рехи, когда легкие его расправились от притока прохладного пыльного воздуха. Гейзеры и лава оставались где-то позади. И вскоре глаза приметили между скал узкий лаз перевала. Они вышли! Выбрались. Проводник-пленник не соврал.

Но чего-то не хватало, чего-то очень важного, чего-то, в чем сосредоточилась цель путь вдоль страшного разлома. Звука дыхания над ухом, не хватало… Ларта.

Сердце пропустило удар, впившись осколком стекла. Нет! Невозможно! Нет! Рехи опустил Ларта на землю и впился взглядом в искаженное мукой совершенно серое лицо. Нет, так не бывает. Оно не серое, это просто налипла пыль, это просто… Смерть.

«Нет! Нельзя! Не его! Я не могу потерять и его!» — билась в висках на разные лады единственная мысль. Любой ценой, любым способом отогнать костлявую. Только не после пути через огонь. Только не после пережитого ими вдвоем.

Рехи смутно вспоминал, чему учили его в деревне, о чем говорил старый адмирал когда-то, вроде бы сказки врал, вроде бы что-то про утонувших матросов. Или он сам тонул когда-то. Рехи вспомнил, как сам недавно едва не потонул в омуте, Ларт же, кажется, утонул в песке, точнее, в тумане.

Возможно, в нем еще теплилась жизнь. Рехи не помнил названий и слов, но отчего-то четко знал, что делать. Он наклонился над Лартом, сорвал повязки с лиц, набрал в собственные истерзанные легкие побольше воздуха, а потом с силой вдохнул его в раскрытый рот умирающего, растирая его и кое-как давя на грудь. И где в такие минуты знания из снов прошлого? Хоть бы подсказали что-то по-настоящему важное! Разве же интересует кого-то история Великого Падения, когда… когда… Впрочем, Рехи не думал, он делал, он бился. Но не мечом. И даже не линиями мира.

— Ну, давай же, трехногий! Солнце тебе… — Голос срывался, и от волнения длинные клыки прокусили губу. Рехи сглотнул собственную кровь, вдохнул и попытался снова, вспоминая, что так старый адмирал когда-то вернул к жизни одного из своих матросов, еще в юности, когда ходил по морям в низком чине. Из его рассказов мало что воспринималось, да и возможность утонуть казалась нереальной, а он все твердил, что так можно отвоевать у голодной смерти и в пустыне. А он и правда много ведал. Хоть бы не зря!

В груди все сильнее пекло. И все тело пронзала дрожь обиды: похоже, им обоим суждено было сгинуть, едва выбравшись из самых опасных мест.

Рехи выбился из сил, но до последнего верил в способности полукровок, в их умение исцеляться. И вот, когда уже всякая надежда растаяла, Ларт судорожно вздохнул и выплюнул кровь пополам с желчью. Некоторое время он безумно озирался и кашлял до рвоты, перевернувшись на живот.

А когда немного пришел в себя, то спросил:

— Рехи… мы… мы умерли?

— Нет! Мы живы… живы! — выдохнул Рехи, готовый от радости хоть обнять, хоть ударить. Но лучше все-таки обнять. Жив!

«Я умею возвращать мертвых! Я умею оживлять!» — ликовал он, хотя вряд ли здесь содержалась какая-то магия. К тому же Сумеречный Эльф говорил, что никому это не под силу. Ларт выкарабкался сам, Рехи же лишь протянул ему руку помощи.

Ларт попытался приподняться, со слабой надеждой он попросил:

— Я вывел тебя. Отпусти меня. Как договаривались: вот там перевал, видишь его?

В стенах неприступных скал и правда просматривалась едва уловимая тропка. Меж камней мелодично свистел ветер, но иногда терялся в них и плутал, срываясь в печальные завывания. Они слегка напоминали женский плач, как будто убивалась жена по мужу или мать по сыну. Зато оттуда хотя бы веяло приятной прохладой и свежестью.

— Нет, не отпущу. Куда? Обратно в этот ужас? — нахмурился Рехи.

— За что, эльф проклятый…

— Я вернул тебя к жизни! Я…

Рехи осекся, проглотив нежданную обиду, которая отразилась ударом под дых. Он даже закашлялся по-настоящему. Ликование прошло, желание кого-то спасать — тоже. Ларт даже не понял, что его вернули с того света. Всеми правдами и неправдами, но вернули. И от того не благодарил, навязчиво думая лишь о свободе.