Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 8

Возможно, им и вовсе всегда чудился общий мираж. Впрочем, хотелось просто идти, хоть куда-то, хоть к какой-то цели, а не возвращаться к разоренной деревне. С ней ничего не связывало, а в чужих тоже никто не ждал. Посещали мысли наведаться изведанным путем в поселение каннибалов. Но в одиночку — почти нереально… Если бы попался какой-то отряд охотников, возможно, удалось бы выследить неопытного мальчишку, новичка.

Рехи помнил, что впервые его молодые изогнутые клыки впились в шею неудачливого охотника, ровесника. Они оба тогда жутко напугались: тот мальчишка увлеченно выслеживал мелкого ящера, забыл об осторожности, отбежал от своих. Да так и пропал в пещере за скалами, где из тени атаковал юный хищник. Рехи тогда не колебался ни мгновения, разве только испугался напороться на копье, но голод пересилил страх. Он впервые испытал вкус настоящей свежей крови, горячей, хлынувшей потоком из неумело разорванных ошметков шеи, смешанной с частицами выдранной кожи. Паренек не успел даже вскрикнуть, хотя все равно пришлось заломить ему руку с копьем и зажать рот. Ловкое тело эльфа как-то само среагировало. Рехи четко помнил свою первую бесславную победу. Как же прекрасно он тогда поел…

Видения минувшего прервались ощущением чего-то шершавого, что-то неприятно царапало правую щеку и лоб. Рехи приоткрыл отяжелевшие веки: он обнимался с иссушенным деревом. Этого еще не хватало!

Старики рассказывали, что раньше на этих палках распускались плоды и шелестели листья. Фантазия рисовала что-то невообразимое, а взгляду всегда представали только застывшие скелеты растений. Теперь один из них послужил подпоркой для неосмотрительно ослабшего тела.

Рехи не определился: то ли он заснул, то ли потерял сознание, то ли просто слишком крепко задумался, позволив себе улететь в прошлое. В те времена-то ему казалось, что жизнь довольно паршивая, а теперь… помимо голода пронзала неведомая пустота. Тьма.

Как ни странно, но деревня источала тусклый свет, каждый член общины сплетался единой сетью. Все-все: старики, на которых Рехи непрестанно орал, строптивая стая молодых эльфов, Лойэ, с которой словно бы ничего не связывало, даже неизменно понукавшие и презирающие матерые воины. Они придавали существованию какой-то смысл.

А потом смерть всех пожрала, и наступила пропитавшая насквозь темнота, слившаяся с мраком вокруг. И что осталось? Что? Рехи всегда считал себя способным выжить в одиночку, но чем дальше он брел, тем меньше удавалось убедить себя в оправданности цели.

«Ну, дашь ты ему в морду? И что дальше?» — точил сознанье гадкий червь сомнений. Рехи продолжал обжиматься с деревом, хотя уже воротило от нелепости собственной позы с полусогнутыми безумно саднящими коленями. Но отлепиться от иссохшей облезлой коры и двигаться дальше не удавалось. Усталость сочилась по венам застывающей кровью. Организм эльфа просил подпитки, иначе обещал заживо заморозить изнутри. Все-то вспоминался тот чудик с кровью ящеров. Сейчас бы и она подошла для временного восполнения сил.

Почему-то в деревне Рехи знал, где искать пищу, зачем искать. А теперь… осталось только одно дерево, единственный столп мироздания, вбитая кость между землей и крышей туч.

Чудилось, что пространство сужается, пустошь скукоживалась, сдавливала со всех сторон, обступала осадой. Кажется, случался какой-то тяжкий приступ, то ли начинавшегося безумия, то ли снова видений, то ли потери сознания. «Голодный обморок, чтоб его к ящерам!» — смутно догадывался Рехи, но слова терялись. Не так уж и важно, когда дыхание сбивалось, а тяжесть меча — единственной вещи, взятой в дорогу — представлялась непомерной.

«Главное не упасть, главное не упасть!» — твердил внутренний голос. Рехи понимал, что если плашмя приникнет к черному песку, то уже не поднимется никогда, присоединится ко всем остальным погибшим накануне. Может, не так уж и страшно. Но Рехи привык делать все наперекор судьбе и всем, кто мечтал растоптать его. И все-таки… веки снова тяжелели, вдохи превращались в пропитанный пылью хрип. Заснуть бы в объятиях этого дерева, если больше ничего не существовало, если здесь заканчивался путь. Но ведь он так и не начался!

Рехи глухо зарычал и уперся лбом в кору, стесывая кожу мелкими сучками, чтобы растормошить себя, вывести из оцепенения. Вроде же он не изменился, те же руки-ноги. Разве только вакуум сужался, выкачивал воздух из легких. Этот вакуум навалившихся смертей, крест пространства, отмеченный деревом, вбитый в землю пеплом и песком.

Сломленный странник скреб пальцами вдоль коры, царапался наверх, лишь бы разогнуть ноги. Но не выдерживал бесконечной борьбы с бессилием. Глупо и паршиво проигрывать в самом начале пути, но у множества отчаянных скитальцев путь закончился, так и не начавшись.

Кто-то мечтал о чудных далях, старики рассказывали про далекий бастион, где оставались знания предков, где сохранили растения и животных. А потом кто-то недобрым словом с сожалением вспоминал соседнее поселение эльфов, таких же кочевников.

Однажды они уверовали в этот миф и ринулись вперед, увлеченные иллюзией великого спасения. Община Рехи осталась на месте, кто-то вздыхал, что зря, но вестей о соседях долгое время не поступало. Потом при одном из переходов кочевники наткнулись на груду разбросанных обглоданных костей да часть нехитрой утвари. Как раз в том направлении ушли безумные соседи.

Он не желал становиться одним из таких же ненормальных путников. Впрочем, жизнь оседлого хищника-одиночки тоже не длилась долго. Тупик! Повсюду! То, что страшно встретить в пещерах, на неизведанных запутанных тропах.

Рехи дернулся резко вверх, встал. Но качнулся и все-таки упал с глухим стоном-воем. Вот и все… Сбывались все кошмары. Он уже не боялся даже смерти, просто жгла лютая досада: и стоило бы так изворачиваться с ящерами, выкапываться из-под песка, брести куда-то, чтобы по непонятной причине вот так рухнуть, рассыпаясь золой. От несправедливости мира Рехи кусал песок, словно намереваясь проглотить целиком весь мир, прогрызть его насквозь. Но потом прошло и это. Все замерло.

Он умирал. Все еще не смирился духом, но его тело отдавало себя на волю небытия. Проклятая оболочка… все ради нее приходится: охотиться, есть, отдыхать. А ради себя хотелось только убить Двенадцатого Проклятого, который допустил все это безобразие вокруг. Но кто бы позволил? Все было против какого-то очередного скитальца. Будто этот хваленый-проклинаемый Темный Властелин в лице бесприютных ветров всем здесь заправлял.

Внезапно сомкнутые веки пронзил невероятно яркий свет, Рехи вскрикнул, заслоняясь рукой. Оказывается, тело все еще двигалось! И даже удалось приподняться, принюхаться. Повеяло какой-то непривычной свежестью, не запахом добычи или опасности. Совсем непонятно. Да еще глаза заслонял невыносимо яркий желтовато-белый свет, по ощущениям так вообще выкалывал.

Рехи смаргивал слезы, ориентируясь больше на слух, как-то непроизвольно еще слегка приподнимаясь. Кажется, для выживания необходимо ощущение катастрофы. Впрочем, охватывал скорее трепет непонимания. Это сияние намного превосходило скупые отблески людских костров, от которых различались только тени, оно искрилось и нарастало, проникая под сомкнутые веки. И то ли сквозь них, то ли в голове Рехи различал в центре этого свечения силуэт человека с какими-то огромными отростками за спиной. Наверное, это и называлось крыльями. Некогда их носили вымершие ныне птицы, скелетики которых попадались пару раз. Но здесь все дышало каким-то нездешним спокойным великолепием, отчего Рехи все больше охватывал трепет и одновременно озлобленность испуганного звереныша, загнанного в угол превосходящей силой.

Лицо человека скрывалось в плескании света. Золотистые перья покрывали узором темные пятна, словно орнаментом.

— Иди к Разрушенной Цитадели, — внезапно донесся мягкий голос. Сияние спадало, позволяя разлепить веки.

— Солнце тебе на голову! — встрепенулся Рехи, вскочив, забывая о боли в ногах. — Призраки приперлись!