Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 9

Вот уж с кем, а встречаться с пришельцами из иного мира ему совсем не хотелось. Раньше он никогда не видел прозрачные силуэты, но рассказы некоторых «очевидцев» с детства ужасно пугали. Иногда он смеялся, отмахивался, но когда в завываниях ветра чудились вздохи и чей-то шепот, легенды невольно вплавлялись в сознание.

Может, так они и приходят? Посреди пустоши к умирающим. Может, он уже умер, и так его уводили за грань? Мысли вспыхивали снопами искр, но запутывались, перетекали друг в друга сбитыми формами и образами. Свечение окончательно исчезло, являя материальные черты, но нечто мешало их рассмотреть, образ рябил волнами, разве только поблескивали задумчивостью прозрачные карие глаза незнакомца. Кто еще такой пришел? Уж не сам ли Двенадцатый Проклятый?

Рехи схватился за неизменный клык, сдавил рукоять, готовясь атаковать. Но что-то подсказывало, что силы возможного противника находятся за гранью понимания простого эльфа пустоши.

— Я не призрак, я твой проводник, — спокойно проговорило существо, кажется, слегка усмехнувшись. — У Цитадели ты найдешь ответы на свой голод.

Странные слова… Разве голодают от вопросов? Рехи ничего не понимал, просто стоял, тяжело дыша, с мечом наперевес.

— Прости нас, дитя разрушенного мира, — продолжил пришелец с небывалой скорбью, почти ласково. Рехи даже не вспомнил бы, в чьем голосе улавливал подобное печальное сочувствие. Впрочем, от жалости он только зверел. В селении тоже кто-то периодически жалел избитого «сироточку», а потом другие снова пинали и кусали, а нежданные спасители словно бы делали только хуже своим снисхождением.

«За что прощать-то? Я зла не держу. Зачем мне еще какое-то зло, если я держу меч?» — мысленно ухмыльнулся Рехи, вспоминая, как научился давать сдачи. Впервые по молодым клыкам получил эльфеныш старосты общины. И с тех пор Рехи не нуждался в жалости, кто-то его ненавидел, кто-то презирал, но только не жалел. А задиристый эльфеныш с тех пор получил прозвище Одноклык; впрочем, теперь-то он тоже погиб, вместе с остальными превратился только в воспоминание. Как и жизнь Рехи: от нее остались лишь образы прошлого и дорога.

— Прости за твою жестокость. Иди! — вдруг ударило по ушам громогласное восклицание, хотя тон словно бы и не повышался. Через миг человек исчез, унесся куда-то за горизонт мерцающей точкой, зато Рехи ощущал непонятную легкость во всем теле, хотя раны еще слегка болели, но уже не тянули к земле. Кажется, его странствие не заканчивалось в самом начале, словно кто-то задался целью испытать его. Становиться чьим-то слугой не хотелось, в этом мире давно уже не осталось господ и подчиненных.

«Ящеры трехногие, призраки помогают… Вроде бы. Или что это было? Ладно, я могу идти — уже легче, уже лучше», — заключил Рехи, приторочив обратно меч к поясу. Силы чудесным образом вернулись, но не настолько, чтобы перестать чувствовать голод. Что ж… ему велели идти. Но дух свободолюбия не позволял слушаться прямых приказов, поэтому самой насущной целью вставали поиски еды.

Рехи направился в сторону знакомых скал. Они вырисовывались изломом неровных линий, словно чей-то гигантский сломанный хребет, где кровавыми клоками мышц клубились у ребер-вершин тучи. Там всегда охотились люди, там же располагались гнезда постылых ящеров. И уж с кем столкнется — с отрядом людей или сворой ящеров — распоряжалась только судьба, в которую эльф не верил.

Он шел на удачу, ведь все равно предстояло найти неизменный проход к горной тропе, чтобы как-то преодолеть перевал и пересечь каменистую долину. Встретились бы в пути до Цитадели еще какие-то поселения «пищи»? Опыт подсказывал, что мир не сошелся клином на паре общин. Вряд ли большинство ринулись к несуществующему «последнему бастиону». Да, все это глупые сказки, будоражащие воображение, зато Цитадель реально торчала вдали, наверное, на горе.

«Интересно, как вообще выглядели эти старые крепости? „Крепость“, „ци-та-дель“ — странные слова. Я помню только обломки», — думал Рехи, пока ноги в среднем темпе несли вперед, поднимая облачка пыли.

Со всех сторон по-прежнему давила тишина, настолько, что дух воина просил встречи хотя бы с врагами, а то вздохи ветра навязчиво напоминали о брошенных в разоренной деревне телах. Но умный хищник подсказывал, что хватит еще на его долю опасностей и кривых дорожек, порой лучше наслаждаться мертвенной тишиной. Да не удавалось: на сердце камень лежал не меньше, чем встречавшиеся вокруг покрытые трещинами валуны.

И все-таки тишина не вступала в свои права до конца, никогда не удавалось ей воцариться безраздельно: вечно что-то перешептывалось, постукивало, поскрипывало. Где-то ветер перетирал черный песок, просеивал песчинки, смешивая их с пеплом. Эта гармония хаоса не нуждалась в живых существах, желала застыть завершенной картиной, остановив лишний шум. Но Рехи всегда делал все наперекор, он все еще шел, вперед и вперед. Когда немного утихла боль в коленях, ему удалось практически бежать, привычно перепрыгивать между скалами, пересекать без боязни расселины, взбираться на уступы. А если и напоминали о себе раны, резко, пробирая огненной волной вдоль позвоночника, то приходилось закусывать губы, рвано вдыхая шершавый воздух, да двигаться дальше. Прочь от воспоминаний…

И вскоре тишина возопила от богатства однообразных звуков: нестройный топот ног стучал едва уловимо вдоль камней. Рехи шевельнул заостренных ухом, оценивая расстояние и количество охотников. Не приходилось даже сомневаться, что именно с людскими воинами придется столкнуться. Знать бы наверняка, сколько их! То ли еда, то ли гибель. Но лучше в бою, чем от замерзания голодом, поэтому скиталец решительно двинулся вперед.

Прыжки по камням выходили непривычно тяжеловесными, но все-таки собственные шаги не отзывались гулким эхом. Как только эти неповоротливые существа ловили проворных ящеров? Разве только загоняли их в пещеру и наваливались всем скопом. Хотя часто охота не приносила ничего, а если еще урожай сухих колючек-грибов совсем пропадал, то в пищу шли либо пленники вражеского клана, либо наиболее слабые соплеменники.

Рехи обходными путями, цепляясь за выступы на каменных карнизах, едва не срываясь в пропасти, поднялся на несколько каменных террас выше привычной тропы, чтобы из тени нависающей скалы рассмотреть и пересчитать людей. Если их оказалось бы больше, чем пальцев на двух руках, то охота отменялась.

«Чтоб ваши потроха сожрали ящеры! — выругался Рехи. — Четыре руки… Четыре руки!»

Много, слишком много, наверное, отряд собирался не просто на охоту. Что если они прознали про разрушенную деревню заклятых врагов и ныне направлялись туда, чтобы поживиться уцелевшим добром? Рехи с омерзением представил, как грязные руки будут обирать изуродованное тело Лойэ. Да… И она осталась где-то там, когда перепуганный измученный беглец кинулся в неизвестность, даже не попытавшись кому-то помочь. А если кто-то еще уцелел? Или мог уцелеть с его помощью? Тогда бы они вдвоем, возможно, справились с отрядом в «четыре руки», отвлекли бы парочку наиболее глупых. Впрочем, что теперь мешало?

Рехи быстро отмел всяческие намеки на самобичевание, не настолько он дорожил деревней, чтобы беспомощно сетовать на судьбу. Инстинкты требовали немедленно найти источник теплой крови, поэтому хищник принялся старательно изучать состав отряда, который медленно тянулся по тропе. Эльф лучше людей знал эти скалистые холмы, четко помнил, когда на перевале воинам придется идти строго по одному. Ныне-то они передвигались беспорядочной ватагой.

Рехи проворно перескочил через тропу, оставаясь незаметной тенью. Затем пробежал немного вперед, приметив наиболее узкий перешеек, когда людям приходилось буквально проталкиваться между валунов, избегая давящих объятий скал. Помнится, Здоровяк там частенько застревал, всегда доносилось его гулкое пыхтение. Среди людей тоже находились достаточно грузные. Интересно, сколько они сожрали своих сородичей, что так бесформенно растолстели? И как все еще охотились? Впрочем, в разрушенном мире пышное тело не показывало здоровья, даже наоборот: некоторые порой словно разбухали, при этом мучаясь от голода многие смены красных сумерек. Кто-то отекал, кто-то прощался с рассудком. Рехи же удавалось не сходить с ума, он всегда успевал найти себе пищу. Теперь упускать шанс тоже не собирался.