Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 84

Жрец тоже не успокоился, не остался в стороне: он прыжками помчался к городской стене, защищавшей дворец. Его не останавливали ни летящие со всех сторон стрелы, ни уличные бои. Некоторые он обходил, через некоторые прорубался с коротким мечом, отнятым у сраженного воина. Еще несколько опасных стычек он просто перескочил, пробираясь по крышам. Рехи отметил, что линии помогли их служителю подняться по отвесной стене.

«Интересно, а я так могу?» — задумался пустынный житель, прикидывая, куда бы ему так же забраться. В первом поединке с Лартом что-то подобное получилось, хотя оба списали такие чудеса на реакцию тренированного тела. Или жрецу помогала предельная сосредоточенность? Он не принимал возражений, не видел помех, ведь во дворце с высокой башни за сражением с ужасом наблюдала его сахарная принцесса. Рехи-то прекрасно понимал это. Когда есть цель, когда опасно опоздать на долю секунды, кажется, что нет ни преград, ни опасностей.

Жрец успел как раз вовремя: первые крючья зацепились за край стены, но он вновь применил линии. Они натянулись и налились кровью, хотя он еще никого не убил.

— Прекрати! — вскричал внезапно голос. И окружающие жреца пираты с воплем зажали уши, из которых потекла вязкая кровь. Голос причинял им невероятную боль. Но, похоже, его обладатель сам страдал. Не праведным гневом отца на сына звучал этот призыв, а утробным воем раненого ящера.

«Да это же снова Двенадцатый!» — отчетливо осознал Рехи и еще больше устрашился видений. Ему следовало наяву следить за их маленьким лагерем, а из таких снов опасно не выбраться. Оставалась одна надежда на чутье Ларта, потому что при столкновении с Двенадцатым Рехи целиком утрачивал ощущение своего тела.

— Прости, отец, я защищал этот город.

Лиловый жрец вновь застыл, нерешительно сжимая края своих длинных плетей-лезвий. Абордажные крючья посыпались спелым стальным урожаем к подножью стены вместе с головами тех, кто их закидывал. Веревки и несколько осадных лестниц распадались, как от кислоты. Это случилось по одному лишь велению жреца, лишь одной его страсти и желанию спасти. Не таком уж преступному.

— Ты должен защищать мир, а не город, — с подлинной скорбью объяснил Двенадцатый. Лучше бы не болтал, а сам помог. Хотя в те моменты он не казался опасным безумцем, до которого сложно добраться даже его «создателю» и другому Стражу Вселенной.

— Я защищал Мирру, — сквозь зубы пробормотал лиловый жрец. Он нарушил все законы ради своей любви. Рехи посетила ужасающая догадка: осознано или под действием порыва, жрец выпивал силу не врагов, а своего учителя. Исковерканные линии приносили больше разрушений, приближая к победе. Шел жрец не из ненависти и жажды уничтожения живого, но все же за ним стелился кровавый след. Он и не замечал, как много на улицах беспричинно упало замертво людей, как много зданий объял огонь. Конечно, все натворили злокозненные пираты. Только пираты. Но если бы… Жрец не видел, а Рехи со своего шпиля слишком четко охватывал картину корчащегося в мучениях города.

— Ты должен защищать мир. Не развязывать войны, а прекращать их! Ты сделал только хуже, посеял лишь больше ненависти и раздора, — проревел завыванием ветра голос.

— Я защитил Мирру, — упрямо отозвался жрец, вскидывая поседевшую голову: — А иначе в твоем мире нет смысла.

— Непокорный глупец, — пророкотал вместе с небесным громом далекий голос.

— Пусть так! — не согласился лиловый жрец, растеряв всю свою былую покорность. Через миг его спину пронзила дикая боль: один из уцелевших пиратов обошел его со стороны и вонзил кинжал промеж лопаток.

— Видишь, что бывает, когда сеешь ненависть?

— О! Проклятое племя! И вас-то защищать? — взревел жрец, неестественно выворачивая руки и с силой выдергивая клинок подлеца. Хлынула кровь. Он еще взмахнул линиями, но глаза застилала тьма. Кто-то кричал: «Несите его в замок! Лекаря-лекаря!» Но Рехи слышал только густую, как деготь, непроглядную мглу.

Она залепляла глаза, затекала в уши, заполняла легкие, как темная вода источника под горой. Не оставалось ничего, кроме бездонного колодца.

«Ларт, я тону!» — закричал бы Рехи, но язык не принадлежал ему. Что-то отвратительное и страшное обволакивало его со всех сторон. Вода лучше, вода смывает грязь. Здесь же растворилась бесконечная темнота, само ее воплощение. В ней лишь проскальзывали змеями искаженные линии. Сон соединился с реальностью, с тем местом, где обитал теперь Двенадцатый. Рехи догадывался, почему в Цитадели никого не находили, и красный маяк видел лишь он: развенчанный Страж остался в мире линий, в этом черном лесу, о который жег руки даже Сумеречный Эльф.

— Проклятье! Рехи! Ты меня слышишь? — донесся откуда-то издалека голос. Возможно, это Ларт звал, хотя нет, хриплые надсадные интонации принадлежали кому-то другому.

Рехи пошевелился, взмахивая руками и ногами, изо всех сил балансируя на грани сознания, чтобы не утратить себя. Линии же буравили разум, проникали в него, выполаскивая мысли. Оставалось лишь алое свечение и боль жреца в лиловом, смешанная с его гневом. Донесся лязг стали, прокатился новый раскат, точно врезались колоссальным лезвием в скалу.

— Тринадцатый! Уходи! Ты… ты разрушитель! — взвился Двенадцатый Проклятый. Вот и встретил он следующий номер, своего извечного врага. Сам придумал, сам убоялся, сам возненавидел. Разве иначе случались войны? Разве по иной причине братья резали друг друга? Как и эти двое уцелевших по нелепой случайности мироздания.

— Это ты проклял самого себя. Посмотри, что ты сделал с миром! — негодовал Сумеречный Эльф. Рехи уже различал его очертания, из-за леса темных линий проступал силуэт. Он сражался, расправляя черные вороновы крылья. Рядом с ним маячила смутная тень в грязно-фиолетовом одеянии. Почему фиолетовом? Наверное, жрецы рядились в честь своего божества, чтобы легче самих себя обманывать.

— Нет! Это не я! Это люди! Это все они! — задребезжал нечеловеческий голос. Сумеречный Эльф обрушился на противника с мечом наголо. В клинке плескалась неведомая сила. Наверное, он тоже состоял из линий, оттого менялся по велению хозяина, обращаясь то в копье, то в два коротких кинжала, когда требовал очередной прием. Эльф задел Двенадцатого раза два, чиркнул вдоль плеч. Вместо крови выплеснулись черные хлопья копоти.

— Не люди, а ты. Ты взял под опеку всего один мир. Один! Семарглы верили, что ты станешь Стражем Вселенной. Сотен миров.

— Семарглы ошибались! Во всем ошибались! — ревел Двенадцатый, пока Сумеречный остервенело резал искаженные линии мира. Из них, как из разорванных артерий, хлестала вязкая гнилая кровь. Верно все делал — руками такое трогать не стоит. Пожалуй, и в морду Двенадцатому лучше не кулаком вмазать, а камнем что ли… Рехи не оставлял эту безумную идею. Она служила кратким выражением всего, что давало ему силы стремиться дальше. Сумеречный доказывал стремительным поединком, что даже неудавшихся Стражей Вселенной возможно ранить. Он с силой навалился на Двенадцатого, метя тому в сердце длинным копьем с серповидным наконечником. Но загнутое лезвие прорезало воздух.

— Да тебя здесь нет! Только твоя проекция. Трус, — фыркнул Эльф, взмахивая мечом и разгоняя тлетворную иллюзию. Она подернулась нестройными очертаниями и распалась кучей разрубленных червей.

— На что ты надеялся? — нервно пробормотал голос Двенадцатого.

— Убить тебя, как ты знаешь.

— Мы оба знаем, какой предмет способен убить Стража Вселенной.

— Ты трус. Почему не вышел на сражение со мной? Мы равны по силе.

— И по безумию. Ты Разрушитель Миров!

Голос взвился пронзительной нотой, от которой лопалась голова. Виски раскалились, череп зажали между молотом и наковальней. Все вбивали и вбивали что-то острым прутом, какую-то крепкую думу.

— Ложь! — в ярости воскликнул Эльф.

На том разговор закончился, один Сумеречный остался стоять посреди темного мертвого леса изрубленных линий. Они колыхались и исторгали из порезов зловонный гной и лимфу. Постепенно запах рассеивался, и цепкие щупальца переставали давить на грудь. Рехи взмахнул руками, наконец-то освобождаясь.