Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 99

Рехи огляделся и закрыл глаза, выравнивая дыхание. Он старался нащупать линии мира, вспоминал сон жреца в лиловом одеянии, искал ускользающие тайные знаки в том, что вершилось вокруг. И не находил. Линии опять не поддавались, вернее, мелькнули пару раз, чтобы обезоружить своей мерзостью. Такие гадкие, такие скользкие и темные. Они не годились ни для чего, кроме разрушения. Прогорклая тухлая кровь, лежалая мертвечина — вот, что они напоминали на ощупь и по запаху. С их помощью явно не удалось бы никого исцелить. «Лойэ заштопала мою рану. А линии похожи на нити, правда ведь? Правда? — твердил себе Рехи, не оставляя попыток найти выход. — Только у нее нитка была своя, она унесла ее из деревни, а не искала вокруг. Своя… Своя нитка».

Рехи вытянул руки и направил едва ли поддающуюся контролю силу на самого себя, он искал что-то в себе. Что-то светлое, что-то более сложное, чем пресловутый голод. Все сложнее голода, намного сложнее. Или проще. Голод жизни сменился голодом сохранить жизнь друга. Только называлось это не тем словом. Но слова не имели значения, когда на пальцах затрещали незримые искорки, когда вокруг рук показались сплетениями чистых линий. Вот они, Рехи верил, что именно так работала настоящая сила Стражей.

Он потянулся линиями к ране и ее края начали постепенно опадать. Постепенно уходил страшный набухший гноем и сукровицей мешок, превращаясь в багряный ободок, как в первые минуты после ранения.

«Работает! Работает!» — выдохнул Рехи, но одновременно до крови прокусил губу изнутри: линии начали причинять ему ощутимую боль, они не пили кровь, но забирали энергию из его тела. Кожа на руках покраснела, кое-где на ней появились первые волдыри. Линии жгли, как раскаленные кнуты. Но так надо, Рехи же видел, что иначе нельзя, и он забывал о себе, отчего линии светились ярче и ярче. Если и не заслужили они чудес от мира, если и не заслужили прощения, то приходилось самим добиваться, самим творить чудеса.

— Ларт. Все-таки придется вытащить стрелу, — решительно сказал Рехи, когда заметил, что исцеление остановилось.

— Не трогай! Умоляю, не трогай! — встрепенулся Ларт. Но уже не звал его ящер из страны вечной ночи, уже не тянули обугленные руки полукровки из деревни.

— Ничего, ничего, потерпи…

Рехи бормотал, бессмысленно, болезненно, мешая уговоры с угрозами и утешения с обвинением мира и самого себя. Он упрямо вцепился в край раны, уже просто руками, а не линиями, и вытаскивал наконечник стрелы неумелыми пальцами. Пару раз приходилось прижимать руки Ларта, он сопротивлялся и умолял добить, кричал, бился, но Рехи заставил его закусить рукоять меча.

— Нет, больше никто не умрет! Больше никого не отпущу! — исступленно говорил он, когда нащупал в недрах пульсирующей плоти обломанный наконечник стрелы. Наверное, Сумеречный Эльф сумел бы лучше, иначе, без причинения новых мучений. Но он не пришел на помощь, никто не пришел, и Рехи справился сам.

Хлынула кровь, когда посторонний предмет наконец покинул безвольно распластанное тело. Ларт на мгновение весь сжался, а потом замер. Живой, все еще живой. Хорошо. Все внимание Рехи сосредоточилось на краях раны. Он не ведал, в какой последовательности надо исцелять. Он видел множество развороченных тел с выпавшими внутренностями, но никогда не понимал, в каком порядке они обретаются в собранном состоянии. Но теперь незнание не мешало, ничто не мешало. Рехи упрямо свивал линии, призывая всю мыслимую и немыслимую силу воли.

— Твои ладони… — только пораженно выдохнул Ларт, слишком слабый, чтобы противиться. И к лучшему. Ладони… Рехи скривился: ладони — это лишь малая часть. Острая боль прорезала его руки до самых локтей, линии выпивали жизненную силу из Стража, чтобы передать ее другому созданию. Но Рехи ни о чем не жалел в тот миг, не боялся даже остаться совсем без рук. Он наконец-то преодолел беспомощность.

И даже когда с губ сорвался собственный мучительный крик, Рехи не заметил этого: ничего, пусть тело протестует, пусть стенает. Он видел только медленно сходящиеся края раны Ларта, его Ларта. «Я тоже тебя полюбил! Как брата, как друга, как безумца…» — отвечал безмолвно Рехи, без слов, но ответ пульсировал в каждом новом ожоговом волдыре на его предплечьях. Линии не ведали пощады, но среди черных веревок не нашлось иного источника, из которого бы они сумели черпать силу. И Рехи радовался, что он подошел, неправильный, озлобленный пустынный эльф. Подошел для чистых линий нового мира.

Рана почти затянулась, с каждым мигом бледнели и исчезали черные прожилки, красные рубцы рваных краев превращались в розоватые отметки на бледной коже. Рехи радовался, радовался и почти не понимал, что же так ему мешает, что заставляет сдавленно хрипеть и давиться воздухом. И только когда дыхание Ларта выровнялось и от раны остался едва заметный шрам, Рехи по-настоящему ощутил боль.

Он сдавленно охнул и упал набок, но тут же взвился и завертелся на месте — руки, руки сгорели, он не чувствовал их. Лишь огонь, который пронзал волнами холода и стальных иголок, отчего сердце сжималось, а тело билось в корчах. Больно… Боль. Это слово созвучно голоду, все жаждут смирить голод и боль, стремятся избавиться от них. Но за время пути Рехи научился и терпеть голод, неделями не смея напиться крови друга, и теперь добровольно принял нестерпимую боль.

— Руки. Рехи, что ты сделал со своими руками? — слабо прошептал Ларт. Все же он потерял много крови, и непомерно много сил утянули мучения нескольких суток. Он попытался дотянуться до друга, но едва приподнялся. Рехи же уже ничего не слышал. Теперь мука передалась ему, он забрал ее вместе с раной. Руки до локтей покрывали волдыри и алеющие куски обугленной плоти. Никакое могущество не дается даром. Линии мира жаждали чем-то напитаться, получить свою жатву.

Рехи привалился к стене и медленно сполз по ней, держа навесу обваренные магией кисти. Такими уж не набить морду Двенадцатому, как он когда-то мечтал. Ничего, с ним еще остались зубы. Все ничего: Ларт выжил, значит, все совершилось правильно. Значит, так надо. Но куда деваться от боли? Рехи мутило, он слышал вновь слабый шепот Ларта:

— Рехи, иди к реке, вода поможет тебе… я бы… я бы помог тебе, но…

«Докатились. Теперь мы оба на грани…», — подумал Рехи, хотя все еще ни о чем не жалел. До реки он бы уже не дошел, да и едва ли раны зажили бы от омовения в мутной пепельной жиже, коей наверняка стала вода после урагана из золы.

— Ничего, Ларт, ничего, — бормотал он. — Я просто посижу. Полежу. Мы оба просто посидим здесь еще пару дней, а потом… потом отправимся дальше.

Мысли путались, Рехи мерещился навязчивой галлюцинацией жрец, его буйство в порту, его страшное искаженное злобой лицо. А еще из внешнего мира вне пещеры доносились разрозненные голоса.

— Он здесь! О! Страж Мира! Мы узрели твою силу!

— Страж Мира, мы ждали три сотни лет твоего возрождения! Исцели нас, прими в свое сердце и дай возродиться!

«Они нашли нас, они пришли нас добить, — понял Рехи, когда догадался, что их выследили фанатики культа Двенадцатого. — Да что же это! Да это! Опять игры всех этих шутов, называющих себя высшими силами. Специально что ли кидают в такие испытания, чтобы потом бездарно добить? Глупый конец, шуты, слишком глупый конец вы придумали для нас. Я только что сделал невозможное, чтобы помереть?»

Он не ведал, к кому обращается, но был уверен, что Сумеречный Эльф и Митрий не придут на помощь. И не оставалось сил до конца осмыслять все это.

Его окружили странные люди в темно-фиолетовых балахонах, смутно напоминавших тех, что являлись во снах прошлого. Они неслышно зашли в пещеру, принеся с собой противный запах благовоний, немытых тел и неведомых порошков.

«Жрецы?» — отрешенно пронеслось в меркнущем сознании Рехи. Его трясло и било жаром начинавшейся лютой лихорадки. На обожженных полукровок он достаточно насмотрелся, когда они брели подле Ларта, падая один за другим. Теперь он, кажется, присоединялся к их числу, и Ветер звал второго своего наездника, а Телла скалила клыки, как в день свержения своего короля. Лойэ… Рехи уцепился за этот образ. Она не предстала среди мертвецов. «Она жива. Наверняка жива. Мы все будем живы», — едва осознавая себя, пообещал Рехи. А дальше он не помнил, что творилось с ним. Голоса жрецов мешали, они визжали и кричали на разные лады: