Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 100

— Страж Мира пришел ради нас! Страж Мира с нами! Разнесите весть!

Кто-то осторожно подхватил Рехи подмышки и за лодыжки, уложил на вытянутый щит. Потом вновь все тело прошила боль, когда руки полили неким пахучим снадобьем. Рехи закричал и не уловил тот момент, когда четверо дюжих парней подняли на перекладины щит и потащили прочь из пещеры.

«Ларт… Там же остался Ларт!» — понял с содроганием Рехи, но сил ему хватило лишь на то, чтобы вытянуть шею и неестественно повернуть голову. Но в перевернутой перспективе он увидел только фиолетово-черную пустошь, раскинувшуюся вокруг странной процессии. Пещера уже скрылась из виду. Или он просто смотрел не в ту сторону. Он не понимал, все представало преувеличенным и искаженным.

— Нет! Ларт! Ларт! Не троньте его! Не… — хрипел Рехи, изворачиваясь и едва не падая с щита. Но кто-то аккуратно подхватывал его и привязывал кожаными ремнями. С ним обращались, точно с ценной вещью, с артефактом, откопанным в гробнице. Не более того, не более.

— Он просит пощадить Ларта-людоеда, — донесся грубый голос, наверное, воина.

— Так пощадите, — сказал уверенно жрец. Блеснула слабая надежда, но Рехи все равно изворачивался змеей, причиняя себе дополнительные мучения.

— Но мы охотились за ним все эти годы, он скрывался по ту сторону гор, — недовольно настаивал воин.

— Страж Мира приказывает пощадить его. Вы только что видели явленное чудо.

— Ладно. Эй там, бросьте эту падаль, если Страж Мира так просит.

— Ларт… Пустите… Пустите меня к нему… — прошептал Рехи, и все сковала тьма. На грани пустоты он вновь вспомнил предостережение жреца в лиловом: «Не прошел через опасную дружбу и ложную славу». Через опасную дружбу он прошел, а ложной славы не желал. Неужто настигала она? Нет, наверное, его несли на казнь. Хотя приговоренным не бинтуют раны, если только не хотят выставить перед толпой показательным примером. Но хуже клинка резали голоса, превращавшиеся в нестройный дикий рев:

— Страж Мира возродился! Ликуй, Последний Бастион!

========== Часть IV. В сиянии. Ненасытная боль ==========

— Сила владыки нашего воплотилась в новом существе! Возрадуйся, Последний Бастион! Мы дождались! — услышал Рехи сквозь пламя, в которое обратился весь его мир. Он разлепил непомерно тяжелые веки и увидел сводчатую кладку арки ворот, добротную, но потемневшую от копоти пожарищ. Сами ворота чернели распахнутыми створками.

— Ла-а-арт, — прохрипел Рехи, но зов его потонул в реве толпы. Она наступала со всех сторон, пыталась дотянуться до высоко поднятого щита. Толпа, огонь — все едино, оба едины ненасытностью.

«Ларт… Ларт, ты должен выжить. Должен там выжить без меня! У тебя уже нет раны!» — твердил Рехи, и вновь его сводило с ума бессилие. Он распластался, привязанный к щиту, здесь, в Бастионе. Он так мечтал попасть сюда, так давно шел, чтобы ныне всем существом стремиться обратно в затхлую пещеру у края равнины. Там оставался Ларт, он еще не мог сражаться, и неизвестно, сколько времени ему требовалось на восстановление. А ведь вокруг сновали ящеры, да и сектанты-воины едва ли слушали жрецов. Неужели после всего Рехи все-таки потерял Ларта? Как потерял и Лойэ.

Вот и Бастион, вот же он — а ее там нет, не встретила она у ворот, не кинулась к щиту. Или еще не время? Или еще рано? Рехи слабо осознавал, но хотел лишь одного: остаться в тишине, навечно в тишине рядом с Лойэ и Лартом. И без боли, ох, как же он мечтал избавиться от этой невозможной всепоглощающей боли. Он бы вскинулся, занес меч, порубил бы стражей и полетел, куда ему хочется, а не лежал бы раздавленным ящером на щите.

Кожаные ремни давили на грудь, и небо обрушивалось черным огнем. К счастью, рев толпы смолк. То ли Рехи потерял сознание, то ли его внесли в какое-то помещение. Мысли путались: «Ларт погиб ради меня… Даже если я исцелил его, он был слишком слаб, чтобы охотиться. Как же так! Из-за каких-то обожженных рук! Проклятье! Так нельзя! Так неправильно!»

Одна его часть верила, что Ларт наверняка выживет, наверняка выберется, но другая навечно провалилась в темную пучину отчаяния. Если все складывалось именно так, если все вокруг него только гибли, то и Ларт не уцелел.

Огонь, вокруг только огонь. Огонь и пепел, разметавшие, выгрызшие мир. От боли Рехи временами вскидывался, разлеплял тяжелые веки. Это происходило, когда до него дотрагивались, что-то делали с руками. Руки! Да лучше бы их отрезали.

Рехи метался и хрипел, стремясь вырваться, высвободиться из лап неискупимо долгой боли. Горечь противным привкусом поселилась под языком, тело пронизала слабость и одновременно желание двигаться, нестись прочь. Но из самого себя не выбраться, не отринуть эту обугленную оболочку.

За что же все это? За что? Рехи хрипел и звал:

— Ларт… Лойэ…

Он умолял их избавить его от боли, умолял забрать от этих странных неразборчивых теней, которые беспрестанно бормотали и наседали с разных сторон. Они о чем-то тихо деловито переговаривались.

— Это из-за линий мира?

— Да.

— Но если этот Страж управляет линиями такой ценой, истинный ли он? В преданиях все иначе.

— Он управлял линиями и не такой ценой. Наши братья отдали жизни, чтобы мы получили доказательство истинности пришествия Стража.

И снова боль, снова кто-то вцепился в руки, облил их чем-то, намазал. Рехи закричал и вновь провалился в вязкое небытие. Он хотел выбраться из этой паутины, но плутал среди заскорузлой серой пряжи. Ему не являлись сны о прошлом, он видел собственные, тягучие и тяжелые.

Он все шел и шел куда-то, искал кого-то. Искал и искал, и никак не мог найти в лесу из серой рваной пряжи. Земля вязла под ногами, он не знал, как выбраться.

— Ларт, Лойэ, — истошно звал он, но в уши только заползала пряжа. Вернее, темные развороченные линии больного раненого мира.

Вскоре он выбрался на поляну, хотя никогда не знал, как выглядят настоящие леса и поляны. Но здесь, на опушке леса из пряжи, все мерцало ровным белым сиянием чистых линий. Росла трава и меж камней струился искрящийся ручей, источавший прохладу ключевой воды. Видение зачаровывало спокойствием и отрешенностью картины. Возможно, на эту поляну чистых линий уходили почившие, возможно, вновь являлся прошлый мир. Хотя нет, там все выглядело преувеличенно-реальным, одновременно иллюзорным, но настоящим.

Рехи шел, стараясь не потеряться, ориентировался на свет опушки посреди кромешной чащи кошмара. Когда он добрался до нее, показалось, что боль отступила, отпустила из своих цепких когтей. Рехи прищурился, его глаза не привыкли к столь яркому свету. Но вскоре резь прошла, и все отчетливее проступали контуры поляны. На ней обретались не только линии, не только осколок прошлого — или нового — мира. Кто-то еще, не что-то, а именно кто-то.

Рехи выступил вперед, не побоявшись яркого белого свечения. Среди лучей отчетливо вырисовывались контуры небольшого существа. Рехи еще внимательнее присмотрелся, увидел небольшой силуэт. Присмотрелся еще внимательнее и узнал в хрупкой фигурке с белыми волосами себя в детстве. Странно, он ведь не помнил себя, не видел никогда со стороны.

— Кто ты? — недоуменно спросил Рехи.

Ребенок не растаял, не исчез, лишь поднял голову и улыбнулся. В светло-зеленых глазах светилась радость, одновременно в них плескалась безмолвная печаль. Он таял горным туманом и уносился пеплом, исчезала ясная чистая картина.

«Это не я. Не я. А кто? Кто ты?» — удивился Рехи, но вновь все затопила неподдельная жестокая боль, вновь вцепилась и потащила прочь в дебри серой сажи и сломанных линий.

— Пришествие Стража… — доносилось эхо, и вновь кто-то вырывал в реальность, сдирая прилипшие повязки. Вновь мазали чем-то руки.

«Не хочу я никакого пришествия. И приходить не хочу, и уходить. Не надо!» — стенал молча Рехи. Губы спеклись, нутро сжималось от рези, пробиравшей от рук, ноги судорожно дергались. Он весь превратился в единый клубок обгоревшей плоти и бессмысленности существования. Он не хотел так длиться, не хотел застрять в таком качестве.