По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 26

Сначала ничего не происходило, только доносился запах гари, отвратительно тревоживший обоняние. Как только вошли внутрь, оказавшись на подобии средневековой площади в окружении нескольких утлых двухэтажных домиков, стал яснее источник едкого дыма — в самом центре полыхал колоссальный костер в два человеческих роста, добавляя жару к зною джунглей. Вокруг него под жуткую музыку, орущую из высоченных современных динамиков, скакали пираты, некоторые сидели на продавленном диване, который тоже был изрисован граффити, будто каждый здесь пытался самовыразиться от полноты чувств после очередной дозы. На подобии помоста к похотливому восторгу мужчин типичная представительница древнейшей профессии довольно ловко и профессионально извивалась вокруг шеста, который, судя по виду, служил вдобавок для того, чтобы привязывать пленников перед казнью или на пытки.

Бен и Салли переглянулись, не ведая, чего ждать. Сам главарь все еще не появлялся, вроде как он обитал в огромном ангаре в торце крепости.

Вскоре и он вышел, согнав с помоста женщину, сам встал перед публикой как непревзойденный оратор. Пираты немедленно повернулись к нему. Возможно, многие его ненавидели, вероятно, никто не стал бы мстить за него в случае убийства, все прекрасно помнили, как легко он пускает в расход починенных. Но при всем этом его слушали, точно попали на сеанс гипноза. Главарь говорил что-то о полном поражении ракьят, о победе. О кровопролитии…

— О да! Мы как раз вовремя! — загорелись глаза привезших невольных «гостей» пиратов, и в общем гуле тонули слова, съедался смысл. У Гипа кружилась голова, а во рту ощущался солоноватый привкус, то ли как от слез, то ли как от крови, он даже невольно пощупал свою спину, ожидая ощутить там воткнутый нож. Но с чего бы? Он себя давно уверил, успокоив: не такая он важная птица, чтобы вести его на казнь за несколько километров или готовить покушение. Опасность представляли только ракьят и собственная глупость, способная ввести в немилость командиров.

Когда Бен вынырнул из внезапно опутавших, как кокон, раздумий, Ваас уже спрыгнул с трибуны, устраиваясь на том самом разрисованном диване «в портере» с бутылкой какого-то алкоголя, который после принятия наркотиков играл скорее роль освежающего напитка для «поддержания эффекта».

«Чтоб тебя передозой сегодня накрыло! И половину из этих подонков. Я тогда лечить не буду и под дулом автомата», — в сердцах подумал Бен, хотя знал, что Ваас отличался крепким здоровьем. Потому что человек с некрепким давно бы уже помер от образа жизни, что вел главарь.

Подчиненные периодически и помирали: кто от передозировок, кто от антисанитарии, кто от сопутствующих зависимости заболеваний. Но курили, нюхали или кололись все. Варьировалась форма употребления и степень зависимости. В форте вообще содержался целый огромный подвал с разложенными штабелями белыми пакетами на полкило-килограмм каждый. Бен так и не понял, для чего они — на продажу или для внутреннего пользования. Создавалось впечатление, что свой же товар не употреблял один только Хойт, что логично для дилера. А Вааса он на том и сделал цепным псом…

Но Бен не ощущал никакой жалости к главарю, совершенно уверенный, что тот виноват во всем сам, несмотря на любые предположения о том, что связывало его и Цитру, об их истории порой слагались самые фантастические предположения, ни одно из которых не отражало реальности. Казалось, что это было занозой, которая отравляла главаря в течение уже многих лет, а наркотики он использовал, чтобы заглушить боль.

Может, все обстояло намного проще: просто подсел, поддавшись однажды на провокацию Хойта, и покатился, готовый на все ради новой дозы, став ради этого самым опасным человеком на северном острове. Но в обоих версиях зияли дыры в логическом обосновании, так что Бен просто выбрал удобную позицию, считая себя самой несчастной жертвой обстоятельств. Ваас-то настоящий предатель, а он, Бенджамин, бросивший своих друзей, — просто жертва. Но что он мог, без силы, без навыков?

За такими напряженными раздумьями, которые настигли его при очередной встрече с главарем, Бен провел некоторое время, выпав из происходящих событий, а когда встряхнул головой, заметил, что вокруг главаря уже образовалось что-то вроде гарема: несколько девиц из Бедтауна. Возле его ног, как собачонка, сидела с потерянным видом Салли. Главарь, отвратительно глумясь, вытирал о ее волосы руку, когда случайно слегка опрокинул бутылку с вязкой жижей (предположительно) рома. Бенджамина едва не стошнило, он задрожал от гнева и возмущения, но подойти не решился.

На него не обращали внимания, а жестокий праздник был в самом разгаре. Гип не желал смотреть на безумную вакханалию и уставился на огонь. В груде мусора и автомобильных покрышек заметил два расчлененных обгоравших тела. Наверное, привезли, как охотничий трофей, убитых врагов. Пламя слизывало и покрывало копотью оболочки, ошметки кожи и одежды.

Доктор закрывал глаза, потому что каждая увиденная им картина этого «бала сатаны» доводила его едва ли не до потери сознания. Хотелось согнуться пополам и выплюнуть все это как непереваренную дурную пищу, которая растекается потом в луже рвоты желчью и перемолотыми кусками покрасневшего мяса с морковкой. Но нет, реальность так легко не вытащить, не очиститься от нее.

И доктор думал, а не слиться ли ему со всем этим безобразием? Как иначе не сойти с ума? Он как раз заметил парочку, пирата и размалеванную девицу, которые без стеснений, чисто символически отойдя от центра сборища, пристроилась возле забора в тени. Но Бен не мог представить, что так же схватит первую попавшуюся продажную девицу. Уж точно не на всеобщем обозрении. Да еще здесь все еще находилась Салли.

Ближе к вечеру большая часть вроде как укромных (в бесстыдном понимании пиратов) мест была занята такими же щедрыми клиентами девушек из Бедтауна. Так что спрятаться Бену оказывалось негде, он уже потерял из вида Салли, только шатался вокруг костра, точно зомби, одуревая от жара и вони, иногда прикладываясь к неведомо как оказавшейся в его руке бутылке дешевого алкоголя, отдающего сивухой.

Ему чудилось, что он в аду, на самом дне, потому что ни на что иное безумная вакханалия не походила, служа отвратительным преувеличением таких же «невысокодуховных» сборищ в цивилизованном мире.

Вот уже ночь зловеще удлиняла тени, некоторые пираты попадались мертвецки пьяные, некоторые дергались возле динамиков под долбящий дабстеп. Пара человек в ходе праздника устроили поножовщину, еще несколько и правда допились и донюхались до передозировки, но Бен, как и пообещал себе, не стал им помогать, точно совсем забыл о какой-то там клятве. Но с какой радости он должен был оставаться добрым для всех? Он сам пытался напиться, но захмелеть не удавалось, вскоре он осознал, что его терзает единственный вопрос: «Где Салли?».

И будто его кто-то услышал. Дверь ангара растворилась, из нее выкатились две полуголые незнакомые девицы, исчезнувшие тут же из виду, а затем вышел неторопливо сам Ваас, который держал, как арестанта, за локоть нетвердо шагавшую рядом Салли. Даже издалека было видно торжество от осознания своей бесконечной власти, написанное на лице главаря, и неподвижное, как у статуи или фарфоровой куклы, лицо «личной вещи».

«Он снова пытал ее?! Что?! Что было в этом треклятом ангаре? Почему я опять оказался где-то далеко… Хотя… Что я мог сделать», — пронеслись потоком сбивчивых мыслей разномастные эмоции от негодования до бессилия, от которого руки опускались, а пальцы расцеплялись так, что недопитая бутылка выскользнула и покатилась по земле к костру, вскоре треснув и влившись в бушевавшее пламя.

Но Бен ошибался: для Салли самое худшее было еще только впереди.

При появлении Вааса пираты немного притихли, при легком взмахе руки главаря кто-то немедленно приглушил и музыку. В форт начали прорываться звуки леса, которыми оказался вечерний заунывный похоронный вой диких псов и в ответ жадный, сытый, агрессивный лай сторожевых.