По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 58

— Ну, ничего, зато теперь я командир, — бормотал о своем пират. Поврежденная голень продолжала кровоточить, а мужчина будто не принадлежал своему телу, не испытывал страданий, хотя… Бен присмотрелся к поведению и реакции на боль…

— Ты откуда? — буднично начал доктор.

— Тебе какое дело? — обратил на него внимание снайпер, откидывая со лба налипшие взмокшие светлые волосы.

— Не знаю, просто… У меня для тебя плохие новости, — слегка виновато замялся Гип. — Хотел начать издалека.

Хирург заметил, что собеседник сильно отличался от прочего контингента, по меньшей мере, он не выглядел одурманенным наркотиками.

— Плохие новости — это гангрена? — огрызнулся вкрадчиво мужчина, пройдясь по лицу доктора, как лезвием, пронзительным взглядом синих глаз, холодных, колких, словно кристаллы снега. Из них сквозил неприятный, почти могильный, мороз.

— Нет, с ногой все нормально скоро будет, — смутился Бен, не ведая, зачем вообще начал этот разговор. — Я насчет…

— А насчет другого я сам знаю, — скривился собеседник, с торжествующим отчаянием откидываясь на ящике, где сидел.

— Знаешь? И давно? — удивился доктор, пытаясь понять, что же странного в пребывании этого субъекта на острове. На наемника он не тянул, но и на обычного пирата не походил.

— С тех пор, как отправился на этот ***ый остров, — охотно рассказал снайпер, слегка щурясь, потянувшись к фляге с водой, точно его что-то душило, схватив за горло невидимой паучьей лапой.

— Так ты не пират? — не побоялся осведомиться Бен.

— Стал им. По своей воле. Вскоре после того, как узнал, — отрывисто поведал о себе мужчина.

— Зачем же?

— Потому что ***во подыхать в белых стенах какого-нибудь хосписа. Будь там хоть все сто раз чинно и благородно, но там невыносимо, особенно невыносимо унижение, когда в последние дни няньки будут облагораживать твое разлагающее заживо тело!

Но рассказ был прерван донесшимся грохотом взрыва. Бой шел совсем недалеко, уже довольно долго пираты пытались отбить причал и аванпост «Ржавый Двор», но все укрепления теперь служили врагам. Поговаривали, что ракьят наступали вместе с неким снайпером-кукушкой, который беспощадно уничтожил немало рядовых, да потом еще оставшаяся охрана попалась в ловушку с минами, которые ракьят, наверное, украли у наемников. Не иначе! Диверсии они устраивать умели, только тем и выживали.

Кому желал победы доктор, он сам не знал, но подозревал, что дикари не станут разбирать, кто такой человек в бежевых штанах и красной майке — пират и пират. Глупо так гибнуть, ох, глупо. Смерть не так страшна, как гибель от фатальной ошибки, которую легко избежать.

Впрочем, неожиданный собеседник, кажется, так не думал. Бен почти сразу, только бегло взглянув наметанным глазом, понял — этот странный светловолосый пришелец смертельно болен. Но он, наверное, скрывал от тех, кем командовал, отчего натянуто скалился белыми крепкими зубами.

В джунглях все трещало и гудело, из влажной пасти леса вырывался водоворот разномастных звуков. Но вот стихло, наверное, настал перерыв между атаками, Гип готовился увидеть новых раненых.

— Но сейчас-то ты людей приехал убивать. Понимаешь ведь? — возобновил, пока позволяло время, разговор доктор, одичав за месяц молчаливой работы. По крайней мере, перекинуться хотя бы парой слов с надеждой на понимание их смысла не удавалось.

— Не дурак, понимаю, — усмехнулся нарочито беззаботно пират, скрещивая длинные руки на груди. — И, признаться, мне даже нравится. Понимаешь? Нравится, — но по лицу его прошла точно волна, расколовшая маску мнимой веселости. — Я не убиваю их, я им мщу. Мщу за то, что они живые, а я — мертвец ходячий.

— Разве они виноваты? — нахмурился доктор, оборачиваясь на забор аванпоста, но из-за него не доносилось ни звука.

— Виновато само мироздание, — почти прошипел собеседник, вдруг вставая. — Ты закончил, зараза? Вот и пошел отсюда.

— Хорошо… Я пойду. Да, но… Может, еще можно было там… вылечиться? — старался не нарываться Бен, однако ощутил что-то вроде сочувствия к снайперу, который, кажется, в прошлом не имел ничего общего с тупыми головорезами Вааса.

— Только выпросить себе еще пару лет, выклянчить. Всеми унижениями, на коленях проползав, — навис над доктором двухметровой тенью собеседник. — А так все! *** теперь с меня мир что-нибудь получит. Здесь смерть встретить проще. И, главное, веселее!

Вновь он оскалился, прямо под отзвук новых выстрелов, что доносились с причала, где шел бой за цистерну с горючим. Не ровен час, кто-нибудь мог и подорвать ее, а бензин-керосин и прочие продукты нефти на острове ценились так же, как оружие, наркотики и лекарства. Обреченный же ухмылялся, точно ожидая этого взрыва, пожара, питаясь каждой нотой страшной симфонии погибели, которую не сыграть ни на одном инструменте, кроме оружия, для которой нотная тетрадь — пулеметная лента, а ноты — отстрелянные гильзы и устремленные к цели жала пуль. Обреченный упивался звуками разрушения.

— Пулю словить надеешься? — сжимал кулаки Бен, инстинктивно пятясь от высоченного мускулистого человека, который мотнул головой:

— Не надеюсь. Вот честно! Как только первый раз попал под обстрел, так сразу не захотелось просто так ее ловить. Поглядим еще, кто кого.

Лед в его глазах отразил странный блеск, что не был направлен никому из живых, ведь он соревновался с самим роком. Поймав себя на такой мысли, Гип вздохнул:

— Ты воюешь с собой, а не с этими людьми.

— Сам понимаю, не дурак, — хохотнул натянутым стальным смешком собеседник.

— А страдают люди, — глухо прозвучало продолжение незаконченной мысли, когда доктор в свою очередь тоже вцепился во флягу с водой, практически грызя ее края, когда вновь с криками птиц донеслось эхо выстрелов.

Пират же не собирался затыкать доктора, кажется, тоже изголодавшись по человеческому общению, или же просто он желал все поведать кому-то, пока еще оставалось время.

Он попал утром в самое пекло, когда группу снайперов окружили, их командира прирезал ножом какой-то берсеркер, поговорили, что тот самый, Белоснежка, хотя не верилось, что глупый мальчик-недоутопленик мог чего-то добиться в такие короткие сроки. Из бамбуковой рощи пришлось уйти, перестав контролировать часть дороги до Бэдтауна. Снайпер злился из-за этого, настолько, что на лбу желваки пульсировали, но вытянутое его лицо с ямочкой на подбородке застывало зверской ухмылкой:

— Что поделать. Часто кто-то становится жертвой чьей-то войны с самим собой. Посмотри на жертв этого ***го главаря, Вааса то бишь. Он их, думаешь, уничтожает? Он их, думаешь, ненавидит? Нет, ни***. Он себя ненавидит. Мне еще повезло: я себя по-прежнему люблю. И только от большой любви к себе не посмею унизиться, чтобы стать кому-то обузой.

— Но страдают случайные люди. И им нет дела до вашей войны с самим собой. Я ухожу, — искривился выразительный рот Бенджамина. Мужчина порывисто отвернулся.

Пират похромал куда-то на другую сторону аванпоста, доктор не следил за ним, забыв на какое-то время, как страшное нелепое наваждение. Лишний! Он был лишним в этом хаосе безумных дикарей обоих сторон, но он сделал свой выбор, и это страшнее, чем когда выбора нет.

Весь день шел бой, хотя обычно важные объекты пытались отбить ночью, но, видимо, пираты пытались задушить сопротивление на корню. Весь день к Бену привозили тех, кому требовалась помощь. Некоторых он перевязывал, вытаскивал пули, накачивал обезболивающими, в числе которых и наркотики на основе местной отборной конопли играли свою роль. И очень скоро невосприимчивые к боли зомби вновь атаковали дикарей.

Доктор жалел, что он не на стороне ракьят, у них бы он работал, не покладая рук, с полной самоотдачей, а здесь только из вечного страха под дулом пистолета старался на грани человеческих возможностей.

Вечером, сидя на перевернутой бочке возле штаба, Бен отстраненно курил и завывал тихо что-то среднее между «Подмосковными вечерами» и «Ой, мороз-мороз», но даже сам не ощущал разницы, никогда не отличаясь выдающимися музыкальными способностями. Обе песни любили его родители. А еще там, далеко-далеко, в мире без войны, у него оставались две бабушки, дед, двоюродная сестра, ее веселый муж, племянник, и много других людей, которые наверняка ждали его, рвали сердца от неопределенности. Родные, к которым он желал бы вернуться. Но не мог, застряв в этом аду, едва не потеряв душу. И как возвращаться со всеми этими воспоминаниями? Пусть не с кровью убийства на руках, но с клеймом бездействия. Впрочем, о доме Гип не думал, он вообще ни о чем не думал. Он ненавидел, боялся, и ужасно хотел спать. Кого ненавидел — ракьят или пиратов — не мог определиться. Кого боялся больше — тоже.