Лунная кошка (СИ) - Пономарь Ольха - Страница 1

ПРОЛОГ.

Дождь барабанил все сильнее, отскакивая от медного отвеса звонкими брызгами. Улица тонула в серой мгле тумана. Внутри дома было уютно, ровно горел огонь в камине и шел пар от чашки, которую сжимала в руках стройная молодая женщина, спокойно сидящая в кресле. Ее напугал внезапный, громкий стук в дверь. Она подскочила и на несколько секунд замерла. Стук повторился и хозяйка метнулась к запору, с трудом отодвинула его, и перед ней предстал вымокший невысокий человечек, он суетливо зашёл внутрь, отряхивая полы мокрого плаща.

— Быстрее, Фоста, они вышли на тебя, самое долгое утром придут за тобой и дочкой.

— Этого не может быть, а как же твоя защита?

— Если бы не она, тебя нашли бы гораздо раньше, — раздраженно сказал гость, — Фоста, ты меня слышишь? Они скоро будут здесь — собирайся, надо уходить.

Женщина обречённо ссутулилась:

— Забирай мою дочь и уходи, я остаюсь.

— Но?

— Я проиграю, но уйду достойно, я устала убегать, уноси мою дочь, спрячь ее и обучи как можешь только ты.

Фоста метнулась в соседнюю комнату и вынесла девочку лет двух, спящую и завёрнутую в одеяло. С трудом оторвавшись от неё, Фоста передала свёрток с ребёнком гостю и сунула ему кошель с монетами.

— Быстрее, они не должны знать, куда ты ушёл.

Гость кивнул и, надвинув плащ на голову, сделал свободной рукой пассы и исчез в радужном портале, а хозяйка дома вновь села в кресло у почти потухшего камина и невидящим взором уставилась в тлеющие угли. Она будет ждать. Когда они придут — она будет готова.

ГЛАВА 1.

Чтоб я ещё раз пила гномий самогон? Пусть и для согрева, после нескольких часов ночного хода. Голова трещит, горло саднит, а память отказывается говорить, что вчера было. Я со стоном перевернулась в кровати. Так, руки-ноги на месте, я, судя по интерьеру, в том самом придорожном трактире, куда ввалилась вчера вечером насквозь промокшая и с начинающейся простудой. Одежда моя кучей свалена на стуле… но постойте, это не мои штаны, и рубашка тоже не моя. Я сфокусировала взгляд на вещах: так и есть вперемешку с моими висели и чьи-то чужие вещи. Мужские. Я приподнялась на локтях и, стараясь не расплескать головную боль, аккуратно посмотрела на другую половину кровати — вот он, спит, паршивец! Большой, голый и… такой красивый. Взгляд приковали тёмные полукружия ресниц, лежащих на щеках, мужественный подбородок и орлиный нос. Странные татуировки покрывали область сердца. Очень хотелось прикоснуться к рельефным мышцам груди, так заманчиво вздымавшихся при каждом вдохе, и пробежать пальчиками тёмную дорожку из курчавых волос, уходящих вниз по животу. Я уже почти коснулась его кожи, но усилием воли отдёрнула руку и отвернулась. Головная боль тут же накинулась с новой силой. Как я могла так низко пасть, чтобы проснуться в одной постели с незнакомцем, я старалась не думать. Вчерашняя усталость ослабила мою выдержку, ночь поманила обещанием, а алкоголь завершил начатое. Что ж, вместо обещанных нескольких дней, придётся уходить сейчас же, несмотря на то, что ещё и шести утра нет.

Как могла, стараясь не шуметь, я оделась, взяла так и не разобранные сумки и, кинув последний раз взгляд на мирно спящего мужчину, вышла в коридор. Подобные контакты мне были не к чему.

Хозяин зевал за стойкой, когда я попросила расчёт и еду с собой, нервничая и постоянно оглядываясь. Мне казалось, что незнакомцу не понравится моё бегство из нашего "гнёздышка".

Получила от хозяина бумажный пакет, принюхалась к нему: сыр, вяленое мясо, печёный картофель и что-то булькающее, очень надеюсь, что безалкогольное, удовлетворенно кивнула ему и положила на стойку несколько медных монет. С лихвой заплатила и за ужин, и за ночевку, и за выданную снедь.

Застегнула застёжку плаща, перекинула сумку через плечо и вышла на улицу. Там уже вовсю начиналась деревенская жизнь: стадо коров медленно шло по направлению к полю, понукаемое пастухом, девочкой лет десяти, за ними увязалось парочка шустрых коз, вносящих смуту в размеренное передвижение стада. В ближайшей луже лежала чёрная свинья, при ближайшем рассмотрении оказавшейся вовсе не чёрной, а светло-серой. Радостно заливались соседские пустобрехи и гордые петухи оглашали кукареканием окрестности. Начинался новый день. Я вдохнула полной грудью чистый, не отравленный городскими нечистотами, воздух и поперхнулась — откуда-то явственно потянуло навозом. Я с укором посмотрела на ближайшую корову, та ответила невинным взглядом и неторопливо отошла от ароматной кучи.

Три часа спустя я изнемогала от жары, солнце, несмотря на утро, стояло высоко и прохладные часы были безвозвратно утеряны. Я успела пройти около двух десятков миль и наткнуться ещё на одну деревеньку. Там и решила переждать до обеда, пока не спадет уличный зной. Молодая вдова, жившая на отшибе, дала мне напиться и за медяк накормила досыта густой чечевичной похлебкой.

— Что же ты одна идёшь? Али разбойница? — бесхитростно спросила она, подперев рукой подбородок и наблюдая за мной.

— Магичка я, травница, могу хворь какую выгнать, — с набитым ртом разговаривать получалось не очень, но женщина меня поняла.

— Хворь? — обрадовалась она, а я насторожилась, сейчас ещё за свои деньги и лечить кого придётся, — Может поможешь мне?

Я не могла отказать молящему взгляду и прямой просьбе:

— Хорошо, только можно я доем?

— Конечно, — засуетилась хозяйка, — я тебе ещё киселя овсяного налью и с собой яичек, да огурчиков с кашей положу.

Ела я долго и аккуратно, вдова успела и в огороде покопаться и провизию мне собирать и теперь нетерпеливо дергала ножкой, не решаясь меня поторопить. Что ж, больше причин задерживать лечение у меня не было. Я встала из-за стола, поклонилась, как заведено духам дома, благодаря за пищу и со вздохом спросила:

— Где там твой болезный? Веди.

Вдова покраснела и сказала:

— Это я, деток у меня нет, а хочется.

Я опешила:

— Так ведь и мужа вроде тоже нет.

Женщина покраснела ещё больше:

— Кузнец захаживает ко мне, говорит, Маланья, потяжелеешь, тогда и свадебку сыграем. Чтобы, мол, была я плодовитая, пустую брать не хочет.

— А как же любовь? — я заставила "больную" лечь на лавку и повернуть лицо к стене.

— Любовь? — глухо повторила вдова, — я пришлая, любила мужа сильно, а его лихорадка в один год скрутила и в землю свела, дом, хозяйство на мне и деток нет. Было бы дитя, все не так одиноко. Да и кузнец — малый добрый, буду в уважении ходить, да ручки не пачкать. А там стерпится — слюбится. Что я тебе говорю, сама, поди, знаешь как без мужика одиноко.

Мне вспомнились затейливые завитушки татуировки случайного любовника и что-то под ложечкой заныло. Тяжело быть одной, но я из другого теста и у меня нет выбора.

— Ты в тягости, — закончила я "диагностику", — так что через месяц-другой и свадебку сыграешь.

— Я жду дитя? — неверяще спросила вдова, — не обманываешь?

— Зачем? Регулы когда ждёшь?

— Что?

Я поморщилась:

— Срамные дни, по вашему.

Вдова просияла:

— Дык, не пришли в эту луну, я и забыла про них, корова моя телилась — не до себя было. Ох, госпожа, радость-то какая!

Она почти танцевала на месте, теребя в руках фартук:

— Да, я вам ещё и мясца положу варёного, намедни петуха зарубила, чтоб ему пусто было. Орать — орал, а куриц не топтал, зато в котле на загляденье плавает.

Я с улыбкой слушала радостные речи вдовы, сказать или нет, что я почувствовала два сердечка? Пусть будет сюрпризом:

— Тебе бы поберечься до срока, пусть будущий муж сам позаботится о хозяйстве, больше лежи, я оставлю тебе травяной сбор, настаивай его ночью, а утром пей холодным, до середины беременности. После собери лапчатку, цветы липы, листья малины и вывари до красна, пей по чайной ложке каждый день. И родишь прекрасных сыновей.