ПереКРЕСТок одиночества (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 27

Нож. Лезвие длиной с ладонь. Широкое. Толстое. Широкая кайма лезвие. Клинок чуть изогнут, кажется горбатым. Круглая деревянная рукоять хорошо сидит в руке. Нож не фабричный. Самодел.

Баночка с сухофруктами. Ломтики тоненькие, уложены плотно-плотно. Открыл крышку. В лицо пахнуло смесью запахов. Чуть-чуть попахивает гнилью, но ее забивают ароматы различных фруктов. Яблоко. Груша. Что-то еще. Незнакомый мне приятный запах. Закрыв баночку, поставил ее обратно.

Чернильница. Наполовину полна. Крышка двойная, пустотелая, прозрачная. В крышке темная пыль. Сухие чернила требующие добавления воды? Запросто.

Перо писчее? Стило? Чернильная самодельная ручка? Два хорошо обструганные тонкие палочки. На концах глубокие желобки идущие до примотанных нитью железных наконечников. Примерился. Да, вполне удобно.

Три больших куска хозяйственного мыла.

Деревянная коробочка. Крышка легко поддалась. Заглянул внутрь. Удивленно присвистнул. Это аптечка. Стеклянный шприц с тонкой иглой. Початый блистер с шестью таблетками цитрамона. Пузырек с пятью таблетками но-шпы. Серый бинт свернутый в рулон. Почти пустая склянка с корвалолом. Две ампулы с красными надписями «Среднизон». Как не терзал память, такого лекарства не вспомнил. Пять очень знакомых горошин завернутых в тряпичный лоскуток. Туба с двумя крупными таблетками «Желудочный пожарный». Название говорящее. Но припомнить такого в продаже не могу. Большая пипетка. Такое вот собрание медикаментов. Впечатление, что собирали с миру по нитке. И собрали почти бесполезный набор. Но на безрыбье и это сгодится

Кеды. Советских времен. Или я так думаю. Возможно, это новодел стилизованный под оригинал. Белая резиновая подошва. Синий тканевый верх. Белые шнурки. Кеды как новые. Мне слишком малы – как минимум на пару размеров. Даже пытаться не стану. Чего их так берегли?

Большая банка с монетами. Тяжелая. Заглянув внутрь, невольно вытаращил глаза – нечасто можно увидеть золотые монеты. Подцепив тяжелый кругляш, с уважением взвесил его на ладони. Золото. Отчеканен лик уже знакомой мне откуда-то женщины с властным лицом. Есть монеты серебряные. Есть советские рубли с Лениным. Причем их немало.

Как можно поставить рубль с Лениным наравне с золотой монетой?

Хотя почему наравне?

Глупая мысль. Наверняка курсы различны.

Стоп.

Какие курсы? Почему я рассуждаю так, словно здесь существует оживленная торговля?

А потому что обмен – то есть торговая сделка – отчетливо запечатлена на печати вырезанной на основании пешки. Хлеб в обмен на яблоко. Это торговля. И раз можно менять яблоко на хлеб, почему нельзя поменять кусок хлеба на рубль с Лениным, возникни такое желание?

Так что вопрос не в том, каков курс золота к советскому рублю.

Вопрос в другом – с кем в одиночной камере торговать?

У меня уже появились мысли на этот счет после осмотра головной части кельи. Но сначала надо эти мысли подтвердить, прежде чем всерьез в них поверить.

Продолжу осмотр тайника…

Перед тем как поставить тяжелую банку обратно в тайник, встряхнул ее. Сверкнули золотые искры. Звякнул и сместился тяжелый металл. Из-под пары монет выскочили золотые комочки характерной формы. Зубы. В банке хранились золотые зубы. Я увидел три. Наверно их больше.

М-да… золото — это золото. Прагматик во мне был спокоен как айсберг. Возникшая легкая брезгливость мгновенно исчезла. А вон выглядывает золотая вилочка – десертная. Я поставил банку обратно в тайник.

Две книги. Взяв толстую, открыл обложку. Перелистал. Хмыкнул. Язык непонятен. Буквы вроде наши, но складываются в невероятную тарабарщину. Зато есть картинки. Принцесса возлагает меч на плечо коленопреклонного рыцаря. Священник читает проповедь пастве. Лесной пейзаж. Речная излучина и одинокая лодка.

Я закрыл книгу и взял другую.

Советское издание 1980 года. Роман «Мертвые души». Гоголь. Мягкая обложка. Серия «Классики и Современники». Очень хорошая книга. Читал. Перечитаю.

Тряпичные свертки. Развязал крупный. Обнаружил форменную куртку. Два ряда блестящих пуговиц. Невысокий стоячий воротник. Никаких погон. Глубокие накладные карманы. Темно-синий цвет. Внутри куртки синяя фуражка с лаковым козырьком. Никаких эмблем. Куртка по размеру мне вполне подойдет.

Во втором свертке аккуратно сложенные брюки. Темно-синие. С черными лампасами. Мне широковаты, в длину вполне.

Чуть подумав, встал, разложил на столе фуражку, куртку, брюки и синие кеды. Ну да. Вот и комплект парадной одежды. Чистенькая, новенькая.

По праздникам одевался старик?

А здесь бывают праздники?

Что за торжественный случай в жизни заключенного может потребовать особой одежды?

Хм…

Ну… это точно не погребальный костюм. Потому что узники покидают камеру по частям, падая в ячейки решетки отхожего места. Узников рубят на куски. И владелец тайника не мог не знать какая участь ждет его мертвое тело.

Хм…

В голову приходит только пара праздников – день рождения и день освобождения. Даже пребывая в одиночном заключении может захотеться красиво одеться, соорудить себе особый ужин в день рождения. Как-то отметить этот день, на которым всем кроме тебя плевать.

Ну а день освобождения – это великий день. Тут и впрямь положено одеться торжественно и покинуть камеру с высоко поднятой головой.

А еще эти вещи изначально могли принадлежать старику – в то время мужчине средних лет, какому-нибудь служащему. Может быть железнодорожнику. Попал сюда идя на службу или домой. Он сберег костюм. Но кеды… кеды в эту легенду не вписываются. Такую официальную одежду с кедами не носят.

Возможно, ситуацию прояснит вон та кипа перетянутых бечевкой бумаг?

Развязав узел, я глянул на верхний лист. М-да… и как сие понимать? Лист разлинован. Несколько узких колонок заполнены строгими словами на неизвестном мне языке. Строчка к строчке. Бумага использована очень экономно. Промежутков между строчками нет – их разделяет тонкая фиолетовая или черная черта.

Ни могу прочесть. Но зуб даю – это не личный дневник. Тут все указывает на строгую отчетную ведомость. Бухгалтерский учет. Неужели нет ни одного понятного отрывка?

Один за другим я убирал верхние листы и откладывал в сторону. Порядок не нарушал – тут все кажется в хронологическом порядке. Новое сверху. Старое ниже. Архив.

Непонятно.

Тоже непонятно.

Лист за листом был заполнен одним и тем же разборчивым мелким почерком. Наверняка это почерк последнего владельца тайника, таскавшего в карманах матрешку с ключом и пешку с печатью.

Десятый лист. Двадцатый. Все листы исписаны с обоих сторон. И выглядит все как чистовик. Нет ни одной помарки, ни одной кляксы. Я начинаю склоняться к мысли, что он был гражданский служащий при какой-нибудь полувоенной организации – что-то вроде канцелярии гражданской обороны и тому подобное. Бумаги в строжайшем порядке.

Сколько же лет ты тут провел, дедушка? Ой немало…

И как же меня бесит, что не могу прочесть – сколько тут скрыто бесценной информации, а я пялюсь на бумагу как неандерталец на памятник космонавтике.

Еще лист в сторону. И еще.

Вот!

Другой почерк! И море клякс! Почерк прыгающий, трудно разборчивый. Да к черту почерку – язык русский! Вот оно!

Я жадно впился глазами в текст. По образцу лист точно такой же – разлинован на колонки. Строчка к строчке. Но на этот раз я понимаю каждое слово. Некоторое время я читаю, вникая в суть. Все стало ясно через пяток строчек. Это финансовая ведомость купца и службы доставки.

В первой строчке было указано с кем он встречается, какой предмет получает и что отдает взамен. Во второй строчке указано с кем он встречается, какой предмет получает для передачи третьему лицу напрямую или по цепочке и что за вознаграждение за это получает. Третья строчка повтор первой – только имена меняются.

Поразительно…

Просто поразительно…

Встреча с Тимуром Седым. Левое окно. Получен один золотой зуб среднего размера. Отдана теплая меховая шапка в плохом состоянии. В скобках пометка: (продешевил!)