Цена на материнство (СИ) - Грант Эмилия - Страница 2

– Эй, потише, потише, Верещагин, – мусор для профилактики хлопает меня по затылку, отчего в голове все звенит, выворачивает руки повыше. Плечи горят, но я молчу. Меня впихивают в буханку, где невыносимо воняет мочой.

– Я б на твоем месте сел вон туда, – другой мент, тот, что, видимо, подобрее, кивает на противоположную скамью. – А то у нас тут обоссался один…

Выпускной. О, вряд ли я смогу когда-то его забыть. День, расчертивший мою жизнь на до и после. И плевать я хотел на жесткие скамьи обезьянника, на надменные лица учителей, на гадкие слова Вити… Как бы он радовался, если бы увидел, как через пару часов после ареста в отделение прибежала моя матушка. Зареванная, но уже датая и при полном параде. Грудь навыкате, ресницы приклеены… А еще через полчаса вырулила из кабинета, утирая размазанную помаду, и следом за ней – капитан, застегивающий ремень.

– На выход его… Пока. И подписку о невыезде…

Родная милиция нашего городка. Маман, чью честь я, идиот, кинулся защищать…

– Ну что же ты, Гарик…

Да, все это останется во мне навсегда. Но черт бы с ними, с матерью, с Витьком и ментами. Алина. Вот, кто сделал мне по-настоящему больно. Хрустальная балерина треснула – и разбилась при первом же испытании. Тряслась над Витьком… Тоже мне, сказочку разыграли. Принцесса, рыцарь – и дракон. И дракон, разумеется, я.

Я должен был увидеть ее снова. Дворами добежал до дома, вскрыл гараж дяди Леши, -дцатого маминого хахаля, вытащил из-под ящика с блеснами ключ от «Явы», завел рычащего двухколесного зверя. Оседлал – и рванул с места, почти наощупь петляя между деревьями и старыми пятиэтажками.

До школы тут было всего ничего. Я догадывался, что меня туда никто не пустит, но я бы придумал что-то на месте… Впрочем, не пришлось изобретать велосипед.

Алина стояла на улице, кутаясь в плащ и дрожа, чуть поодаль совещались мамаши у джипа ее Алинкиного бати. Украл пару лямов и вообразил себя королем Вселенной… Наверное, сплетничают, моют мне кости… Чихать на них.

– Алина, – я подъехал к ней, остановился, опираясь ногой о тротуар и не заглушая мотора. – Садись, к черту их. Давай уедем из этого города, сегодня же. Ты и я.

Выходи за меня.

– А ну отойди от нее, ублюдок! – заверещала ее мать и кинулась ко мне.

– Игорь, уезжай. Пожалуйста. Я не хочу тебя видеть… – и снова это лицо. Мне не показалось тогда.

– Но ты же говорила, что любишь меня…

– Я. Тебя. Ненавижу.

Больше мне ничего не нужно было слышать. Я ударил по газам и сорвался, обдав выхлопами мамашу-истеричку. Пусть они все сгниют в этой дыре, но уже без меня.

К черту их, я начну новую жизнь, и однажды все они пожалеют о своих словах.

Даже ты, моя снегурочка.

Спустя 7 лет

Алина

– Вот, совсем другое дело, – я улыбнулась маме и поправила подушки. – Теперь ты у меня красавица.

Правый уголок ее рта слабо дернулся вверх, левая половина лица еще не отошла после инсульта. Видеть ее такой… Мою вечно бодрую мамочку, такую солнечную, жизнерадостную… Сердце кровью обливалось. Но разве я могла это показать? Ни за что. Спина прямая, улыбка до ушей, глаза радостные.

Собрала грязные простыни, ночнушку, влажные салфетки. Понятно, что маме сейчас ни до чего, но она все-таки женщина. Красивая пижама, прическа, душ – и, может, это снова заставит ее почувствовать себя живой? Да, довести ее до ванной было непросто с моей-то комплекцией. Папа вечно шутил, что еще чуть-чуть, и меня ветром сдует…

Папа. Слезы снова навернулись на глаза, и я спешно опустила голову, сосредоточившись на уборке. Год прошел с тех пор, как его посадили. Отказался давать взятку кому-то из чиновников – и поплатился за это всем. Срок десять лет, конфискация. Мама не выдержала. Плакала, пыталась пить, я силком таскала ее по психологам – и в тот момент, когда мне стало казаться, что ее вытянули, вдруг этот инсульт. Папе я так и не сказала, страшно было представить, что случится с ним. И так от моего самого близкого, самого любимого мужчины на свете, осталась только тень.

Я навещала его так часто, как только могла. И с каждым разом могла лишь смотреть, как из его взгляда исчезает жизнь. Как сереет лицо, как он из крепкого, пышущего здоровьем человека, превращается в худого, осунувшегося старика.

Не знаю, как пережила бы все это, если бы не Витя.

Милый, добрый, верный Витя. Он все время был рядом, держал меня за руку, когда я проваливалась в бессознательное забытье в больничном коридоре, помогал забирать покупки из магазинов, когда пришлось продать машину ради московского адвоката, гладил по голове, когда случился первый нервный срыв. Из раза в раз неустанно повторял, что все будет хорошо, даже когда я переставала в это верить.

И где бы взяться оптимизму? Фирму отца закрыли, больше меня никуда не брали, московского адвоката избили в подворотне, и он «внезапно» отказался вести дело отца, врачи констатировали отсутствие положительной динамики у мамы. За что я должна была зацепиться? Где взять надежду и силы на новый день и новую ободряющую улыбку для каждого из родителей?

Милый, добрый, верный Витя. Его присутствие давало так много! В этом июне должна была состояться наша свадьба. Еще недавно мы смотрели с мамой каталоги платьев, обсуждали с папой ресторан за воскресным завтраком… Все исчезло, как будто это был просто сон. Или все-таки сон происходит со мной сейчас? Затянувшийся ночной кошмар? И стоит мне ущипнуть себя, как я проснусь в теплой, залитой солнцем спальне от запаха свежих булочек, которые мама только-только достает из духовки, выйду в гостиную и увижу, как папа разминается с гантелями?..

– А… лина… – голос мамы стал тише, дикция нарушилась, но врачи просили меня разговаривать с ней каждый день.

– Да, мамуль, – я ласково провела рукой по ее волосам. Седины стало больше. – Надо нам купить новую краску, мы с тобой наведем такой марафет…

– Алина… Выпуск… В школе…

– Да? – я изобразила удивление. – А я и забыла… Может, ну его?

Я бы не забыла про день встречи выпускников, даже если бы очень захотела. Они начали трезвонить за неделю: сначала Люба, потом Наташка Сиваева и буквально через час Наташка Белобородцева. Как сговорились! Еще бы. Всем наверняка любопытно посмотреть на дочку опального бизнесмена, чужое горе завораживает. В школьные годы было всякое. То набивались в лучшие подружки, то сплетничали за спиной, что мой папа – криминальный воротила и вор. Зависть, косые взгляды, неприкрытая лесть… Бывало. Но стоило отце попасть в тюрьму и засветиться в местных новостях с кричащими заголовками, как всех моих одноклассниц объединило общее чувство: любопытство.

Уверена, что если бы моя жизнь текла себе по-прежнему, им было бы наплевать, приду я на встречу выпускников или нет. Благополучные люди слишком скучны, а иногда смотреть на них и вовсе противно. Особенно если у тебя, например, муж-алкаш или трое детей по лавкам, а ты состоишь в идеальных платонических отношениях с идеальным мужчиной и планируешь свадьбу. Сейчас им просто нужен повод для злорадства, не больше.

Может, со стороны кому-то бы показалось, что я циник, но по-настоящему плохие периоды в жизни помогают отсеять зерна от плевел. Никто из «подружек» не появился на пороге, никто не позвонил и не спросил, нужно ли что-то мне или маме.

Но они хотя бы не говорили мне гадости в лицо, в отличие от бабок во дворе, теток в магазине и всех, кто успел разглядеть наше семейное фото на местном телеканале.

– Проворовались?

– Так вам и надо всем!

– Что, папашу посадили, теперь и гречкой не брезгуешь?

Я не отвечала. Делала вид, что мне все равно, хотя этот вид давался нелегко.

А как надо мной смеялись, когда я пыталась устроиться на работу?

– И как же вы будете нам тут столики вытирать царскими ручками?

– Вы ведь в курсе, что у нас восьмичасовой рабочий день?

Видно, папа крепко обидел того чиновника или сильно помешал ему, потому что я попала в черный список работодателей. Меня сделали неприкасаемой. Издержки маленького городка. И я бы переехала в Москву, поискала работу там, но для этого надо было перевозить с собой маму или нанимать сиделку… Ни на то, ни на другое денег не было. Да и пришлось бы тогда признаться, что мы на мели, а мама не пережила бы нового стресса. Она до сих пор думала, что наша машина припаркована у соседнего дома, потому что там место получше.