Альв (СИ) - Мах Макс - Страница 16

— Весьма разумное замечание! — поддержал Куприянов, который, по-видимому, немецкий понимал совсем неплохо.

— Не беспокойся, Яков, — чуть улыбнулась в ответ Альв. Она была спокойна, лишь немного изменился цвет ее прекрасных глаз. Они потемнели, и это не предвещало ничего хорошего. Впрочем, говорила женщина все тем же холодновато-равнодушным голосом и на Куприянова не смотрела. Вернее, смотрела сквозь него.

— Хорошо, — кивнул Яков, пытаясь догадаться, чего именно ему следует опасаться. Вернее, кого именно, Куприянова или Альв. — А теперь, Орест Олегович, ты, быть может, будешь добр и объяснишь, что за балаган тут происходит?

— Объяснить? Изволь! Что за бумагу ты получил позавчера у нашего боярина? — подался вперед Куприянов.

— Так и будем беседовать, стоя около бани? — холодно поинтересовался Яков. — Мы, если ты, Орест Олегович, не обратил внимания, только что из бани вышли и стоим тут перед тобой и твоими бандитами едва ли не голые — в халатах и шлепанцах!

— Надеюсь, вы хорошо провели время? — осклабился Куприянов.

— Не хами! — предупредил Яков.

— Ладно, не злись! Пошли в гостиную! Я вам даже выпить и закурить позволю, но без глупостей! Договорились?

— А куда мы денемся? — пожал плечами Яков. — Если в доме трое, да один-два под окнами бани, то в оцеплении не меньше полудюжины. Я прав?

— Ну, где-то так, — неопределенно бросил Куприянов и первым направился в гостиную.

Яков и Альв молча проследовали за ним. И так же молча сели на диван.

— Приступай! — предложил Яков.

— Я уже спросил, — парировал Куприянов.

— Я получил разрешение на проведение совершенно секретных мероприятий в связи с делом о гибели трех молодых людей в парке Академии. Полный карт-бланш "от и до".

— То есть, у тебя такая бумага уже есть, и мне по тому же делу никто ее не выдаст, — покачал головой Куприянов. — Отлично сработано!

— Орест Олегович, — спросил тогда Яков, — объясни мне другое, с чего вдруг такой интерес? Это же не коммунисты, не к ночи будь помянуты, и не анархо-синдикалисты. Тебе-то все это зачем?

— Ну, зачем мне то или это, есть государственная тайна, — мило улыбнулся "охранитель". — Но вот представь себе, Яков Ильич, посылаю я человечка разведать, что, да как происходит в 3-ей Градской. Зачем я его послал, сейчас неважно. Факт — послал. И еще один факт. Человек мой был на связи со мной в течении всего вечера. Последний раз позвонил по телефону в половине первого ночи. И все! Исчез! Испарился! Канул в неизвестность! Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Орест Олегович! — покачал головой Яков. — Ну, что ты, в самом деле, дурака валяешь! Ты же выяснил уже, поди, что сам я там ночью не был. Заходил вечером, но ушел в начале десятого. Ночевал дома. То есть, здесь. Утром встречался сначала с моим сотрудником — адъюнктом Суржиным в здании Бюро, а позже, около двенадцати, с Варварой Орловской, ходил покупать одежду вот для этой дамы, — мягкий жест в сторону молчавшей все это время Альв. — Моих людей в больнице, как ты знаешь, не было. Полицейский, не из нашего приказа, а из городской полиции, дежурил в фойе. Еще вопросы есть?

— Есть, — кивнул Куприянов. — Но не к тебе. Спроси вот госпожу Ринхольф, что об этом знает она.

— Ну, если вы так и политическим сыском занимаетесь, — покачал головой Яков, — то ой нам всем! Революцию какую-нибудь сраную, и ту наверняка прошляпите!

— Возможно, — согласился Куприянов. — Но ты все-таки спроси.

— Изволь!

Яков повернулся к Альв и коротко объяснил, что происходит и о чем их спрашивают.

— Скажи ему, что я ничего об этом не знаю, — оставаясь по-прежнему абсолютно бесстрастной, ответила Альв. — Мне с вечера нездоровилось, и женщина-лекарь дала мне какое-то снадобье, чтобы я поспала. Я спала и ничего не слышала, и не видела.

— Удовлетворен? — обернулся Яков к Куприянову.

— Яков Ильич, ты же в последнюю войну в контрразведке служил, я не ошибаюсь?

— Оставь, Орест Олегович! — поморщился Яков. — Знаю я, к чему ты клонишь. Но у госпожи Ринхольф такая нервная система. Ее трудно удивить. Сложно испугать. И затруднительно вывести из себя. Если это признак спец-подготовки, то куда, прости господи, она спец-готовилась внедриться? Без языка, с таким вот противоестественным спокойствием… Ну, и способ заброски странный, не находишь?

— Да, уж способ заброски… Ты не в курсе, случаем, где эти… м… скажем, дамы, смогли пошить такие платья? А золото? Камни? Откуда такая роскошь?

— Зачем спрашивать, если сам все знаешь? — пожал плечами Яков и аккуратно, чтобы не вспугнуть оперативников, взял с журнального столика папиросы и спички. — Я с твоего позволения закурю, но не отказался бы и от коньяка.

— Хочешь папиросу? — повернулся он к Альв.

— Они неспокойны. Хотят напасть, но боятся, — практически беззвучно сказала Альв и покачала головой, отказываясь от папиросы.

"Похоже, ты права, Альв. А боится Куприянов ответственности. Он же на свой страх и риск действует, без мандата. Это он передо мной может хорохориться, но сам-то знает — в тайне такое надолго не утаить. Свои же и сольют!"

— Что она тебе сказала? — насторожился Куприянов.

— Сказала, что ты ей не нравишься. И не отвлекайся, пожалуйста, я попросил тебя налить мне коньяку. Даме тоже!

— Да, хоть упейтесь! — Куприянов подошел к буфету, взял бутылку, но бокалов не нашел и разлил коньяк в водочные рюмки. Себе, к слову, тоже налил.

— Вокруг дома много людей, — так же, как прежде, почти без звука шепнула Альв.

— Будьте любезны, господин премьер-дознаватель, — сразу же напрягся один из оперативников, — не шепчитесь с госпожой Ринхольф.

— Боишься, сынок, что сговоримся и убьем тебя наохрен? — Яков пятнадцать лет оттрубил в армии, ему ли не знать, чем можно смутить или унизить такого вот крепкого бойца. — Смотри, не обделайся со страха!

— Не надо провоцировать моих людей, — примирительно поднял руку Куприянов. — Пожалуйста, вот ваш коньяк, господа!

— Спасибо, господин премьер-дознаватель, — обидно усмехнулся Яков, принимая рюмки. — Что-нибудь еще?

— Ты знаешь, Яков Ильич, что у твоей дамы волосы на теле не растут? Хотя зачем я спрашиваю? Конечно знаешь, вы же только что из бани!

— В чем крамола? — поднял бровь Яков, который действительно об этом знал.

— Ну, или она все еще девочка, — я думаю, ты понимаешь, о чем я говорю, — или не совсем человек. Ты не мог бы, Яков Ильич, попросить леди Ринхольф дать разъяснения по данному поводу?

— Тебе больше делать нечего? У врачей бы спросил!

— А откуда, как ты думаешь, я знаю о факте отсутствия волос? Ты, кажется, начинаешь сдавать, Яков Ильич. Мог бы и сообразить!

"Черт! — Яков знал об этом с пятницы, ему Полина шепнула, но, по-видимому, по больнице поползли слухи, и этот "человечек" Куприяновский что-то разнюхал. — Вот же болтуны, едрить твою в дышло!"

— Альв, — повернулся он к девушке, — мне надо задать тебе один весьма деликатный вопрос…

— Можешь не мучиться, я твоего приятеля поняла, — усмехнулась Альв. — Отвечаю. Не знаю. Не помню. Если в течение месяца не случится менструации, то или у меня ее и вовсе нет, или я залетела. Это все.

— Н-да, — кивнул Куприянов, — исчерпывающий ответ. И позиция безукоризненная. В рамках диссоциативной фуги все может приключится. Не помню, не знаю, и все.

— А если действительно не помнит? — спросил Яков и выпил коньяк.

— Если не помнит, плохо дело, — на полном серьезе ответил Куприянов и тоже выпил коньяк.

— Тут, Яков Ильич, такое дело, — сказал он через мгновение, — у меня еще один агент пропал. Вчера ночью, в ста метрах от твоего дома. И не шпик какой-нибудь хлипкого телосложения, а офицер-оперативник из "Псковитянина". Представляешь, верно, о ком говорю. И такой вот опытный тренированный человек исчезает без следа, да так, что даже лежка, в которой ему помогал устроиться другой оперативник, исчезла, словно не было!