Банк - Данилов Всеволод Семен Данилюка - Страница 10

• Предыдущая
• 10/64
• Следующая

Вот понимал же Забелин, что приготовлена реплика заранее, всхолена, приперчена слегка в разговоре и, лишенная гарнира, подана в нужную минуту. Но купился. Даже скривился в показной насмешливости, чтоб скрыть удовольствие. Однако уже понимал: не откажется.

Потому что в жесте этом проступило главное — Второв, превыше всего ставящий надежность, избегавший, как сам выражался, «бланковых рисков», предлагая сейчас за здорово живешь, на слово восемь миллионов долларов, признавал тем самым высокую его, Забелина, ценность.

— А что свой — после сегодняшнего уверен?

— Иначе б не пришел. Так договорились?

— В таком варианте — договорились.

— Ну и отлично. Да, я тебе человечка одного подошлю по ценным бумагам. Тихая такая золотиночка. Но среди фондовиков — тигра. Ну а насчет технологии дела — не тебя учить. Тут ты профессор.

Еще не договорив, сам понял, что получилась двусмысленность, а потому слово «профессор» произнес с иронией.

Но и Забелин не спустил:

— Профессора у тебя теперь другие.

— Не цепляйся к начальству. Людей человек пять возьми, больше не бери — банк оголишь. Кадры Баландину понадобятся. Думаю посадить его на кредиты. Хватит водку с губернаторами жрать. Пора живым делом заняться. А человек он банку преданный. Как полагаешь?

Что-то Забелина от этих сегодняшних второвских виражей начало потряхивать.

— Думаю то же, что и перед этим: ты банк создал, это правда. Ты его, если не одумаешься, и развалишь.

— Это с чего бы такое пророчество?

— Пророчество нехитрое. Талантов в свой ровень пугаться начал. Потому и холуев вкруг себя развел немерено.

«Петровские» усики Второва принялись подергиваться в преддверии нарождающейся, но сдерживаемой еще вспышки гнева. Вспышки эти, предупреждаемые характерным подергиванием, проявились, по наблюдению Забелина, после того, как кто-то впервые в льстивом запале сравнил их с усами молодого Петра. И, как подчеркнула по-женски наблюдательная Леночка Звонарева, давно превратились в метод психологического давления: когда Второв желал удержать собеседника от нежелательного, тупикового для него решения, он принимался подергивать губой.

Впрочем, отделить здесь игру от неподдельной реакции было теперь невозможно — в последний раз, будучи на вилле у Папы, Забелин нашел там полную видеотеку фильмов о Петре — президент пропитывался то ли образом, то ли сутью.

— Все-таки хорошо, что я тебя из правления вышиб. — Второв поднялся. — Теперь увидимся не скоро. Так что желаю. И помни — успех в скрытности. Об истинной цели лишь мы двое знаем. Чтоб никакие Онлиевские даже не принюхались. Чуть пронюхают выгоду — всей сворой кинутся. И какие там после них технологии? Выжженных площадей и то не останется.

Он шагнул к двери.

— Да, приказ о твоем понижении я уже подписал. Само собой, за дискредитацию, — как о чем-то разумеющемся припомнил он.

— Само собой, — поразился Забелин.

— Ну, я ж главного фрондера не могу подобру отпустить. Кадры не поймут. Да и другим чтоб неповадно. Потом, вижу, несмотря на мое указание, охранника ты себе так и не взял. За это тебе отдельно влеплю.

— А вот за это как раз и не влепишь — охрана мне с сегодняшнего дня не положена.

— Ах да. — Второв расстроился: то ли оттого, что Забелин больше не член правления, то ли от невозможности объявить дополнительное взыскание.

Он распахнул дверь в заполненный приехавшими с ним людьми предбанник, и лавина голосов, составленная из громкого, раздраженного голоса Второва и вкрапливающихся глухих, зализанных звуков, выкатилась на улицу.

И сразу по-особенному тревожно сделалось в особнячке. Забелин сквозь приоткрытую дверь с интересом смотрел, как тихонько вытекали из приемной бурлившие перед тем сотрудники.

Зашел угрюмый Дерясин:

— Кредитный комитет проводить будете?

— Сами проведите.

— Указания?

Забелин припомнил теснящего его в угол горячащегося Баландина.

— Как наметили, так и решайте.

— Угу. Похоже, уходите все-таки.

— Как раз нет. На другое дело становлюсь. Недвижимость скупать буду. Человек пять могу с собой. Поговори с ребятами. Хотя, возможно, таких условий, как в кредитовании, предложить не смогу. Тебя, увы, не приглашаю — еще неделю назад представление о твоем повышении послал.

Дерясин глянул недоуменно и, не оборачиваясь, вышел.

Дверь едва закрылась за ушедшим, как впорхнула секретарша. Огромные и вздернутые, словно крылья бабочки-махаона, ресницы ее — результат многочасовых косметических усилий — обиженно подрагивали.

— Тихо как стало, — заметил Забелин.

— Попрятались со страха. Прознали, что Второв вас выгоняет. Вы из них людей сделали. А они — как тараканы.

— Стоит ли так категорично, Яночка? У людей семьи. Это мы с тобой — снялись да полетели. Ты — по молодости. А я — старый летун.

— Тоже мне старый, — поощрительно хмыкнула Яна. Подражая кому-то, провела язычком по пухлым губам. — У меня билет лишний — на «Виртуозов Москвы». Может?..

— Классика? Уволь, солнышко! Я ее с детства боюсь, еще с тех пор, когда меня на пианино учить пытались.

Это был не первый случай, когда у Яны случайно оказывались лишние билетики, и находить аргументы для отказов становилось затруднительно.

— А правда, что вы меня в филиал переводите?

Вот и истинная причина сегодняшнего демарша.

— Ну ты ж взрослая, понимать должна. Все-таки на третьем курсе экономфака, пора расти над собой. Хватит в секретаршах отсиживаться. И мама твоя просила.

— Ее-то какое дело?

— Вообще-то она тебя сюда все-таки…

— Да идите вы все! — зло вскрикнула девочка. — Делайте что хотите!

И она вышла, естественно, со значением хлопнув дверью. Еще одна абсолютно ненужная проблема.

Какой поразительный день. Семь лет назад, после того как Мельгунов выгнал его из института, он пришел в банк. А за полгода до того взметнулась над страной кувалда ГКЧП и в какой уж раз брызнули по всему миру мозги. Среди эмигрировавших был и Максим Флоровский — лучший его друг, светлейшая голова и первый институтский хохмач.

И вот, похоже, очередной круг замкнулся: только что он получил задание скупить институт для банка, и в тот же день после восьмилетнего молчания из шереметьевского небытия возник Максим Юрьевич Флоровский.

— Ждут, — принимая куртку, интимно сообщил швейцар, обозначив картинный жест в сторону подвала, где, собственно, и размещался известный в Москве пивной ресторан. На стенах вдоль ведущей вниз лестницы были развешаны репродукции фламандских натюрмортов с изображением дичи — все из той же необъятной коллекции незабвенного Владыкова: Забелин в свое время ввел среди должников продразверстку — по купленной картине на каждый недоплаченный процент.

Внизу его встречали. От стойки у входа шагнула метрдотель — особых статей женщина.

— Гость за вашим столиком, Алексей Павлович, — с услужливым достоинством произнесла она, то ли вместо приветствия, то ли чтоб лишний раз убедиться, что саму ее перед тем не обманули.

Забелин и сам увидел сидящего в дальней кабинке мужчину с меню в небрежно откинутой руке. Вопреки заранее принятому решению быть вальяжно-неспешным, Забелин быстро пошел через зал, на ходу растекаясь в глупейшей улыбке.

Мужчина за столиком то ли услышал, то ли почувствовал этот устремленный к нему порыв. Без видимой причины резко обернулся и взлетел над диваном, сбросив меню на руки склонившемуся перед ним официанту.

— Алеха! — И Макс Флоровский, игнорируя наступившую в ресторане испуганную тишину, рванулся навстречу по проходу так, что джемпер надулся на его спине парусом, направляющим движение. — Алешенький!

Они встретились, обхватившись руками, помедлили, всматриваясь друг в друга, и обнялись.

— Я ж тебя, черта, подумать страшно, дай бог, лет семь не видел. — И ничуть не стесняясь, что стоят они посреди прохода, на виду у заинтригованных клиентов и насторожившегося персонала, Максим заново сжал приятеля.

• Предыдущая
• 10/64
• Следующая