Банк - Данилов Всеволод Семен Данилюка - Страница 11

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая

— Восемь. Ты ж еще до путча в Штаты свинтил. Всегда умел чутко предвидеть. По части просчитать варианты равных тебе в институте не было. Ну, говори — что ты, где?

Они вошли в свою кабинку.

— Да я-то в шоколаде. Хотя, конечно, поначалу пришлось поерзать. В науку было кинулся. Помнишь, должно быть, были у меня кой-какие наработки. Но тогда и увидел — тупые они. До живого славянского ума не доросли. В общем, пригляделся и подумал — чего я к вам за-ради Христа ломиться буду? Вас же драть надо как сидоровых коз. Тогда зауважаете.

— И?..

— Принялся фондовый рынок окучивать. Занялся ценными бумагами. Хорошо подзаработал. Дом во Флориде купил. Натурализовался.

— Из казино, поди, не вылезаешь.

Еще студентом Максим, классный преферансист, уезжал на лето в Сочи, как другие в стройотряд, и жил там исключительно «высоким искусством». Правда, в Москву возвращался пустым — и хорошо, если при своем костюме: рано или поздно в азарте попадал на катал.

— Завязал я с этим темным делом. Бизнес чрезмерного азарта не любит. Так что перед тобой — можешь сделать большое «хи-хи» — оченно респектабельный джентльмен. Упакован по полной программе. И ежели, кстати, чего одолжить — так это я завсегда.

— Вот этого как раз не надо. Ты мне слишком дорог. Знаешь, что будет, если один русский джентльмен одолжит денег другому русскому джентльмену?.. Двумя джентльменами станет меньше.

— А почему меньше? Поубивают друг друга?

— Макс, Макс. Ты все-таки уже немножко не русский. Отбился.

— Ну, до некоторых, которые на просторах родины преуспели, мне, пожалуй, и впрямь далеко.

И он демонстративно отодвинулся, открыв висящую над столом бронзовую, с золоченым тиснением табличку «Место навечно закреплено за почетным членом клуба „Грин Хаус“ Забелиным Алексеем Павловичем».

«Повесил-таки, зануда».

Говорят — и справедливо, что мы любим людей за то добро, что им сделали. Как говаривал прежде Максим, «я обожаю себя добреньким». К «Грин Хаусу» Забелин был привязан еще и потому, что каждый повар и каждый официант здесь знал, кому обязан элитарный ныне ресторан своим существованием.

— Так это, стало быть, твое, — по-своему расшифровал текст Флоровский.

— Увы! Всего-навсего спасатель.

Подошла метрдотель, косясь на шумного Максима, интимно улыбнулась:

— Я дозвонилась до Ростислава Брониевича, сообщила, что вы здесь. Просил передать: непременно будет.

И с обворожительной улыбкой осчастливившего человека удалилась.

Забелин про себя поморщился. Четыре года назад компанией «Грин Хаус» при содействии вороватого, уволенного вслед за тем сотрудника банка был получен пятимиллионный кредит на реконструкцию здания в центре Москвы — под залог этого же здания. То есть как только разрушили первые перегородки, залог существовать перестал.

Да и кредит, как выяснилось позже, когда разбираться с тупиковой ситуацией поручили Забелину, был выдан не залогодателю, а некоему «бумажному» ТОО с таким же названием.

И к тому же учредитель обоих «Грин Хаусов» Ростислав Брониевич Суходел, потратив деньги, полученные в «Светоче», исхитрился взять дополнительный кредит в московском представительстве крупного голландского банка. Доверчивым европейцам он пообещал взамен отдать половину перестроенного здания под их филиал, а дабы не сомневались, непостижимым образом оформил то же самое здание в новый залог — само собой, без согласия «Светоча».

На вопрос Забелина при первой, ознакомительной встрече, как это все получилось, Ростислав Брониевич лишь растерянно поморгал глазами:

— Так вы полагаете, что этого делать было нельзя? Выходит, мы обложались.

И так удрученно вздохнул, что сразу стало ясно — с ЭТИМ будет непросто.

И было непросто. Еще и потому, что представителем третьей, голландской стороны оказался молодой, переполненный амбициями амстердамский менеджер Рональд Кляйверс, возненавидевший хитрого и жадного Суходела до электрического разряда, который поражал его при одном огорченном виде должника.

Здание Суходел перестроил, но вводить в эксплуатацию не спешил, выторговывая все новые и новые уступки. Меж тем правовых способов «развести» ситуацию не существовало. Даже Второв дважды предлагал списать этот кредит к чертовой матери, чтоб не вонял в балансе. Дошло до того, что при очередных переговорах холеный Кляйверс, заведенный в очередной раз шкодливым Суходелом, запустил в него через стол теннисным мячом и угодил прямехонько в лицо вице-президенту банка «Светоч». В ужасе от совершенного он просительно прижал руки к сердцу. Торжествующе взмыл, в готовности разорвать переговоры, Суходел.

— Хороший бросок. — Забелин потер ушибленную щеку. — Правду у нас говорят: двое дерутся, третий не лезь. Может, и в самом деле бросить мне это темное дело? Передеритесь меж собой.

— Только не это, Алексей Палыч, — заканючил Суходел. — Не бросайте меня один на один. Видите, до чего буржуин этот дошел. Если отвернетесь, «закажет» он меня. Что ни прикажете — на любые убытки пойду. Хотя и так уж, почитай, все отдал.

На этот раз согласно кивнул и угрюмый голландец.

После этого Забелин из третьей стороны конфликта превратился в общепризнанного мирового судью. Раз десять еще мирил он упершегося, брызжущего пеной Кляйверса и радостно, по-еврейски, с вздыманием рук скандальничающего Суходела.

И срослось-таки — каждый получил свое: голландский банк въехал в освободившуюся, перестроенную под него половину, тотчас наглухо заколотив все переходы из другой части здания; Суходел на оставшейся площади быстренько развернул магазин и пивной ресторан; «Светоч» вернул свои пять миллионов плюс два миллиона — проценты; Забелин… тоже заполучил свое. Очередной выговор — за то, что докучал президенту банка неуместными просьбами о премировании отличившихся сотрудников.

С тех пор Суходел полагал долгом всякий раз лично приветствовать Забелина в собственном ресторане, а при виде сопровождающих неизменно подсаживался и принимался живописать историю своего избавления от коррумпированной гидры мирового империализма.

Рассказ его становился все цветистей. В последний раз, помнится, промелькнуло словечко «киллер»…

Максим меж тем поднялся с рюмкой в руке:

— Как же это роскошно, что мы опять вместе. Вот увидел и понял, как я тебя, подлеца, люблю.

— А восемь лет скрывал.

— Что ты про то можешь знать? Может, я чуть не каждый день с тобой разговоры говорил.

— И о чем же?

Макс отставил выпитую рюмку, но подскочивший из ниоткуда официант пронесся над столом чертом, и освеженные рюмки встали в ожидании следующего тоста.

— О жизни, Стар. О гребаной жизни, которая пластует нас, и потому нужно ее время от времени взрывать.

— Например, уехав из страны? Почему ж все-таки тогда сбежал?

— Именно потому, что умею считать варианты. Хоп! Один — ноль. Как говорится, не судите, да не судимы будете. Ведь как все начиналось-то классно — свобода, предпринимательство. Кооперативы, наконец! Казалось бы, вот она, крышка на гроб социалистической продразверстки. Конкуренция сметет директоров-старперов, и такое зацветет! Ан глядь — и тут же эти же директора эти же кооперативы при этих же предприятиях создавать и принялись. Малюхонькая, никем в азарте и не замеченная поправочка к закону — и какой отсос пошел! Целые комбинаты на наличку изошли. А что такое страна, переполненная налом? Я сперва-то, правда, надеялся — ну ладно, пена. Покипит чуток, да и сдуют. Ан не сдули — перекипело да и впиталось! Теперь вот и живете вы, братцы, в прокисшем пространстве. Хотя, по правде, такого размаха и я не провидел.

— Что ж сюда прикатил, в прокисшее наше пространство?

— А задумываться начал. Для чего я есть на этом свете? Ну, нарубил я там «капусты». И еще, сколь надо, дорублю. Ну, купил семье дом. Счет есть. Баб меняю. Но для чего все?

— А в самом деле — для чего? — От крутых максовских галсов Забелин за эти годы начал отвыкать.

— Не прикалывайся. Ведь для чего-то я появился. Ну не только для того, чтоб сожрать пару тонн говядины, покрыть фекалиями несколько гектаров и спустить в презерватив столько спермы, что ее хватило бы для осеменения карликового европейского государства.

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая