Пепел Вавилона - Кори Джеймс - Страница 69

— Он наплевал вам в лицо! — Эйми Остман нацелила на него средний и указательный пальцы — как пистолетное дуло. — Выставил за дверь.

Доуз рассмеялся, пожал плечами. Приглашая и ее посмеяться и пожать плечами. Душа саднила, но иначе было нельзя.

— Я прилетел без предупреждения. Это невежливо. Холден был в своем праве. Как бы вам понравилось, если бы я ввел его в наш круг, не предупредив вас?

Эйми поморщилась, взгляд ушел влево и вниз.

— Мог бы сделать то же самое повежливее.

— Мог бы. Но он в этих делах новичок.

Она села напротив, скрестила руки на груди. Гроза во взгляде не расходилась. Доуз и не ждал, что она разойдется так скоро. Хорошо хоть молнии пока не мечет.

— Может быть и так, — проворчала она. — Но я здесь не останусь. После такого — ни за что.

— Подумайте хорошенько, — попросил Доуз. — Если план составлен Фредом Джонсоном — это надежный план. И лучше в нем участвовать, чем остаться за бортом.

Она хмыкнула, но уголки губ разошлись в улыбке. Этот довод попал в цель. Доуз чуть подался к ней, развивая преимущество.

— Тут нужен кто–то взрослый, — сказал он. — Холден — щенок. Мы с вами оба это понимаем. Надо присмотреть, чтобы он все не испортил.

— Холден — самый опытный человек в системе, — говорил Доуз. — Он бывал на Медине. И за ней, в колониях. Он прошел станцию Эрос перед ее пробуждением. Он воевал за нас с пиратами. Он представлял нас как дипломат. Его корабль с тех пор, как его угнали у марсиан, в доках Тихо провел больше времени, чем где бы то ни было. Холден годами работал с АВП.

— Есть АВП и АВП, — бросил Лян Гудфорчун, сворачивая по коридору так резко, что Доузу пришлось догонять его рысцой.

Станция Тихо ни простором, ни глубиной не походила на Цереру. Здесь у всех была работа или доступ к работе. Все бордели лицензированные, все снадобья из дозирующего автомата, все игры обложены налогом. Но в то же время это был дом людей, проживавших всю жизнь в тихом мятеже против внутренних планет, а значит, и здесь существовал своего рода полусвет. Люди, работая на земные корпорации, хранили верность Поясу. И потому здесь в барах пели на астерском диалекте, подавали еду и напитки, не видевшие солнца, а играли в шасташ и голго, а не в покер и бильярд. Лян Гудфорчун чувствовал себя здесь как дома.

— Так то был АВП Джонсона, — напомнил Доуз. — Джонсон был надежным союзником.

— Для землянина он был довольно полезен, — возразил Лян, — но много ли это значит? И Холден такой же. Опять мы должны собираться вокруг землянина. Ты не так глуп, Андерсон. Холден работал на Джонсона и на Землю.

— Ради Пояса, — напомнил Доуз. — Флот ООН вышвырнул его в канаву еще до того, как все началось. Он подрядился на водовозную баржу, потому что ему не по нутру были имперские замашки Земли. Где родиться и где расти, от койо не зависит, но жил он в пространстве. И любовница у него из наших.

— Савви, он верен Поясу потому, что спит с Наоми Нагатой? А может, она неверна Поясу, потому что спит с приземком? Не нож режет, а рука.

— Холден в одиночку ведет пропагандистскую компанию в пользу Пояса. — Доуз повысил голос, перекрывая музыкальные вопли из ночного клуба.

— Эта его любительская этнография? Оскорбительная, надменная и дерьмовая, — отрезал Лян Гудфорчун.

— Намерения у него добрые. И он не обязан был этим заниматься. Холден — человек дела.

Они вошли в просторное помещение с вращающимся над баром светильником, с музыкой, отдающейся толчками в легких. Доузу пришлось почти прижиматься губами к уху собеседника.

— Думаю, если кто в системе и может выстоять против Инароса, так лучшего ни ты, ни я не найдем. Либо с ним, либо отдавайся Свободному флоту и выклянчивай крошки со стола. Только поторопись, потому что я готов поручиться: Холден изничтожит Марко Инароса, даже если ему придется воевать в одиночку, — и очень скоро.

— Он не справится в одиночку, — говорил Доуз, широко разводя руками.

«Напутствие Бхагавати» тридцать лет принадлежал Карлосу Уокеру, и его эстетический вкус просвечивал в каждой мелочи. Антиударное покрытие стен серого цвета, но такой текстуры, что свет, уловленный плавными изгибами, вздымался и падал барханами огромной пустыни или изгибами нагих тел. Кресла–амортизаторы в рубке вместо утилитарного серого сияли резной бронзой, и близко не лежавшей с составлявшей их металлокерамикой. Из динамиков лилась музыка, столь тихая, что ее можно было принять за игру воображения: арфы, флейта и сухое шуршание барабанчиков. Не столько пиратский корабль, сколько храм. А может быть, здесь нашлось место для обоих.

— Это не повод с ним объединяться, — возразил Уокер, протягивая ему питьевую грушу. Вкус виски оказался богатым, глубоким и сложным. Карлос Уокер, заметив, что гость оценил напиток, улыбнулся. — Я прилетел из уважения к Джонсону. И остаюсь из уважения. Но его недостаточно, чтобы умереть у Холдена на посылках. Вы сами сказали, что Медина слишком хорошо укреплена.

— Я сказал, что она хорошо укреплена, — поправил Доуз.

— Рельсовые пушки расстреляют любой проходящий сквозь кольцо корабль.

— Возможно, — согласился Доуз. — Но не забывайте, что план составлен Фредом Джонсоном. А у Фреда был доступ к Мичо Па и всем ее сведениям об обороне станции.

Задумчивость Уокера выразилась лишь в слегка затянувшейся паузе. Затем он покачал головой.

— Рискованно позволить Марко Инаросу и его флоту играть по–своему. И связываться с ними опасно. Но если один из вариантов требует от меня подставить свой корабль под огонь рельсовых, я не могу согласиться.

— Не каждое сражение выигрывается па поле боя, — сказал Доуз. — Я уважаю вашу осторожность, но Холден ведь не приглашал вас в авангард. Он даже не просил вас войти во врата кольца. Едва ли он потребует подвигов и самопожертвования. Его репутация мне известна, по в переделках, в каких он побывал, не выжить без разумной предусмотрительности. Больше того, без стратегии. Холдену случалось идти напролом, но он человек думающий. Все его дела — от головы.

— Думаете, он не зол? — говорил Доуз. — Холден так же рвется отомстить, как вы. Все его дела идут от сердца, от нутра, голова вступает уже потом.

В часовне они были одни, не считая портретов Джонсона. В таком святом месте неуместным казалось даже самое застенчивое упоминание мести и насилия, однако горе рядится в самые разные одежды. И начиналось это все с оказания чести покойному. Мика аль-Дуджаили оперся локтями на спинку передней скамьи, глаза у него покраснели.

— Карл со мной говорил, — сказал он. — Сказал, не может стоять в стороне, когда Пояс голодает. А Инарос его за это убил.

— И жену Холдена пытался убить, — напомнил Доуз. Он знал, что это не совсем точно, но сейчас пришло время для широких мазков. — Не потому, что она ему угрожала. И не потому, что ее смерть давала стратегический выигрыш. Просто она его смущала, а он был сильней.

— Инарос оказался не тем, кем мы его считали. Его и сейчас все называют героем. Смотрят на Землю, смотрят на Марс и ликуют. До сих пор ликуют.

— Некоторые еще ликуют, — уточнил Доуз. Так оно и было. Поклонников у Инароса по всей системе насчитывалось столько же, сколько отвернувшихся. Если не больше. — Но дело не в нем. Он символ. Символ человека, вставшего за Пояс. Только этот человек еще не восстал. Это они только так думают.

— Холден его достанет?

— Каждый вдох Холдена — мука для Марко Инароса. — сказал Доуз. И правды в этих словах было, пожалуй, больше, чем во всем, что он наговорил за последние два дня.

Мика медленно кивнул, поднялся, пьяно покачнулся и обнял Доуза. Объятия длились дольше, чем тому хотелось бы. Он уже задумался, не вырубился ли его собеседник, когда Мика распрямился, четко отдал салют АВП и вышел, утирая глаза запястьем. Доуз остался сидеть.

Была середина смены — для него почти полночь. Три Фреда Джонсона еще украшали собой переднюю стену. Мальчик, взрослый и человек, неведомо для всех приблизившийся к концу своих трудов. Фред Джонсон, каким он был. Доуз лучше всего запомнил его связанным и злобно плюющимся при первой встрече — его поразил проблеск разочарования в глазах пленника, когда тот понял, что Доуз не намерен его убивать.