Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль - Страница 35

— Где же человек? — спросил тотчас же начальник, прибытие которого взволновало всех.

— Вот он, полковник.

— Пусть приблизится!

Толчок ногою заставил разносчика встать; удар ружейного приклада принудил его сделать несколько шагов вперед. Он побагровел, согнулся в талии и направился к огню, который прямо осветил его черты.

Ганс нашел его отвратительным, подлым, достойным самого грубого обращения, потому что он не возмущался против дурного обращения с ним.

— Я не спрашиваю вашего имени, — сказал полковник, — у подобных вам их сколько угодно, когда дело идет о лжи. Но откуда вы шли и куда, когда вас задержали?

Человек отвечал жалобным и медоточивым голосом:

— Я шел зарабатывать хлеб как мог, увы, для себя и моей бедной семьи, продавая безделушки солдатам и господам офицерам.

— Каким солдатам?.. Каким офицерам?.. Почему вы направлялись в сторону, где, говорят, показался неприятель?

— Как я мог знать, в какой именно стороне неприятель, господин полковник? Я шел вперед, не думая делать что-нибудь дурное.

— Вы шли из Ульма? Не правда ли?

— Ульм? В самом деле, я проходил там… Это очень красивый город, где в данный момент масса солдат… Э! э! Я там устроил несколько делишек!

— Когда вы покинули его?

Человек, казалось, рылся в памяти, чтобы остановиться прежде, чем ответить указанием определенного числа, затерявшегося в его памяти.

Ганс начал понемногу убеждаться, что хорошо сделали бы, поколотив еще еврея и принудив его скорее припомнить.

Но затем послышался другой голос, и как только он достиг ушей узника, то последний, казалось, совершенно переменил манеры.

— Чтобы обязать этого чудака говорить, полковник, вам стоит только сорвать с него парик и фальшивую бороду, — произнес этот голос.

По данному начальником знаку два солдата приблизились к разносчику, чтобы исполнить, хотя, по-видимому, против сердца, полученный приказ. Но они совсем не прикасались рукой к предмету их отвращения.

Арестованный вдруг распрямился, как будто бы к нему вернулись бодрость и смелость.

— А! — сказал он. — Я узнал этот голос: г-н Венд здесь! Прекрасно, теперь я все понимаю! Я понимаю, почему мне пресекли возвращение, почему меня задержали и расспрашивают, тогда как оставляют целое население подозрительных торговцев свободно кишеть вокруг ваших солдат, отравлять их и обманывать вас! Не беспокойтесь более, полковник, допрашивать меня. Я скажу все. Я не еврей, не разносчик и не называюсь ни Авраамом, ни Иаковом, ни Симеоном. Я — немецкий подданный, христианского вероисповедания и нахожусь здесь в силу приказаний, данных мне начальником императорской армии. Мое имя Карл Шульмейстер, и я служу генералу Маку.

В то же время он сбросил фальшивую бороду; парик с длинными седыми прядями отлетел вместе с меховой шапкой. Ребенок, сидевший на корточках в долине, в нескольких шагах от происходившего, увидел появившееся, освещенное резким огнем, очень бледное, энергичное и мужественное лицо отца, окруженное, как ореолом, рыжими волосами.

По счастью, никто не слышал легкого крика, который его неловкие уста не могли удержать. Все уши и глаза были устремлены на загадочного героя разыгрывающейся драмы.

— Этот человек еще врет, полковник, — возразил Венд, решившись наконец выйти из тени, где он прятался. — Если вы прикажете его обыскать, то увидите, что с ним находится значительная сумма денег, доходящая до нескольких тысяч флоринов французского серебра. Вы отыщете на нем также бумаги, которые не оставляют никакого сомнения относительно миссии, данной ему Бонапартом.

— Эх! Говорите же откровеннее! — перебил Шульмейстер. — Все-то вы добиваетесь моего пояса, не правда ли, господин Венд? Вы находите, что я недостаточно вас вознаградил за труд и мелкие услуги, оказанные мне? Будь по-вашему! Я не хочу торговаться! Бесполезно приказывать, чтобы меня обыскивали; вот десять тысяч франков, оставшихся у меня.

И из полураспахнувшейся шубы, через жилет и рубашку, гневно развернутые, рука шпиона сорвала пояс, который упал от тяжести золотых свертков к ногам полковника.

— Г-н Венд забыл еще о моем разносчичьем ящике, — продолжал Шульмейстер. — Однако он сам мне покупал его и уплачивал. Да! Он мне стоил сто флоринов, более двух свертков, подобных тем, которые там, т. е. двух тысяч франков, подаренных г-ну Венду за комиссию. Скажите, господин офицер, разве из этого не видно, что я — честный человек, не заинтересованный, а этот презренный — с продажной совестью.

В тоне узника было столько насмешки, что офицеры, свидетели этой сцены, сделали невольный жест и отодвинулись от Венда. Конечно, они понимали, что перед ними был неприятель, но они также смутно чувствовали, что возле них был изменник.

Однако Венд не рискнул последней партией, чтобы отступить в решительный момент.

— Все это, — возразил он, — слова. Это он втирает очки в глаза. Я исполнил мой долг, притворяясь, что вошел в сделку, иначе нельзя было сорвать маску со шпиона. Держу пари, что в этом коробе разносчика не находится более одной из маленьких золотых бонбоньерок.

— Из серебряных, позолоченных, пожалуйста! — воскликнул Шульмейстер. — Вы меня обманули даже качеством проданного товара, сударь. Когда я захочу от него отделаться, то мне дадут пустячную цену.

— У вас нет ее больше?

— Нет.

— Кому же вы отдали эту золоченую коробочку? — внезапно спросил полковник. — Там находились, может быть, полезные для вас показания, если бы вы могли с точностью определить.

— Он не мог никому ее продать, полковник. Он еще раз врет. Он покинул город с наступлением ночи и нигде не останавливался дорогой. Я в этом уверен, так как следовал за ним.

— Ну, хорошо, пусть обыщут меня, если хотят! Пусть обшарят! У меня больше ее нет.

— Мы увидим это.

На этот раз надо было покориться. Шульмейстер попробовал еще раз схитрить. Он поспешно скинул шубу, упавшую на землю, и подставил карманы панталон и куртки для исследования солдат. Но Венд, знавший все хитрости полицейского ремесла, не колеблясь, бросился на одежду, с видимым отвращением снятую Шульмейстером. Он был уверен там найти себе добычу.

— Что я говорил вам? — вскричал он через мгновение. — Смотрите, полковник, бонбоньерка спрятана в воротнике. Я ощущаю ее! Где же, черт возьми, он просунул ее? Ах, вот щель…

Пальцы предателя скользнули между подкладкой и материей, как только что проделал Шульмейстер.

— А вот и она! — воскликнул Венд, поднося скромную маленькую позолоченную коробочку, за которую Шульмейстер отдал бы охотно свою жизнь, к глазам полковника.

Все пропало! Все кончено для него. Ничтожная безделушка, попавшая в грубые руки врагов, выдаст его секрет. Не только его роль в Ульме обнаружится, но его надежды будут погублены, его грезы о счастье и чести будут разрушены. Кто знает, может быть, исход целого похода и судьба империи переменятся, и все из-за того, что несколько строчек его письма, спрятанных на дне ничтожной металлической коробочки, попали им в руки.

Как тяжело было видеть после стольких потраченных в продолжение двух недель гения, ловкости и смелости, что так глупо попался в западню, когда партия казалась уже выигранной!

— Но в ней ничего нет! — сказал полковник после того, как открыл бонбоньерку.

Шульмейстер поднял голову, как человек, обремененный несчастьем и почувствовавший внезапно возрождение неожиданной и невероятной надежды.

— А во втором дне? — спокойно спросил Венд.

— А! Есть второе дно? Вы думаете?

— Смотрите, полковник!

Венд надавил пружинку. Маленький клочок бумаги, покрытый заметками, упал в руки начальника, и Шульмейстер услышал шум разворачиваемой бумаги. Все, что он написал Наполеону для освещения настоящего положения дела, относительно мнений начальников австрийской армии, будет тотчас известно одному из тех, которых он одурачил.

Венд торжествовал.

Принесли фонарь. Полковник тихо прочитал документ-обвинитель. Шульмейстер, которого двое сильных солдат держали за плечи и за кисти рук, смотрел прямо в глаза офицерам, стоявшим группой перед ним. На его лице в эту трагическую минуту снова появилось воинственное и улыбающееся выражение, присущее ему. Никакие последовательные гримировки и никакие притворства не могли изгладить их совсем. К чему скрытничать теперь? К чему прятать человека, каким он был на самом деле? Гордость за совершенство произведенного им дела сверкала у него в глазах. Он знал прекрасно, что вскоре с полдюжины свинцовых пуль разорвут ему грудь. Но благодаря ему солдаты, которые убьют его, будут затем побеждены французами, стоявшими совсем близко оттуда. Может быть, в один прекрасный день узнают и скажут громко, что окончательной победой были обязаны его преданности настолько же, насколько гению его повелителя.