Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 37

Через несколько секунд я опять выскочил из комнаты. Нет. Не могу. Не могу решиться на этот нечестный, неблагородный поступок. Ты не давала мне этого права. Сердце стучало как раскручивающийся жёсткий диск при запуске компьютера. Воздуха не хватало, я расстегнул воротник.

 — Ну как, узнал? — совершенно искренне поинтересовался «великий отладчик» Стефано, который тем временем победил выползшего из щели в стене клопа.

Да, увы, эти «замечательные» насекомые водились почти в каждом доме.

 — Что узнал? — непонимающе ответил я.

Мысли броуновскими частицами кружились в голове, не желая сцепляться в логическую цепь.

 — Не прикидывайся. Ты хотел выяснить, какого пола наш «поющий лис».

 — Что за бред, Стефано? — испугался я.

Неужели у меня на лбу написано, о чём я думаю? Сам себе стал противен: «виртуоз», у которого «USB-кабель пожизненно неисправен», и тот туда же.

 — Ты не первый, кто задаётся этим вопросом, — спокойно отвечал сопранист. — Далеко не первый.

 — Имеешь в виду своего брата?

 — Не только его. Пару лет назад был случай. Какой-то старый французский граф, приехав в Рим, услышал, как поёт Доменико. И влюбился по уши. Присылал ему платья и драгоценности, а Кассини всё не отвечал взаимностью.

 — Где сейчас этот граф? — поинтересовался я, а сам подумал: так вот откуда те самые платья из шкафа!

 — Там, — Стефано поднял глаза к потолку.

 — Кардинал застрелил? — вырвалось у меня, так как я вспомнил один знаменитый рассказ Бальзака.

 — Нет. Узнав, что Доменико «виртуоз», старикашка сыграл в ящик.

 — Замечательно. Только как он это узнал, если, как ты говоришь, Кассини не отвечал взаимностью? Проверь логику своего высказывания, великий математик, — я был очень зол.

Я всегда был зол, когда что-то не соответствовало здравому смыслу.

 — Так ему сказали, — развёл руками Стефано.

 — Что Прести повесился — тоже «сказали», — передразнил я. — Так никто ничего и не узнал.

 — О Прести когда-нибудь станет известно. Если учесть, кто его отец, то подобное исчезновение вполне закономерно. Наверно, опасаясь гнева «капелльских Диоскуров», испугался и кинул своего непутёвого сына в далёкое грядущее, — усмехнулся Стефано.

 — Что?! Кто его отец? — уже не на шутку испугавшись, спросил я. Это тот маэстро, которого, по словам Чечилии, обвинили в колдовстве?

 — Так колдун, — спокойно отвечал «великий рационалист, служитель науки». — Он ещё по молодости создал какое-то вычислительное устройство и в течении тридцати лет его заговаривал. Мой отец считал его сумасшедшим, таким он и был. Альберто Прести, безумный скрипач из Неаполя. Как-то раз старик прислал письмо, где утверждал, что последним его достижением было «второе успешное волновое соединение с грядущим». Якобы, он написал какой-то текст на латыни, перевёл его в числа, а потом передал вычислительному устройству…

Дальше я не слушал. Слова Стефано словно кипятком меня обдали. Что ты сейчас сказал?! Этот старикашка несомненно изобрёл машину времени! И написал для неё программу — на латыни! Вот всеми ядрами своего процессора клянусь, что это так! Я не был готов к такой информации. Ведь, получается, что моё появление здесь могло быть связано с деятельностью этого «римского Эйнштейна»?!

 — Где он сейчас? Жив?

 — Вроде бы. Только вот, бедняга, попался со своими опытами. Теперь сидит в тюрьме, в Неаполе.

 — Дай стопку, пожалуйста. И бутылку, — руки тряслись, я не знал, как успокоиться.

Ни о каких таблетках здесь, в этом дремучем веке, и речи не шло. Не опиум же принимать, в самом деле!

 — Да мне не жалко. Только в Капеллу не встанешь.

 — Мне уже неважно, — с горечью ответил я.

В самом деле, на тот момент было уже всё равно. Что обо мне подумают, что скажут. Значит, мой, возможно нечаянный, губитель и потенциальный спаситель — «за решёткой, в темнице сырой», и неизвестно, выйдет ли оттуда вообще.

Неудачный заход в комнату повторялся раз пять. Перед каждым я выпивал стопку (вот, что называется, «цикл с префиксным инкрементом»: сначала увеличил градус, а затем совершил действие), но так и не решился узнать правду. После седьмой стопки мозг перешёл в какое-то другое стационарное состояние. Градусы дали по голове: несмотря на то, что я прекрасно отдавал себе отчёт в действиях, с самоконтролем что-то случилось, и я уже не мог себя сдерживать. Во что бы то ни стало мне вдруг захотелось поделиться хоть с кем-нибудь своими бесполезными знаниями.

 — Стефано… Слушай. Пошли к тебе в комнату, мне надо перо, чернила и листок бумаги.

 — Что, завещание писать собрался? — Альджебри опять мрачно пошутил. — Неудивительно, допил всю бутылку.

 — Хых! Завещание… Что такой бомж, как я, может завещать? Разве что свои знания, — я старался говорить чётко, но не получалось.

Мысли с трудом формулировались и с ещё большим трудом транслировались на итальянский.

Стефано, настоящий друг, помог мне добраться до своей комнаты, где я вторую уже ночь подряд должен был ночевать, а потом помог сесть в кресло, потому что я упорно порывался сесть мимо, в ящик с учебниками.

Выпитый за ночь алкоголь окончательно завладел всеми моими «мыслительными процессами и потоками». Уже не отдавая себе ни в чём отчёт, я вскочил с кресла и, схватив Стефано за манжет рубашки, выдал следующее:

 — Слушай… И запоминай. Я, возможно, скоро умру, а ты так и не узнаешь правды. Я — пришелец из будущего, из двадцать первого века. Не удивляйся, я говорю прав…правду. Я, Александр Фосфорин, программист, разрабатываю серверную часть веб-приложения… на языке «си шарп»…

 — Ничего не понял. Оперу что ли пишешь? «Алессандро, пришелец из будущего» или нет, «Повелитель северных индейцев племени Си Шарп», — Стефано затрясся от смеха.

 — Не оперу. Ладно, ты так не поймёшь. Рассмотрим простой пример. Вот представь, ты сидишь в трактире, за столом, и заказываешь себе, скажем, антипасти. Так вот ты — это центральный процессор, а антипасти — те данные, которые он принимает.

 — Что-то я не понял, к чему ты всё это говоришь, — в недоумении ответил Стефано. А мне уже было не остановиться, хотя и понимал, что несу бред.

 — Всё бы ничего, но потом тебе вдруг захотелось спагетти. А ждать долго, понимаешь? Пока готовят, можно помереть с голоду!

 — Ну тебя, у меня уже в животе урчит! — проворчал сопранист.

 — Так вот для этого и существует кэш-память первого уровня: повар, зная твои предпочтения, уже заранее всё приготовил и поставил на столик…

 — Что за бред? — возмутился Стефано, пытаясь вновь усадить меня в кресло, потому что я из него вывалился.

 — Не… не бред… Это реальность. Я всю жизнь посвятил компьютеру, «дот нету» и «си эль эр», я столько костылей написал, что тебе страшно станет… А на «юнити»… На «юнити» я всю молодость игрушки писал… Чтобы отвлечься от той боли, которая съедает меня изнутри. Стефано! Друг! Я не хотел становиться кастратом. Я не хотел… чтобы каждый проезжающий мимо кретин обзывал меня «огрызком от айфона». Нет. Я лишь хотел уйти. Уйти из этого мира в тот, где царствует только управляемый программистом код, а все лишние объекты убираются сборщиком мусора. Джи Си*, приди, очисти мою память!

Не знаю, чего я ещё ему наговорил, но в какой-то момент меня вдруг дёрнуло запеть. Причём, слова пришли в голову сами собой. Одно радовало, что пел я на русском, и Стефано ничего не понял.

 — Как жёсткий диск сверкает в проводах,

Моя душа горит в твоих глазах…

Мне море слёз сулят они,

Не обмани. Не обмани.

 — Красиво. Что за ария? Кто композитор? — поинтересовался Стефано.

 — Не помню. Наш какой-то. Русский, — с трудом отвечал я, развалившись прямо в костюме поперёк кресла, в то время как Стефано снял с себя абсолютно всю одежду и переоблачился в белую ночную рубашку.

В целом, Стефано ни чем не отличался от меня в плане телосложения, такой же астеник, разве что повыше ростом и пошире в плечах. (Ладно, признаюсь, по ещё одному параметру я ему тоже проигрывал). В общем, нормальный среднестатистический парень, «виртуоза» выдавал в нём только маленький шов, такой же как и у меня, только, в силу несовершенства медицины того времени, менее аккуратный.