Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 39

 — Нет, это на языке племени Си Шарп, — не думая, ляпнул Стефано. И, сам того не осознавая, оказался прав.

 — Так, всё, тема закрыта. Я очень недоволен вашим поведением, молодые люди! — строго заметил маэстро. — Чтобы больше такого не повторилось!

После завтрака, который для нас с Доменико состоял из воды с лимоном, меня на пару слов позвал Стефано. Взгляд у него был обеспокоенный, я даже испугался, что в Капелле опять кто-то повесился или спятил.

 — Сегодня утром, перед началом мессы, у входа на лестницу я столкнулся с кардиналом Фраголини. Ты знаешь, он отвечает за хор Капеллы. Так вот он желает сегодня же видеть тебя в своём кабинете.

 — Зачем? — удивился я. — Неужели кто-то до начала мессы сообщил ему, что «синьор первое сопрано», видите ли, напился в хлам и не придёт?

 — Не думаю, — задумчиво отвечал Стефано. — Его высокопреосвященство сказал, что предстоит серьёзный разговор. Мне не понравилось выражение его лица.

Ну вот, теперь ещё и с начальством проблемы! Всего-то две недели прошло, а ты уже хлебнул неприятностей, старик Алессандро. Что же дальше-то будет? Инквизиция? Тюрьма? Петля?..

Комментарий к Глава 17. Пять итераций, «белый слон» и жуткое похмелье «Алессандро... Любимый... Забери меня отсюда...» (итал.)

Джи Си — GC (Garbage Collector) сборщик мусора

Стефано имел в виду Санкт-Петербург

Thread.Sleep(число миллисекунд) — метод, который приостанавливает текущий поток на заданное время.

Гадкий Карло (итал.)

====== Глава 18. Последовательность неприятных разговоров ======

Всё утро и всю дорогу от дома Альджебри до дома Кассини Доменико со мной не разговаривал. Я всё понимал и не приставал с вопросами. После содеянного я чувствовал себя последним негодяем, безумным параноиком, который одержим идеей — узнать принадлежность и происхождение этого человека. Признаюсь, никогда ещё со мной подобного не случалось: я всегда мало интересовался какими-либо личностями и почти не обращал внимание на окружающих. Что же ты делаешь со мной, Доменико? Почему не даёшь покоя?

День назад я вступился за Стефано, объяснив его обморок резким повышением артериального давления после чашки кофе. А сегодня Стефано нас обоих выручил: на вопрос, где солисты, недолго думая, ответил, что оба отравились супом из копчёного угря. Фьори поворчал, но поверил: история с отравлением в те времена всеобщей антисанитарии казалась наиболее правдоподобной. Хорошо, что капельмейстер не был в курсе, что никто из нас обоих не ест рыбу, поскольку я вегетарианец, а Доменико аллергик.

 — Видели бы вы капельмейстера, — смеялся Стефано, провожая нас до моста Сан-Анджело. — Покраснел от злости, как спелый помидор. Говорит, позавчера ты с обмороком, вчера Спинози с приступом безумия, сегодня — солисты с отравлением! Ох уж эти «виртуозы»! Что за народ!

Когда мы пришли домой к Кассини, Доменико, ни с кем не здороваясь, молча поднялся в свою комнату и захлопнул дверь. Я остался стоять в дверях, боясь поднять взгляд на стоящую прямо передо мной мать «пострадавшего». Такое чувство последний раз я испытал, когда меня в пятом классе вызвали к директрисе за то, что изобразил мелом на доске женщину в «костюме» Евы и подписал: Маргарита Павловна. Дурак был, но получил по заслугам.

 — Что вы сделали с моим мальчиком? — строго спросила донна Катарина.

 — Простите, синьора, ничего. Он просто устал, — как можно более спокойно ответил я.

 — На вас обоих лица нет! — воскликнула синьора Кассини. — Пили всю ночь, что ли?

 — Прошу прощения, но было дело, — я смиренно опустил голову и разглядывал свои пряжки на кроссовках, которые пришлось привязать к шнуркам, чтобы те в глаза не бросались.

 — Но Доменико никогда себе такого не позволял! — ужаснулась синьора Кассини. — Это вы его напоили?

 — Да, синьора.

Донна Катарина закрыла лицо руками и заплакала.

Мне стало невыносимо больно. Я вспомнил, как по юности доводил до слёз свою мать, Елизавету Григорьевну, то не отвечая на звонки, то отпуская незаслуженные колкости по отношению к сёстрам, то негативно высказываясь в адрес гуманитариев.

Один случай я вообще никогда не забуду. Мой отец, Пётр Ильич Фосфорин, держал в мини-баре дорогой, безумно древний коньяк, который он сам не пил, но хранил, как раритет. А я пришёл из ненавистного университета, открыл и всё выпил. После этого родители меня чуть не убили. Они ведь не знали, почему я это сделал: я старался не «грузить» их своими проблемами.

 — Чему равен предел косинуса от логарифма икс, при икс, стремящемся к бесконечности? — с презрительной усмешкой вопрошал меня профессор Шварц на устном зачёте.

 — Не существует, — буркнул я, чтобы отвязаться.

Надо сказать, в школе и на первом курсе математический анализ, в отличие от дискретной математики, не особо меня интересовал: интерес и понимание пришли только после знакомства с теорией алгоритмов, где скорость роста математических функций активно применяется при исследовании скорости работы программы.

 — Это привидений не существует. Идите, мистер Войд*, — с презрительной усмешкой преподаватель произнёс двусмысленную фразу.

Профессор, скорее всего, имел в виду, что у студента пусто в голове, но я подумал совсем другое и воспринял это как личное оскорбление.

 — Синьор Фосфоринелли, что с вами? — внезапно появившийся в дверях Эдуардо вырвал меня из недр моей замусоренной памяти. Парень держал в руках небольшое деревянное изделие, внешне напоминающее седло. В сердце закололо: он и вправду настолько проникся математикой, что сдержал своё слово и выстрогал эту нецентральную поверхность второго порядка из дерева. А я, негодяй, не выполнил своего обещания.

 — Синьор напился и напоил твоего брата. А теперь бредит наяву. Стыд вам и позор, Алессандро!

 — Ну вы даёте! — похоже, эти слова привели подростка в восторг. — А потом пели кабацкие песни?

 — Эдуардо, что ты себе позволяешь! — в отчаянии прикрикнула на него мать.

Бедная синьора Кассини! Как же ей не повезло с родственниками и соседями.

 — Нет. Потом обсуждали устойчивость колонн и играли в шахматы, — честно ответил я.

 — Потрясающе! Когда я вырасту, я тоже пойду с вами! — с воодушевлением воскликнул Эдуардо.

 — Никуда ты не пойдёшь, — строго ответила донна Катарина. — Иди в комнату, делать уроки. Мне с синьором нужно серьёзно поговорить.

 — Уже иду, — ответил Эдуардо, но, дойдя до лестницы, обернулся и спросил: — Синьор Фосфоринелли, мы будем сегодня заниматься комбинаторикой, как вы обещали?

 — Боюсь, что нет, мой мальчик, синьор Фосфоринелли уезжает, — ответила за меня донна Катарина.

 — Синьор, но почему? — удивился Эдуардо. — Вам не понравилось в Риме? Слишком шумно и пыльно?

 — Нет, что вы. Дело не в этом. Синьор не оправдал ничьих ожиданий и должен уйти с позором, — ответил я. — Надеюсь, вы теперь сможете найти общий язык с братьями Альджебри. Они разбираются в математике лучше меня.

 — Не хочу с ними! — воскликнул младший Кассини. — Карло вечно занят, а Стефано ужасно объясняет, у него каша в голове!

 — Эдуардо, что я тебе сказала? — донна Катарина бросила строгий взгляд на сына.

— Да, мама, — уныло промямлил Эдуардо и отправился к себе наверх, оставив меня наедине с пылающей от гнева донной Катариной.

 — Простите, синьора, но я могу всё объяснить… — начал было я, хотя уже заранее знал, что подобное начало разговора подобно неудачному паттерну проектирования.

 — Думаю, вы уже достаточно натворили, чтобы сметь оправдываться. Вы ещё хуже, чем Алессандро Прести, да упокоит Господь его грешную душу! Вы напоили моего мальчика и, воспользовавшись этим, сделали своё грязное дело…

 — Прошу меня извинить, синьора, но вы неправы. Я не настолько испорчен, чтобы позволить себе что-то подобное. Да я и не могу: даже в силу физиологических особенностей сопраниста.