Сердце Дракона. Том 9 (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой" - Страница 28

И все, что было на пути потока этой мощи, исчезло. Не испарилось, не было уничтожено, не стерто в порошок, а именно исчезло.

Ровная, будто вырезанная скульпторам, борозда, уродливым шрамом расчертившая лес.

– Некоторые из вас, молодых ребят, спрашивают меня, – шептал смотрящий в небо осколок прошлого. Одновременно с тем, как меркло свечение в демоническом сердце – исчезал и сам… Горшечник. – Эй, папаша, что ты имеешь ввиду, когда говоришь, что этот мир прекрасен.

– Что, – Хаджар с трудом смог произнести всего одно это слово.

Из его рта, ушей, глаз и носа текла кровь. Тело слабело. Сердце билось через раз.

Черный Генерал предупреждал его, что этот удар убьет того, кто не постиг Королевство Оружия. Но ведь Хаджар был так близко к нему… так близко. И в то же время – безумно далеко.

– Не верь никому, Dlahi Hadjar, – шептало умирающее создание. – Узнай тайну своего рождения… Узнай кто ты… и никогда не забывай истины, –существо притянуло Хаджара к себе и прошептало ему на ухо. – Все, что обозримо, то не вечно.

Разжав объятья, создание, все еще смотря в небо, упало в воду.

– А как же все эти войны в мире, разве назовешь ты их прекрасными? А как же голод и загрязнения, они тоже не прекрасны…

Осколок прошлого исчез в воде. Там же, куда сейчас падал обессиливший Хаджар, теряя сознание, он вдруг вспомнил, где уже слышал эти слова.

И как, проклятье, он мог их забыть?

– “Вступление Луи Армстронга к “What a wonderful world”! – озарило сознание Хаджара. Нейросеть, будто восприняв это как приказ, запустила в сознании Хаджара старую пластинку.

Пластинку, которая в течении долгих лет позволяла ему, лежа на холодной больничной койке, держаться за луч надежды.

Это была его любимая песня.

Чтобы организм смог вернуться в форму, Хаджару пришлось четыре дня к ряду использовать собственное тело в качестве наживки. Лежа на окровавленном обрыве, он дожидался, пока падальщики или хищные птицы подлетят поближе.

Разумеется, все это время Орун бил его палками. И на этот раз – он делал это в абсолютно непредсказуемой манере.

Он хватал их руками и вгрызался зубами в еще живые, покрытые перьями, шеи. В этот момент его не волновало ни то, как он выглядит со стороны, ни то, что такое поведение не достойно истинного адепта. Он не думал о правилах приличия, о столовых приборах, о том, полезно это или нет. Он не думал ни о чем.

Все, чего он хотел – это жить.

Чтобы жить, ему нужно было есть.

Единственная еда, до которой он мог добраться – птицы, которые прилетели сожрать его самого.

Или он, или они.

Хаджар выбрал себя.

Простые, когда-то очень знакомые мысли. Но, почему-то, сейчас они приходили с трудом. Сквозь плотную платину всех тех многочисленных надстроек, которые прикрывали настоящий мир от взора Хаджара.

Даже в этом суровом мире, где сильные правили, а слабые смирялись, общество все равно сумело создать систему, которая закрывала от Хаджар простоту окружающего.

Спустя три дня, когда, без всякого предупреждения, Орун опустил свою палку на спину Хаджару, то…

Раздался глухой стук. Дерево, ударив о камень, разлетелось щепками и трухой.

Хаджар, стоя в метре от места, куда пришелся удар, тяжело дышал. Он держал в руках наточенный деревянный “кинжал”.

– Более менее, – скривился Орун. Пинком ноги он отодвинул в сторону деревянную скамью. – Садись. Поешь.

– Демонов… псих… – с трудом протолкнул Хаджар.

Орун посмотрел на него таким взглядом, которым обычно одаривают глупую собаку, которая не может выучить несколько команд.

– Еще три месяца назад, ты бы и не заметил моего удара. Теперь же – смог от него увернуться.

Словно в подтверждение своих слов Орун сделал быстрое, неуловимое движение. Хаджар увидел лишь несколько остаточных изображений, на пару мгновений застывших в воздухе.

Но еще до того, как импровизированный снаряд слетел с пальцев Оруна, Хаджар уже… нет, не рассмотрел, а скорее предчувствовал траекторию полета.

На каких-то самых базовых, простых инстинктах, он почувствовал направление, с которого приближается угроза его жизни. И когда щепка, расчертив коричневой вспышкой пространство, врезалась и застряла в камне, Хаджар снова оказался в другом месте.

– Поешь, – Орун, отрывая от сочной туши очередной шмат мяса, вгрызся в небо зубами. Отхватив огромным кусок, он, практически не жуя, проглотил его, а затем вытер руки о волосы. У Хаджара, несмотря на то, что вокруг его губ алела кровавая корка, скривился. – Знаешь, что меня больше всего раздражает в адептах Империи, Хаджар?

– Что?

Хаджар уселся на скамью. Она была такой же простой, как и все вокруг. Орун, несмотря на свое положение и силу, обходился не просто малым, а… Казалось, что для счастья и хорошей жизни, мечнику не требовалось ничего, кроме неба над головой и земли под ногами.

– Что они ведут себя скорее как, одетые в деньги, спутницы аристократов на приеме у Моргана, чем воины.

– Морган?

Орун посуровел.

– Для тебя – его Императорской Величество, Морган.

Надо же. Хаджар только сейчас понял, что никогда прежде не задумывался о том, как зовут Императора. Более того, все чаще он ощущал, что вокруг всего Императорского рода творилось что-то чудное.

Вот вроде он и существовал, правил всем Дарнасом, имел в своих руках могучее Наследие, огромное количество средств и возможностей, но при этом…

Хаджар даже не знал, сколько детей у Императора. Никогда не слышал о его жене. А увиденный им портрет Моргана мгновенно стерся из памяти. Более того – его не могла восстановить и нейросеть. И именно последнее наводило Хаджара на мысль, что не все так просто в Империях…

– Знаешь, зачем живет воин, Хаджар?

Орун вновь вытер руки о волосы и повернулся на запад. Там облака терзали жаркие поцелуи горячей бури. Молнии лентами молодой, еще не изуродованной привычкой любовницы рассекали черную гладь неприступного неба.

– Чтобы умереть, Хаджар, – ответил на собственный вопрос Орун. – Мы мечи в руках тех, кто вершит судьбы мира. Не менее, но и не более. А мечу не нужны ни яркие наряды, ни огромные дома, ни почет, ни уважение. Нам лишь нужно оставаться острыми, чтобы разить врага. И крепкими, чтобы продержаться в сече как можно дольше.

Хаджар смотрел на своего нового учителя. Ветер крепчал. Он срывал куски камней со скалы. Кружил эти валуны будто пушинки и кидал куда-то в сторону раскинувшегося у подножия леса.

Это пугало.

Буря в Горах Ненастий выглядела так, будто от бессильной ярости сокрушалась сама природа. Рвала волосы на голове и билась лбом о бесконечность.

Это завораживало.

А взгляд Оруна был пустым. Лишенным всяких чувств и эмоций.

Хаджар уже видел такой взгляд. Так, когда-то очень давно, смотрел генерал Балиумской армии, от руки которого погибла его возлюбленная – Лунная Лин.

Точно таким же, пустым, с потухшим жизненным огнем, Зуб Дракона смотрел на меч Хаджара. Старый, верный Лунный Стебель…

И таким же взглядом смотрел солдат на веревку в своих руках. Он пришел в Лунную армию из южных провинций. Тех самых, что ради прииска Солнечной Руды были разорены узурпатором, братоубийцей и некогда – любимым дядей Хаджара – Королем Примусом.

Родители солдата погибли от хвори. В их разоренной деревне не было средств на лекарство. Детей, что постарше, угнали на рудники. Жену…

Солдат никогда о ней не говорил.

Он пришел в армию только ради того, чтобы освободили детей. И он сражался ради них с яростью и свирепством десятерых. А потом… потом к нему пришла похоронка – детей уже не было в живых.

На следующее утро солдата нашли за лагерем. Веревка из его рук перекочевала на шею. Ветер слегка качал его свисающее с ветки тело.

Орун был сильнее.

Но на фоне страстного танца бури, Хаджар заметил, что шрамы, которые покрывали тело великого мечника, были оставлены не потому, что Орун оказался медленнее или слабее противника.