Ловцы жемчуга - Пашек Мирко - Страница 29

Первый день Исса смог поработать только два часа, и ему удалось соскрести лишь тоненький слой с части поверхности. Но результат первого дня обнадежил Ибрагима: можно было ожидать, что внутренность жемчужины здоровая.

Ибрагим ликовал. Его друг в шутку швырнул ему на весы горсть золота.

Он дал Иссе лепешку с медом и велел ему отдохнуть, с тем чтобы на следующий день снова приняться за работу. Но на другой день глаза у Иссы болели еще сильнее, и снова большие слезы, смешанные с гноем, падали на жемчужину.

Тогда Ибрагим принес ему еще одну лепешку с медом и кусок полотна, и Исса принялся за работу, время от времени прерывая ее, чтобы вытереть мокрые глаза. Но после полудня он стал уже совсем плохо видеть и был вынужден делать большие перерывы для отдыха. За весь день он снова соскреб лишь тонкий слой, и Ибрагим был недоволен. На этот раз он уже не дал ему лепешки с медом.

И на третий день Исса с утра до вечера согнувшись сидел над жемчужиной. Глаза слезились, и тряпка, которой он вытирал их, вся была в бурых пятнах, но Ибрагим кричал на него и заставлял работать. Он боялся только, как бы Исса не испортил жемчужину.

Медленно появлялись контуры будущей жемчужины жемчужин. Целую неделю Исса потратил на то, чтобы снять тонкий слой со всей поверхности… Прошло две недели, прежде чем он соскреб еще такой же слой. Ибрагим по-прежнему сидел рядом с ним и следил за его движениями.

Третий слой Исса уже не смог одолеть. Он почти ослеп. Глаза у него налились кровью, веки набухли, и уличные ребятишки толпами бегали за ним и кричали:

— Краб! Краб!

Потому что у крабов такие же выпученные глаза.

Это его злило. Но еще больше беспокоило его то, что он почти ничего не видел. Глаза беспрестанно сочились гноем, и в конце концов Ибрагим выгнал Иссу. Он уже нашел к тому времени другого мальчика, у которого были зоркие и здоровые глаза.

И вот с жемчужины был снят третий слой, но оказалось, что надо снять и четвертый. Наконец, был снят и четвертый. И жемчужина засияла во всем своем великолепии, словно прозрев после долгих лет слепоты, словно сам Исса подарил ей свое зрение: он ничего не видел, а с жемчужины спало бельмо.

Тогда Ибрагим наполнил кулечек из бумаги пылью, полученной из расколотых раковин, положил в него жемчужину и перевязал его бечевкой. Кулечек он привязал к палке, и новый мальчик слуга, сидя на корточках, крутил палку; кулек описывал в воздухе круги, а к жемчужине возвращался ее матовый блеск.

Много дней сидел так мальчик, и когда рука у него начинала болеть, он перекладывал палку в другую руку, продолжая свой бесконечный, однообразный труд; точно так же за дверью полковника Ходжеса сидел другой мальчик и целыми днями раскачивал пунку, чтобы полковнику не было жарко. Наконец, Ибрагим вынул из кулька жемчужину и сразу понял, что он богач. Но он не пошел с ней на базар. Он не хотел, чтобы об этом знал кто-либо из его друзей, и хотел предложить ее какому-нибудь заезжему купцу.

Как раз к этому времени Мукалла наскучила господину Бабелону.

Мукалла — очень живописный город с большой белой мечетью и бурыми домами, с грядой скал, тянущихся за городом, за которыми находится Хадрамаут, один из таинственных уголков земли.

Но что делать там скупщику жемчуга? Исследовать Хадрамаут? Зачем? Жемчуга там нет, там только бедуины, которые раскрашивают свое тело индиго, и множество селений со звучными названиями Сеюм, Шимбан, Хаджарен и странными домами в несколько ярусов. Но зачем это все купцу, который ищет жемчужину жемчужин?

И, не осмелившись вернуться в Массауа, господин Бабелон решил осмотреть места лова жемчуга в Персидском заливе. Он быстро собрался в путь. Целью его поездки были Бахрейнские острова, Линга, Ормузский пролив и Бендер-Аббас… Да, ему действительно везло, хотя он и не согласился с этим, утверждая, что счастье — это только плод ума.

Эль-Сейфа, Гамида и Шоа высадили на острове Омопому. Скалы, обрамлявшие его, напоминали красивую рамку безобразной картины. Внутри острова расстилались зловонные топи. Камыши, растущие по краям топи, имели тысячи воздушных корней, висевших, как плети, иногда уходивших в землю, торчавших в воздухе, словно ноги чудовищных птиц. И этих кошмарных ног было множество, они переплетались между собой, образуя вокруг болота непроницаемую стену; на болоте сидели пеликаны, и казалось, они смеялись. Смеялись, когда их странные клювы были широко раскрыты, смеялись и тогда, когда клювы были сжаты. Смешные уродливые мешки висели у них под клювами, и чем старше был пеликан, тем уродливее был у него мешок.

Других живых существ здесь не было.

Каид из Джумеле с четками в руках, сериндж Бен Абди со скребком из рыбьей кости и йеменец сопровождали вместе со стражей осужденных. На берегу каид перерезал веревки у Эль-Сейфа, Гамида и Шоа и сказал:

— Ну, вот вам счастливый берег! Владейте им!

Йеменец прищурил глаза, оглядываясь по сторонам; он никогда не слышал об этом острове.

— А где же комары? — спросил он.

— Они появятся после захода солнца, — ответил ему Бен Абди и с усмешкой подал Эль-Сейфу свой скребок:

— Возьми. Он тебе еще пригодится.

Потом они направились к лодкам, но в это время появился нахуда Омар, который не смог удержаться, чтобы не поиздеваться над Эль-Сейфом.

— Извини, о владыка, что я оставляю тебя одного, — гримасничая проговорил он. — Но я обещал ловцам, что не покину их, и не покину. Не покину! Аллах свидетель, что не покину!

И отплывая от берега, он все еще продолжал выкрикивать «Не покину!» Он был очень самолюбив, и его угнетало, что он был вынужден так унизиться перед Эль-Сейфом и даже предложить ему свой молитвенный коврик.

Корабль отплыл от берега и начал описывать большой круг вокруг острова.

Трое людей остались одни, и у них не было ничего — ни одежды, ни пищи, ни воды, ничего, кроме скребка серинджа. Солнце нещадно палило скалы. Гамид снова предался отчаянию и начал жаловаться и стонать, пока не спугнул пеликанов, дремавших в зарослях.

— Молчи! — потребовал Эль-Сейф. — Птицы спать хотят, — попробовал он пошутить. Потом Эль-Сейф спустился к морю и начал искать устриц, чтобы хоть немного утолить голод. После этого он начал искать воду, но не нашел ничего, кроме нескольких зловонных луж, поросших по краям камышом.

Шоа мрачно улегся в тени, но Гамид уселся с ним рядом и принялся проклинать свою судьбу. Шоа, которому его вопли надоели, поднялся и отошел от него. Он хотел в одиночестве дождаться смерти. Он отказался и от устриц, которых предложил ему Эль-Сейф, считая, что жить ему незачем, поэтому незачем и питаться.

Когда солнце начало опускаться к горизонту, из зарослей поднялись огромные тучи насекомых, хотя до захода солнца было еще далеко. Тучи становились все гуще и темнее, и это были полчища комаров, в честь которых и был назван остров.

От них можно было укрыться только в воде. И Эль- Сейф лег на отмели; волны перекатывались через его тело, а он раздумывал о своей судьбе.

— Что он сделал, чтобы быть так наказанным?

Ответ у него был готов: он дал своим товарищам корабль, а другим ловцам пример, которому они могли следовать.

Но в чем он ошибся, и почему наступил такой конец? Неужели из-за того, что он сломал винтовку и выбросил ее в море? Он понимал — это мало что изменило… Он не должен был позволить Бен Абди бежать, не должен был верить нахуде Омару, не должен был задерживаться на том месте! Да, это были большие ошибки, но ему казалось, что он еще что-то сделал не так.

— Но что же? Что?

К нему приблизился Шоа и тоже лег в воду; он хотел умереть, но не от бесчисленных укусов насекомых.

— Убежал от комаров, — пояснил он. — Их много, и аллах дал им мечи, чтобы колоть нас.