Алые Розы (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 30

— Язык верни на нёбо и глаза упри в потолок, — повторяет Димасик.

Оба они внимательно на меня смотрят, а потом друг на друга. Жаль, что не целуются, красивая была бы пара, я бы на них посмотрела. Ну и извращенка же я! А на самом деле действительно голова пустая, все мысли только о руках, глазах и языке. Хороший способ отбить желание думать.

— Ну что, работает? — спрашивает Катька.

— А сама-то как думаешь? — говорю. Типа, это так сложно проверить.

— Что у тебя в голове сейчас? Не жужжит?

Я опять начинаю ржать.

— А ну не смейся, а то сейчас пальчик покажу, — осаждает меня Димка. И это работает. Я сижу, как буддийский монах в позе лотоса, идеально пустая голова, никаких мыслей.

— Если будешь делать так целую неделю, хотя бы по пару минут в день, то к концу недели научишься выключать свои мысли и концентрировать на реальности.

— Можно уже язык назад возвращать? — спрашиваю.

— Можно.

Я кладу на стол ручки и карандаш, разминаю запястья.

— Помогло, — говорю. — Никаких мыслей, в голове такая чистота. Девственная. — Меня это слово смешит, но почему-то я уже не смеюсь. Наверное, я насмеялась, хватит уже, и крохотная грустинка в самом уголке сердце просыпается и напоминает о себе.

«Вика не с тобой». — И я опять готова заплакать. Отворачиваюсь в сторону, чтобы друзья не видели моих глаз. Стоп! Я опять думаю, а это значит, не подействовало. Ну и славно, мне нравится весь этот кавардак в голове, он веселит меня. Зато мне одной не скучно.

«Готовишься я к одиночеству». — Вновь этот внутренний голос! Я же тебя пощадила, будь нежнее со мной. А то, как враг. Люби меня, мы же с тобой одно целое.

«Хорошо», — соглашается он. Впервые он со мной согласен. Похоже, я смогу жить с собой в одном теле.

«Извини, — думаю я. — Прости меня и не обижайся. Я не буду больше пытаться тебя отключить».

Думаю, а сама понимаю, что нельзя больше такого делать. Все эти психологические тренинги — такая ерунда, и это при условии, что они безвредны. Менять свою личность я бы не хотела, пускай остаётся как есть. Ну и что то, что я дурноватая? Зато своя.

— Ну что? — спрашивает Катька. — Будешь такое целую неделю делать?

— А потом назад можно будет внутренний диалог подключить? — Я смотрю на Димку, он же, типа, умный. — Есть такое упражнение?

— Не знаю, — говорит. — А зачем тебе?

— А что, если мне не понравится жить без внутреннего диалога? Может, мне нравится говорить с самой собой.

— Юль, о чём ты? — Катька сводит брови, и мы смеёмся. Действительно, нашли какую-то дурь на Ютубе и паримся из-за нее. А я ещё испугалась, что это сработает. На самом деле мне всё в себе нравится: и эти мысли постоянные в голове, и всё, чем живу, как чувствую. Мне нравится, какой меня создал Бог или эволюция. Кто бы это ни был — спасибо тебе, я такая, как хочу быть. Это такое счастье — принимать себя такой, как есть!

Пиликает телефон. Я, счастливая, беру трубку и слышу Сашкин голос.

— Юль, привет!

— Привет, — напрягаюсь я. И улыбка сразу куда-то пропадет.

— Ты как там? Вика говорила…

Я не даю ему закончить:

— Всё нормально, спасибо, что заботишься обо мне.

— Кто-там, что там?.. — шепчет мне на ухо Катька. Но я жестом прошу её помолчать.

— Т-ч-ч-ч, — говорю. Встаю и отхожу немного в сторону. Катька и Димка смотрят мне вслед.

— Просто мы давно не созванивались. Ты обещала неделю не звонить и сдержала своё обещание… спасибо.

На меня снова накатывают тягостные воспоминания. И одна единственная слезинка стекает из моих глаз. Мне уже не смешно, совсем не смешно.

— А почему она сама не позвонит? Я так соскучилась! — Закрываю глаза, чтобы не плакать.

— Юлечка, что с тобой? — спешит ко мне Катька, но я жестом её останавливаю.

— Всё в порядке, всё в порядке, — шепчу я. — Дай поговорить.

Выхожу на лестничную клетку.

— Саш, я проплакала все эти дни, мне тяжело, мне так тяжело! — Ещё одна слезинка. Я не могу контролировать свои глаза.

— Юлька, не начинай, ты же сама всё знаешь … — Сашке тоже тяжело говорить. — Мне нелегко пришлось после того, как ты меня бросила.

— Ну в чём я ещё виновата?! — кричу на него. — Прости, я родилась такой, мама и папа недостарались.

— У тебя замечательные родители… — осекается он, но вспоминает, что отца моего в глаза не видел. — Замечательная мама, не наговаривай на неё.

— Но что мне прикажешь делать… что мне делать? — реву я. Хорошо, что я одна и вокруг никого нет. Я подхожу к одинокому окну, чтобы никто не видел моих слёз.

— Юль, ты что плачешь? — шепчет в трубку Сашка. — Прости, не хотел портить тебе настроение. Не надо было мне звонить.

«А может, со мной вообще не надо никому общаться? Отослать меня на необитаемый остров, чтобы я не страдала и никому не делала больно? Ну в чём я так провинилась?»

— Нет, надо, звони хоть иногда, пожалуйста… мне становится легче, как ты позвонишь. Но как вспомню, что ты её целуешь…

«Целуешь и не только. Целуешь и не только», — просыпается внутренний голос, который я всеми силами старалась заткнуть. Похоже, он и так слишком долго молчал. Настало ему время разговориться и сделать мне ещё больнее.

— Ты что, ревнуешь? — удивляется Сашка. — Дурочка! — Это так по-доброму звучит! — Юлька, я по тебе скучаю.

— Прости, что не могу сказать тебе того же.

— Я давно уже простил.

Улыбаюсь сквозь слёзы.

— Пусть она мне позвонит, — прошу.

— Юль, не начинай, ты же знаешь…

— Умоляю тебя! Хочешь, на колени перед тобой стану — прямо здесь в коридоре?

— А где ты?

— В студенческой столовой, возле лестницы.

— А-а-а, наше место.

— Са-а-аш, ну прости ты меня… кроме того, у тебя есть Вика. — Произношу её имя и осекаюсь. — А у меня никого нет. Никого, одна я. Одна на всём белом свете. Боже, как же мне не хватает сейчас любви!

— Я поговорю с ней, — как-то неуверенно отвечает Сашка.

— Спасибо, Сашенька, — говорю я и понимаю, что стою тут и рыдаю. И ничем не могу остановить слёзы. — Прости, но меня сейчас друзья ждут.

— Да ничего страшного, всё нормально.

— И прости, что не смогла стать твоей единственной…

— Я прощаю тебя, звёздочка моя.

— Ты вспомнил нашу с тобой песню? — сквозь слёзы улыбаюсь я, а он напевает…

— «Поздно мы с тобо-ой поняли, что вдвоём вдвойне веселей, даже проплывать по небу, а не то что жить на земле-е…»

— Ну хватит, хватит, — улыбаюсь я. — Мне ещё слёзы вытирать.

— Давай, Юлечка, иди к своим друзьям. Пока. — И не кладёт трубку.

— Пока.

— Прощай. — Как-то слишком фатально это звучит.

— Прощай. — И зачем я всё повторяю? Что, у меня своих слов нет?

— Знаешь, кто бы что ни говорил, а для меня ты навсегда останешься моей Юлечкой. Люблю тебя!

— И я тоже тебя люблю. — А про себя добавляю: «Я вас обоих люблю… пожалуйста, Вика, позволь мне вернуться. Ну позволь, пожалуйста! Зачем три юных сердца должны страдать? Я буду хорошо себя вести, обещаю, я буду хорошей девочкой!». Я уже рыдаю и не могу остановиться. Довела себя до слёз, ещё и в людном месте. И о чём я только думала?

Кладу трубку, оборачиваюсь. Передо мной стоит Катька, она всё слышала, весь разговор. Мучительно вспоминаю, не ляпнула ли я чего-то лишнего.

— Кто это был? — спрашивает она. — Сашка?

— Может быть, — уклончиво отвечаю я, достаю зеркальце и начинаю подкрашиваться.

— Юль, посмотри мне в глаза. — Она хватает меня за плечи и крепко сжимает. Мне больно.

Я смотрю ей в глаза и вновь начина плакать.

— Кать, оставь меня. Ну, оставьте меня все в покое! — всхлипываю я.

— Он что, бросил тебя? — безапелляционно заявляет Катька. — Не надо, не говори ничего. — Она обнимает меня и прижимает к себе. А я реву, всхлипываю и не могу остановиться.

— Всё не так, как ты думаешь, — пытаюсь ей что-то объяснить.

Катька вновь смотрит в мои заплаканные глаза: