Кровь и почва - Старицкий Дмитрий - Страница 39

Банно-прачечный комбинат с вольнонаемным женским персоналом. Подсобное хозяйство с огородами и свинофермой. Баранов у пастухов напрямую закупают. К тому продовольствию, что военное ведомство выделяет хороший приварок. Муку город поставляет — паровую мельницу в Калуге уже запустили.

Жилой городок приличный — отдельно казармы, отдельно дома преподавательского состава, гаштеты также раздельные. Водопровод и канализация септиками. Две водонапорные башни с болинтеровскими насосами — одна от реки питается, другая от артезианской скважины. Я когда это все инспектировал, только спросил.

— Где трубы брал?

Щолич только глаза закатил.

— Не спрашивай. Мутные схемы и особые договоренности с военным ведомством империи, — сознался майор. — Впрочем, там же где и эмалированные чугунные вокзальные унитазы для казарм.

По его лицу ясно читалось, что еще тот геморрой был.

Я и не стал спрашивать. В каждом хозяйстве свои скелеты в шкафу, которые на свет лучше не вытряхивать. Главное что все для дела, а не тупой личной наживы. Хотя… если и приворовывает Щолич, то в меру и из имперского бюджета. Пусть у столичных интендантов об этом голова болит.

Я свои комиссарские чрезвычайные полномочия сдал, уезжая из столицы.

Все что могу теперь — всего лишь напрямую настучать императору, пользуясь статусом его флигель-адъютанта.

Честно сознаюсь, если бы не бывший мятежный граф, то свое основное предназначение — быть командующим авиацией я бы не вытянул. Не хватило бы мне ни опыта, ни связей. Горизонтальных связей я имею в виду. За пределами Реции. А так все мое руководство свелось к намёткам основных реперных точек перспективного планирования. Все остальное легло на плечи первого авиационного генерала. И он все вытянул и построил.

И школу пилотов.

И школу техников, прибористов и самолетных оружейников.

И школу унтеров аэродромного обеспечения.

И сами эти службы.

Снабжение всех и всем.

И ангары.

И аэродромные мастерские, те, которые не завод.

Даже помещение для императорской авиапочты построил «на вырост» бывший мятежный граф.

И вообще весь аэродром, включая причальную мачту дирижаблей и вполне приличный аэровокзал с рестораном на втором этаже со стеклянной стеной. Также на вырост городу.

Ресторан этот, кстати, стал пользоваться у горожан популярностью и без относительно воздушного транспорта. Однако быстро стало модно кормить своих дам с видом на взлетающие и садящиеся на поле паролёты. У тех, кто мог позволить себе такие траты. Тем более за соседним столиком можно было увидеть самих авиаторов, которым временами надоедала своя столовка. И как бы приобщиться к зримому прогрессу.

Мои инженеры с Калужского авиазавода, как громко стали называться бывшие мои кустарные мастерские. А что? Тридцать самолетов для этого времени не просто приличная — огромная серия. Так вот мои авиаинженеры придумали стапельный метод сборки «этажерок» из взаимозаменяемых деталей.

В конструкцию «Кобчика-авизо» они внесли лыжу против капотирования (была такая авария к счастью без жертв), слегка уменьшили колеса посадочной тележки, укоротили винт и изменили его кривизну, заново все пересчитав, все же изгибы винта для дирижаблей несколько другие должны быть чем для самолётов. Серьезно подошли. Не меняя саму конструкцию, по мелочи там-сям, а модель получилась даже симпатичнее, чем была у меня. А еще великий Коккинаки сказал, что красивые самолеты лучше летают. Ибо, что такое красота — всего лишь явленная нам в ощущениях целесообразность.

Растут люди профессионально что меня очень радует. Потому как один я тут ничего не сделаю без них.

Одному из «мичманцов» влетело в голову, что крыло этот тот же парус, только поставленный горизонтально и выписал к нам старого отставного инженер-полковника по адмиралтейству барона Рокофорта, который всю жизнь посвятил парусному вооружению военных кораблей, а в отставке рассчитывал паруса призовых яхт и шхун. У него даже кличка была на флоте — «выжиматель ветра».

Полковник носил седые бакенбарды при бритом подбородке, сверкал загорелой лысиной, имел протодиаконский бас и умел виртуозно материться местными «петровскими» загибами. Интеллигентнейший человек, член-корреспондент имперской академии наук, между прочим.

И весь мой вклад в аэродинамику сфокусировался на термине «подъемная сила». Рокофорт стал неудержим. Постоянно зависал в неудобных местах и все что-то считал. Потом измерял рулеткой паролёт и снова считал.

Единственно что он совсем не умел делать, так это преподавать. Ну не дано было это ему, так что мне не удалось приспособить его в качестве учителя математики в лётной школе и таким образом легализовать его жалование от имперского бюджета. Обходились пока разовыми выплатами от авиазавода на конкретные работы. Но держал я в уме этого «выжимателя ветра» в качестве первого претендента на научного сотрудника местного ЦАГИ, которое тут когда-нибудь все же откроется.

Польза от этого ходячего архаизма прошлой эпохи парусного флота уже была в расчете разной кривизны верхнего и нижнего крыла «авизо» и некоторого сдвижения вперед верхнего крыла относительно нижнего. Биплан стал устойчивей в полёте.

— Ваше сиятельство, — как-то Рокофорт отловил меня в аэровокзальном ресторане. — Вы только сразу мне скажите, если я не прав.

В ответ я пригласил старика за столик и налил ему вина в бокал.

— Слушаю вас, дорогой барон.

— Я, наверное, выжил из ума на старости лет, но по моим расчетам получается, что в воздухе везде есть опора для крыла. И не обязательно делать коробку из двух крыльев, хватит и одного. По моим расчетам выходит, что воздух сжимается, не только упираясь в парус, но и под воздействием жесткого крыла, которое само на него давит.

Мне пришлось челюсть на лету подхватывать, чтобы не ударить ей об столешницу. Вот так вот, прямо Блерио и Нестеров с Жуковским в одном флаконе.

— Да что вы говорите? — сделал я удивленное лицо.

— Ваше сиятельство, вы позволите мне об этом сделать доклад в академии наук?

— Нет.

— Но как же так? — старик огорчился как ребенок.

— Вы, дорогой барон, сделает этот доклад во Втуце, в нашем Рецком политехническом обществе. И только потом, после того как этот ваш труд опубликуют в научном альманахе этого общества, и вас примут в члены этого общества, вам будет позволено сделать такой же доклад в Химери, в имперской академии наук. Потому как Реция имеет приоритет на все что делается на ее территории. И только после того как вы себе пошьете авиационный мундир. Я призываю вас на службу в авиацию, в ее инженерную службу. Нестроевую, естественно. Что вам для этого нужно? Чтобы вы продолжили свои изыскания на постоянной основе.

Старик вздохнул.

— Мне будет позволено носить на вашем мундире свои ордена?

— Безусловно, — сразу ответил я.

А старикан-то оказывается тщеславен. Это хорошо.

— Парочка молодых математиков, чтобы помогли мне с расчетами, — вздохнул полковник, — Очень много придется обсчитывать, ваше сиятельство, а я уже не так быстр мозгами. И…

Я поспешил его успокоить.

— Если вы беспокоитесь о флотской пенсии, то она, как и право ношения флотского мундира остается с вами. Вне службы можете носить любимое вами морское одеяние. А теперь, после того как мы пришли с вами к обоюдному соглашению, я приглашаю вас разделись со мной обед.

— Ваше сиятельство, — заявил этот архаизм после того как повязал под горлом салфетку, — а почему на такой хорошей реке у вас в городе нет яхт-клуба?

«Мичманцу» за привлечение столь перспективного кадра в авиацию я выписал денежную премию. Не слишком большую, но и не маленькую. Хватило летунам на отвязанный загул в лучшем борделе города.

Неожиданно прилетел Плотто со своим дирижаблем. Как специально подгадал, когда я был в Калуге.

В этот раз он не стал от меня прятаться и обиженку больше не грыз.