На пересечении (СИ) - Шерола Дикон - Страница 27

Тем временем в замке Двельтонь одна юная особа тоже сидела за письменным столом, сжимая в пальчиках гусиное перо. Она вновь и вновь пыталась сложить свои мысли в стихи, но написанное казалось ей то слащавым, то неправдоподобным, то попросту глупым. Мысли девушки были обращены к любимому, с которым она по воле злой судьбы оказалась разлучена. Стихи должны были отразить всю глубину ее чувств, но в итоге с кончика пера сорвалась чернильная клякса, которая безобразно расползлась по невинной белизне листа.

— Вот же! — сердито воскликнула Найалла и отложила перо.

Она поднялась с места и начала прогуливаться по комнате, то и дело останавливаясь у окна. На главной площади людей практически не осталось, и девушка могла наблюдать за тем, как разбирают возведенный костер. История о ведьмах Окроэ не на шутку испугала ее, и она совершенно не понимала, как отец мог поддерживать это чудовищное семейство.

Узнав, что колдунья будет жить в замке, Найалла собралась было идти к Родону, чтобы отговорить его от этого безумия. Однако, когда кормилица сообщила, что вместе с семьей Окроэ в замке будет проживать доктор Эристель, гнев Найаллы мигом улетучился. Теперь девушка мечтала поскорее увидеть своего возлюбленного, и она готова была терпеть в своем доме хоть зловонного тролля, если это позволит ей находиться рядом с Эристелем.

Разумеется, суровая кормилица радости Найаллы не одобряла. Она настрого запретила юной Двельтонь лишний раз заговаривать с доктором и уж тем более искать с ним встреч. Дарайа упрямо повторяла, что своими легкомысленными действиями девушка может навлечь на свою семью позор, и ее отец попросту сгорит от стыда.

— Благородной даме не пристало стеречь мужчину, словно паук — добычу! — ворчала Дарайа. — Где это видано, чтобы девушка выпрашивала внимания, мельтеша перед своим возлюбленным, как глупая мышь перед объевшимся котом?

— Так паук или мышь! — не выдержала Найалла. — Ты уж определись, моя дорогая кормилица. И вообще, твои сравнения неуместны: к доктору Эристелю я совершенно равнодушна.

— Да-да, так равнодушны, что хватаете его глазами с такой силой, что чудом не мнете на нем одежду!

— А ты старая и завидуешь, что я молодая и красивая! — с раздражением выпалила Найалла. — Оставь меня одну, если не можешь держать свои ядовитые замечания при себе.

Кормилица подчинилась, а девушка, дождавшись, когда дверь за ней закроется, снова принялась за стихи. Строчки по-прежнему не желали складываться, поэтому в тяжелых творческих муках Найалла провела почти два часа.

Когда Дарайа вновь постучалась в дверь, чтобы позвать Найаллу к столу, старшая Двельтонь вдруг осознала, что скорее всего на трапезе будет присутствовать и Эристель. Мысленно рассердившись на себя за свою недогадливость, девушка бросилась в гардеробную, желая выбрать самое лучшее платье. Она хотела поразить лекаря своей красотой и женственностью, но почему-то именно сегодня все наряды ей внезапно разонравились. Девушка металась по комнате, не в силах выбрать из дюжины новеньких платьев самое лучшее. Ей казалось, что в одном она слишком полная, в другом — недостаточно соблазнительная, в третьем — и вовсе бесцветная моль. В итоге девушка выбрала светло-розовое платье и, покусав губы для придачи им яркости, едва ли не бегом поспешила в обеденную. Пожилая кормилица с трудом за ней поспевала, сердито причитая, что небо прокляло господина Двельтонь, наслав на него кару в виде такой неугомонной дочери.

Разрумянившись и тяжело дыша, Найалла вошла в обеденный зал, где уже присутствовали Родон, Арайа, доктор Клифаир, Лархан Закэрэль и Эристель. Младшая Двельтонь жалась к отцу и казалась такой смущенной, что старшая сестра мысленно позлорадствовала, подумав о том, что Арайа в ближайшее время уж точно не сможет с ней конкурировать. Найалла вежливо поприветствовала каждого гостя улыбкой, но взгляд, адресованный Эристелю, был заметно нежнее, отчего кормилица сердито поджала губы.

За столом говорили в первую очередь мужчины, и тема их разговора опять-таки посвящалась многострадальной семье Окроэ. Найаллу подобное несколько раздражало, так как она надеялась, что все внимание будет направлено на нее. Она отчаянно ловила взгляды Эристеля, но тот оставался скуп на эмоции и своим равнодушием мог состязаться с амфорами, что украшали зал.

Арайа, напротив, старалась вообще не смотреть в сторону северянина, отчего уткнулась взглядом в тарелку и совсем не поднимала головы.

Когда доктор Клифаир заговорил о том, что господин Окроэ после полученных травм так и будет хромать до конца жизни, Эристель бросил на старика быстрый взгляд, словно желая убедиться, что тот шутит. Он даже приоткрыл губы, решив что-то возразить, но в итоге счел нужным воздержаться от комментариев.

Родона, в свою очередь, всё больше тревожила накалившаяся ситуация в городе. Ему пришло уже несколько писем с просьбой одуматься и не губить свою жизнь во имя проклятой ведьмы. Впервые господин Двельтонь не был уверен в завтрашнем дне, и собственный замок теперь представлялся ему роскошной тюрьмой, за пределами которой его могли попросту растерзать. Разговоры о семье Окроэ вызывали у него все больше сомнений, и он наконец решил озвучить свою мысль вслух:

— Господин Закэрэль, неужели нет никакой возможности выяснить, кто пользовался книгой, найденной в доме Окроэ, в последний раз?

Маг чуть нахмурился, пытаясь найти более достойный по смыслу ответ, нежели «Это не в моих силах».

— Я бы рекомендовал пригласить в город мудрецов гильдии Аориана, чтобы каждый мог предложить свои варианты, — наконец произнес Лархан. — Ситуация складывается щепетильная, поэтому чем больше светлых колдунов выскажется в вашу поддержку, тем лучше.

— Я уже разослал письма, но эти почтенные маги прибудут не раньше, чем через три дня. Единственный, кто сумеет оказаться здесь утром — маг семьи Кальонь.

— Сей напыщенный индюк не может отличить проклятье от карточного фокуса, поэтому рассчитывать на этого почтенного господина я бы не стал, — Лархан устало вздохнул. На самом же деле Закэрэль и «напыщенный индюк» недолюбливали друг друга еще с детства. В то время как Лархан интересовался в первую очередь магическим врачеванием, маг семьи Кальонь изучал боевые заклинания. Долгое время оба стремились осмеять способности другого, пока Закэрэль внезапно не утратил интерес ко всему мирскому и не уехал жить в лес.

Услышав слова Закэрэля, доктор Клифаир заметно помрачнел.

— Но мы не можем сидеть сложа руки все это время, — произнес он. — Репутация господина Двельтонь находится под угрозой, поэтому я предлагаю провести обыск в каждом доме нашего города с целью обнаружения каких-либо темных предметов.

— Господин Эристель, как считаете? — Родон нарочно обратился к северянину, желая посмотреть на его реакцию. Если этот лекарь был виновен в том, в чем его подозревали, провокационная идея Клифаира никак не могла ему понравиться.

Эристель отложил столовые приборы, и Найалла ободряюще улыбнулась ему, решив, что так мужчина почувствует себя увереннее.

— Боюсь, что обыск еще больше разгорячит горожан, — задумчиво произнес северянин. — Посудите сами: во-первых, ни одному человеку не нравится, когда вторгаются в его дом, а, во-вторых, вы сдерживаете горожан только их собственными сомнениями. В свою очередь, обыск укажет на то, что у вас нет доказательств невиновности семьи Окроэ, и вы вслепую ищете, на кого бы свалить преступление.

— Господин Эристель совершенно прав, отец, — начала было Найалла, желая поддержать лекаря, но Родон жестом заставил ее замолчать.

— Продолжайте, — произнес он, не сводя взгляда со спокойного лица северянина. — Я хочу знать, как бы поступили вы, чтобы спокойно пережить эти три дня?

Эристель чуть помолчал, подбирая правильные слова, а затем задумчиво сообщил:

— До момента, когда приедут мудрецы, я бы сообщил толпе, что у меня есть анонимный свидетель, который видел, как книгу в дом семьи Окроэ подложили. Вам всего лишь нужно выиграть время и бросить собаке что-либо, чтобы она перестала лаять. Не суть важно, будет ли это свиная кость или палка, главное, что собака занята.