За зеркалами - Орлова Вероника - Страница 28

Но тогда я ещё верил в то, что моя нежная, моя красивая и добрая девочка, на самом деле, несгибаема. Верил и мечтал вырвать из лап монстра, называвшего себя её матерью.

***

Человек делает выбор каждый день и каждую ночь. Каждое мгновение своей жизни он делает выбор. Шагнуть вниз или взмыть вверх, остановиться или идти вперёд, хранить молчание или рассказать тайны, быть в одиночестве или быть среди подобных себе, делающих такой же выбор.

Состояние, к которому нормальные люди привыкают и со временем перестают замечать. Перестают замечать, насколько важным правом обладают. Правом выбора.

Впрочем, даже у пленников оно есть. Это самое право. К слову, видоизменённое, мутировавшее, неправильное…но всё же есть. Правда, предоставляют его не так часто. И именно поэтому у нас оно так и не стало инстинктом…именно поэтому у нас оно чревато непростительными ошибками.

Говорят, животные чувствуют свою смерть. Я предпочитаю не думать об этом. Предпочитаю, не ворошить голыми руками эти догорающие угли. Сколько лет они уже догорают внутри и никак не истлеют окончательно? Я понятия не имею. Но они, эта дикая боль в самом дальнем уголке моей груди, спрятанная под одним из искорёженных десятки раз рёбер, и есть последствия такого выбора.

***

Я не знаю, как понял, что она в беде. Я ведь никогда не верил во все эти её сказки о шестом чувстве, о мистике, которыми она увлекалась. В моём мире хватало кошмарного дерьма и без всякой веры в сверхъестественные силы. В моём мире злом были люди, а нелюди – его добычей.

Но в тот день что-то нечеловеческое рвалось прямо из сердца, прямо из груди. Рвалось прочь от пристройки, к которой, как обычно, таскал брёвна, когда Снегирёв решил, что я достаточно восстановился для подобной работы. Правда, теперь мне оружие не доверяли, даже топор, и следили за нашей работой, со мной были два парня, больше похожие на бездомных, чем на строителей. Причём следили теперь сугубо с оружием в руках.

- Куда пошёл, мразь?

Генка-крокодил вскидывает автомат на плечо, скалясь жёлтыми кривыми зубами, когда я сбросил одно из брёвен на землю и зашагал в сторону леса, скрывавшего непосредственно центр от домов его сотрудников, располагавшихся неподалёку.

- Вернись за работу, я сказал.

Я остановился. Но не испугавшись, а прислушиваясь к себе, пытаясь определить, почему тревога в районе сердца становится такой назойливой, такой невыносимой.

- Так-то лучше, - ухмыляется перекошенными от злости губами, - вернулся, быстро!

Не глядя на него, закрывая глаза и сосредотачиваясь. Пытаясь поймать ускользающее чувство тревоги. Оно мечется в грудной клетке, не даваясь в руки и в то же время не отпуская.

Ещё шаг в сторону леса, сзади щёлкнул затвор автомата.  - Бес, - угрожающе. И тут же резко на пятках развернулся. Я это не увидел, а услышал, как и рычание волчицы, раздавшееся за несколько секунд до этого.

И беспокойство хвостом всё сильнее по рёбрам. Ритмичными ударами. Сильными. Не отпуская. Не позволяя повернуться.

- Слышь, мразь, я твою псину пристрелю, если чудить вздумаешь.

Огрызнулся на него и тут же зубы стиснул, сдерживаясь от желания вгрызться в шею его бычью и разорвать яремную вену, чтобы смотреть, как хрипит, широко открыв глаза и булькая кровью. Медленно выдохнул и к твари этой шагнул, мысленно обещая себе именно такую ему смерть…

А потом раздался крик. Громкий. Испуганный. Надрывный. Крик моей девочки. И я сделал свой выбор. Сорвался на бег, кусая губы и петляя, когда вслед несколько пуль выпустил придурок. А потом слёзы сдерживать, которые глаза изнутри разъедать начали, когда раздался ещё один выстрел, а за ним жалобный, предсмертный скулёж.

Сколько раз я потом буду сожалеть о том, что побежал вперёд, а не вернулся назад. Сколько раз буду видеть во сне именно этот момент. Десятки? Может, и сотни? Все как один, под копирку. Те же жесты, те же слова, тот же лес, зазывающий могильным шелестом листьев. Сколько раз буду впиваться ногтями в собственные ладони и орать самому себе, чтобы обернулся, чтобы закрыл собой ту, которая не раз защищала меня от смерти. И больше всего ненавидел себя за то, что понимал, с такой грёбаной ясностью понимал, что каждый раз сделал бы именно такой выбор. Понимал даже сейчас, ощущая к Ассоль только ненависть, видя в своих снах больше не нежность или страсть, которые дарил ей, а боль. Всю ту боль, в которую мечтал погрузить её. И я обязательно сделаю это – буду удерживать её голову под волнами этой боли до тех, пор пока не захлебнётся в ней окончательно.

Одержимость моя. Зависимость больная, которую так и не смог победить. Не смог из сердца выдрать. Вырывал каждый день на протяжении нескольких лет, но эта сука-болезнь снова корни пускала прямо в сердце. Выкорчёвывал их долго, мучительно, без жалости…а во сне снова на зов её бежал. Презирал себя именно за неё. За слабость, которой противостоять никогда не мог. За болезнь, у которой собственное имя было.

За спиной топот ног. Псы монстра по моему следу бросились. Правда, всё это мельком отмечал, краем сознания. Бежать решил только в одном направлении. На плане, который девочка моя чертила, пруд указан был, к нему и рванул. Пару раз останавливался, чтобы услышать, если ещё закричит, но вокруг тишина зловещая, разрушаемая только воплями охранников, бежавших сзади и собственным дыханием, со свистом вырывающееся из груди. И снова вперёд рывками, петляя между деревьями, пока на берег не выскочил. Выскочил и застыл на доли секунды, увидев, как барахтается кто-то в воде. Это потом я буду пытаться осознать произошедшее. Потом буду слушать версии монстра и её приспешников. Потом в голове застывшим кадром будут всплывать воспоминания об остолбеневшей на узком деревянном помосте тщедушной фигуре паренька, бросившегося бежать, как только меня увидел. Но я всё это вспомню после, в своей клетке. А в тот момент мозг вообще отключился. Не задумываясь, на помост взлетел и в воду прыгнул. Не знаю, как не утонул, я никогда до этого момента не то, что плавать не умел, водоёмов не видел. А тогда прижал её к себе и к берегу двинулся. Она голову назад откинула и глаза закрыла, а у меня всё от страха дичайшего внутри сжалось. Ногами гребу, а сам пытаюсь её сердцебиение вычленить из какофонии звуков, резко взорвавших пространство вокруг.

Уже возле берега почти осознание словно лопатой по голове – я же плавать не умею. Как только подумал об этом, едва ко дну оба не пошли, тут же ногу начало судорогой сводить. Потом профессор скажет, что я на чистом адреналине тогда вытянул за собой из воды Ассоль. Она будет долго и внимательно изучать моё тело, впервые с интересом глядя мне в глаза. Словно на что-то, достойное её внимания.

Не знаю, какая дьявольская сила тогда оберегала нас от объятий смерти. Только едва не обезумел, пока свою девочку на песке укладывал. Волосы откидываю с побледневшего лица, а у самого руки трясутся. На губы её, посиневшие смотреть не могу.

Трясу за плечи и громким шёпотом, переходящим в крик:

- Ассоль…Ассоль…маленькая.

Она бездыханным телом, куклой тряпичной передо мной лежит. Ухо к груди её приложил и заорал, не услышав стука. У самого в ту же секунду сердце остановилось. Я чётко этот момент ощутил.

-Очнись!

Голову её поднимаю, стискивая зубы, на обращая внимания на боль в ноге. Тщетно. И в голове словно часы тикают. Каждое мгновение отсчитывают. И чем их больше, тем дальше тварь костлявая с закрытым чёрным капюшоном лицом её утягивает.

Это был мой первый раз. Ещё один первый раз с ней. Когда я понял, что потерять могу. Насовсем потерять. Без надежды увидеть её хотя бы раз. Услышать хотя бы издали её голос, пусть даже и обращённый не ко мне. Вот чего, оказалось, я боялся больше всего на свете – вдруг узнать, что её нет. Моей девочки больше нет под тем небом, под которым всё ещё был я. Это вдруг оказалось страшнее, чем позволить ей навсегда уйти, исчезнуть из своего мира в другой, в котором меня не будет.