Спорим на разбитое сердце? (СИ) - Морган Ирма - Страница 21

— Хочешь, познакомлю тебя с кое-кем? — женщина улыбается племяннице и гладит ее по голове.

Элинор не уверена, но тетя берет ее за руку и ведет на кухню. Пахнет очень вкусно. Ухо ласкают мягкие женские голоса, переливающиеся друг с другом на французском. По радио играют старые рождественские песни. Бабушка — хозяйка дома легонько ударяет полотенцем по ладони мальчика, что тянулся к сырому тесту. Он мгновенно убирает руку, хихикает и продолжает гипнотизировать еще неготовое печенье мечтательным плутовским взглядом. Элинор немного смешно: он смог утащить кусочек руки пряничного человечка незаметно от бабушки. Он замечает, что у него есть свидетель и приставляет указательный палец к губам. Элинор кивает.

— Огастус, подойди сюда, пожалуйста, — подзывает тетя, и мальчик, мысленно попрощавшись с печеньем, становится напротив Элинор. Он низкий, «почти с меня ростом», — думает девочка. Его темные волосы спутаны в забавном беспорядке, круглые очки слегка великоваты для худого веснушчатого лица, так что он с умным видом поправляет их указательным пальцем, возвращая на переносицу.

— Познакомься, это Элинор, — произносит тетя, и Огастус легонько растягивает кончики губ, — так как ты здесь почти хозяин и старше ее, позаботься, чтобы она чувствовала себя здесь как дома. Хорошо?

— D'accord, — он кивает.

— А, да, — вдруг вспоминает тетя. — Она не знает французского, поэтому, говори с ней только по-английски.

Видно, что мальчик немного удивился. Тетю зовет какая-то женщина, и та поспешно уходит, оставляя детей одних.

— Ты впервые во Франции?

— Угу, — Элинор кажется застенчивой. Ей неловко, потому что не хочется объяснять этому незнакомцу, как и почему она оказалась в его доме. Стыдно признавать, что родители слишком заняты, чтобы праздновать Рождество вместе, поэтому отправили свою единственную дочь с сестрой матери и ее мужем во Францию, которые, вообще-то, ехали к своим друзьям. А не нянчиться с племянницей в чужой стране.

— Спасибо, что не рассказала бабуле о том, что я стащил немного неготового печенья. Она терпеть не может, когда я так делаю, но все равно ворчит недолго.

— Живот будет болеть, — Элинор странным образом радуется, что Огастус ничего не спрашивает о причине ее прибывания здесь.

— Будет. Но оно того стоит! Ты так не думаешь?

— Неа. Мне не нравится сырое тесто.

— А что тебе нравится?

— Булки, — отвечает Элинор, пораженная своей открытости.

— Какие?

— Любые… ну, с корицей, с шоколадом, со сгущенкой, с чем угодно. Они мягкие и тают во рту. Мне это нравится.

Они украшают имбирное печенье цветной глазурью. Затем Огастус помогает отцу во дворе. Потом тетя просит Элинор зачитывать рецепты вслух для других, чтобы не отвлекаться на поиск нужного. После обеда тетя и дядя показывают ей достопримечательности Франции. Идет нежный декабрьский снег. Она думает о том, какая же красивая страна — Франция. Какой красивый язык и вежливые люди. Она думает о том, что хочет вернуться сюда снова, когда выучит французский.

Элинор возвращается, когда число гостей в доме увеличивается вдвое. В гостиной пахнет хвоей, корицей, цитрусовыми, гвоздикой, ладаном и горячим аппетитным рождественским столом. Камин и свечи отражаются в потерянном взгляде девочки. Тетя торопливо стряхивает с нее снег и велит переодеваться к столу. Она поднимается наверх, слыша шум уюта, тепла, веселья и заботы. Все это во Франции, в чужой стране, в чужом доме и с чужими людьми. Ей становится тоскливо, но она не понимает, почему. Наверное, потому что завидует.

Она остается в комнате, когда все начинают ужин. На ней милый желтый вязаный свитер с оленями и темно-зеленная юбка. Ее кудри по-кукольному обрамляют фарфоровое личико. Но Элинор не важно, как она выглядит и все равно, что подумают гости — она еще слишком мала, чтобы беспокоиться о таком. Все, что занимает мысли девочки — это родители, которые работают в сочельник, когда она во Франции с чужими. Она обижена на себя за то, что злится на родителей. Какие смешанные, сложные чувства для ребенка!

Она сидит на полу и позволяет себе немного поплакать, потому что чувствует себя лишней в этом доме. Она чувствует, что не заслуживает внимания от незнакомцев и не хочет портить им праздник.

— Элинор, ты здесь? — в комнату врывается кусочек света и мальчик с круглыми очками. Он замечает девочку и наклоняется к ее закрытому руками лицу. — Эй, Булка, ты что, плачешь? Правда плачешь в Рождество? Совсем глупая?

Элинор шипит на него.

— Ну и глупая.

Он уходит, но совсем скоро снова возвращается, принеся с собой запах корицы. Огастус протягивает ей что-то мягкое и сдобное.

— Держи, Булка, и не плачь, поняла? — он вручает ей булку с корицей, и Элинор удивленно таращиться на него. — Мне потребовались мои крутые навыки шпиона, чтобы стащить ее для тебя из кухни бабули — это еще сложнее сырого теста, поэтому просто съешь ее и спускайся.

Он уходит, так что двечоке все-таки приходится присоединиться ко всем за столом.

Все говорят на французском, а она ни слова не понимает, только лишь мотает головой, когда тетя предлагает ей добавки каждые двадцать минут. Ей становится неуютно. Она снова вспоминает о родителях. Кто-то хватает ее ноги под столом и она испугано вздрагивает.

— Идем на кухню.

Она встает из-за стола, тихонько крадется к двери, не попадаясь на взгляды взрослых.

Дверь открывается, и детские руки затягивают ее на кухню.

— Больше не плачешь, Булка? — спрашивает Огастус, и Элинор с улыбкой кивает. — Ну, хорошо. Я пришел за сырым тестом. Уверен, что бабуля оставила немного на завтра.

Девочка хохочет, наблюдая за тем, как он тщательно проверяет каждую полочку комнаты. В конце концов, мальчик находит его холодильнике и с аппетитом съедает несколько кусочков.

— Ты всегда такая молчаливая и плаксивая? — интересуется тот, скрывая следы преступления.

— Ты тоже был бы таким, если бы попал в Америку, например, — отпирается девочка.

— Вот и нет. Я там живу и веду себя так же, как и во Франции. Тебе одиноко сейчас, да?

— Да, — она отвечает неуверенно.

— Обычно в Рождество одинокие только взрослые, поэтому нельзя, чтобы ты себя так чувствовала, — размышляет Огастус, рассматривая растерянную знакомую. Он берет ее за руку. — И сейчас одиноко?

Элинор смущается и краснеет. Огастус смеется, на его щеках появляются ямочки, и она тыкает в них пальцами. Тогда они смеются оба, заливая кухню звонким детским смехом.

Внезапно он тянет девочку во двор через черный вход. Мороз щекочет ее нос и щечки. Под ногами скрепит снег, она насквозь промокла. Лицо залепляют снежные хлопья. Элинор открывает рот и ловит снежинки языком. Ничего не выходит, и тогда Огастус кидает прямо ей в лицо снежок. Полрта забито снегом, поэтому Элинор бросает снежок в очки мальчику, он снимает их; они дурачатся, бегают, затем изнемогают и падают в снег. Элинор холодно, она вся промокла, но ей жутко весело. Дети смеются.

Ночь. Элинор и Огастус наказаны за то, что баловались на улице и едва не простудились. Они уперто стоят в углу, но совсем не чувствуют вину. В конце концов, дети устают и просто ложатся на пол рядом друг с другом.

— Знаешь, Булка, ты не такая, как другие девчонки, — произносит мальчик, глядя в потолок. — Жаль, что ты не знаешь французского — я бы уговорил родителей, чтобы ты осталась подольше.

— Я выучу его и вернусь наподольше, — обещает девочка.

— Правда? Обещаешь? — Огастус возбужденно вскакивает и облокачивается на локти, восхищенно глядя на уставшую Элинор.

— Да, обещаю, — она улыбается, встречается взором с мальчиком.

— Знаешь, Булка, если бы мне было хотя бы восемнадцать лет, я бы влюбился в тебя, — серьезным тоном заявляет он. — А ты бы влюбилась в меня?

— Ты что, дурак? Нет, конечно, — она немного смущается, но делает вид, что крайне возмущена.

— Врушка! — Огастус протестует, — я готов поспорить, что ты влюбишься в меня, когда мне будет восемнадцать лет.