Зеленый жемчуг (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 39

 — И это дырявое корыто ты называешь кораблем? — отирая со лба пот и прикладываясь к фляжке с водой фыркнул Дин, разглядывая морского Росинанта.

 — А чем это тебе не корабль? — обиделся Слава, снимая с шеи шарф, оказавшийся явно неуставной алой расцветки с портретом товарища Че. — Сейчас возьмем на абордаж, флаг мирового пролетариата повесим. И нам никакие кальмары не страшны.

 — Да что там кальмары! При виде такого эсминца разбежится весь легион! — подыгрывая товарищу, хохотнул Дин.

Передав Капеэсэс ручку капсулы, он взял шарф и начал было им размахивать, но, глянув на лица Арсеньева, Клода и Петровича, так и застыл на месте.

 — Быть не может! — качал головой старшина, глядя на буксир с таким видом, словно внезапно оказался на берегу Стикса, на волнах которого качалась ладья Харона.

 — Неужто тот самый? — пытаясь сморгнуть с ресниц то ли наваждение, то ли непрошенные слезы, болезненно кривился Клод.

 — Серийный номер тот же, — тихо подтвердил Арсеньев. — И название — «Северное сияние». Оно мне потом семь лет в кошмарах снилось.

 — Эк, его занесло! — потрясенно выдохнул Петрович.

Туся тоже вспомнила. В видениях Арсеньева этот корабль, уже тогда потрепанный и видавший виды, выглядел слишком осязаемым. Правда, жуткие винты, унесшие жизни не одного десятка узников Корпорации, были скрыты под водой, зато на корпусе и рубке до сих пор виднелись латки и пробоины от попаданий из импульсного оружия.

 — Не нравится, Саня, мне все это, — нахмурился Петрович, потянув капсулу в сторону от реки. — Лучше обойти этого Летучего голландца стороной.

 — Нет, почему же! — запротестовал Арсеньев. — У него появился шанс реабилитироваться!

 — Корабль тут ни при чем, — поддержал Командора Клод, вслед за ним направляясь к воде. — Да и в прошлый раз, этот буксир не только убивал, но и спасал. Я пришел в себя на его палубе, и ты, — юноша указал на Петровича, — тоже.

 — Много бы нас с тобой тогда откачали, — слегка оттаял здоровяк, — если бы Вернер с Цоца-Цолой вовремя не вытянули веревку.

 — И сегодня у нас есть шанс тот долг отдать! — подытожил Арсеньев, спуская капсулу на воду и нащупывая дно.

Они вплавь добрались до буксира, вскарабкались на борт, запустили двигатель и подняли якорь. Удивительно, но даже при тщательном осмотре в трюме не обнаружилось ни одной течи. Да и состояние ходовой части внушало оптимизм.

 — Сильно нам это время, конечно, не сэкономит, — прикидывал Петрович. — Максимальная скорость таких посудин — тридцать-сорок километров в час. Да и крюк слишком большой.

 — Все лучше, чем пешком по болотам, — с опаской глядя на берег, заметил Дин.

 — А как насчет двигателя? — выглядывая на палубу и вслушиваясь в мерное тарахтение движка, решил высказать свои опасения Слава. — Шум может привлечь внимание.

 — Пока некого привлекать. В Подлипках и поселке энергетиков людей не осталось, а ниже по течению начинается заповедник, — успокоил бдительного разведчика разбиравшийся с управлением Арсеньев. — Там только гризли и мегалоцеросы.

И правда, дельта Трубежа, сильно заболоченная, покрытая непроходимыми лесами, изрезанная сотнями проток, ериков и стариц, была тем местом, где деятельность человека ограничивалась лишь наблюдением за редкими видами животных и растений. Здесь правили бал эндемики и реликты, исчезнувшие на Земле еще в палеоцене. Помимо гигантского цветущего папоротника и желтовики, ставших своеобразной визитной карточкой Ванкувера, здесь встречались сотни видов, дающих ответы на фундаментальные вопросы науки, загадывающие новые ребусы и приводящие биологов в бурный восторг.

Во всех школах и университетах столицы и Нового Гаврае ни один триместр занятий биологии не обходился без обязательной экскурсии в заповедник Трубежская пойма. Туся хорошо помнила прогулку по экологическому маршруту, проложенному над оленьими тропами, и стадо мегалоцеросов, несущих свои величавые рога меж вековых сосен и тысячелетних секвой, произвело на нее не меньшее впечатление, чем зрелище леса, точно россыпью рубинов, усыпанного цветами папоротника.

Сегодня не тронутый войной и, кажется, даже не подозревающий о ней лес представлял собой зрелище не менее величественное и необыкновенное. В отличие от города, где осень в этом году напоминала о себе лишь ледяным ветром и промозглой сыростью, от которой не спасали оставшиеся без обогрева, полуразрушенные жилища, здесь перед восхищенным взором представало «пышное природы увяданье» во всем своем первозданном великолепии.

Конечно, многочисленные хвойные, древние папоротники и хвощи менять и, тем более, сбрасывать ничего не собирались, выставляя напоказ свой роскошный убор, украшенный всеми оттенками изумруда и хризопраза. Зато прижавшиеся к реке ивы словно обрамляли царствие реликтов нарядной золотой оправой, а возвышающиеся на холмах или стоящие на юру рыжие в эту пору дубограбы создавали красивые вкрапления, наподобие медных прожилок в сферолитах малахита. И даже привезенные с Земли клены, нарядившиеся в пурпур византийской парчи и багрянец японского шелка, смотрелись менее чужеродно, нежели их запыленные и обгоревшие собратья на разгромленных городских бульварах, сиротливо вздымающие к небу ветви, покрытые пожухлой листвой.

Впрочем, барсы представшего их взору природного великолепия, казалось, не замечали, и если даже смотрели на берег, то лишь затем, чтобы обнаружить под величественными темными сводами кого-то более опасного и угрожающего, нежели спустившийся к водопою шерстистый носорог или переплывающий реку олень. Да и то этим занимались лишь те бойцы, которым выпало время управлять буксиром или нести караул. Остальные, пользуясь удобством путешествия и относительным затишьем, пытались урвать хоть пару часов сна, зная, что следующая ночь будет не менее горячая, чем предыдущая.

Вглядываясь в умиротворенные, спокойные лица ребят, с которых, казалось, на глазах уходила застарелая усталость, Туся не могла не удивляться. Неужели это те самые отчаянные бойцы, которые только несколько часов назад лезли змееносцам в зубы, добывая материалы из тайника, прорывались под огнем из института Энергетики, рубились с легионерами и кшатриями в рукопашной?

Дин забавно хлопал губами и пыхтел, как молодой кит. Слава подергивал руками и ногами в ритме Ванкуверской джиги. Петрович богатырским храпом, кажется, заглушал движок, но на это никто не обращал внимания. Клода мучили кошмары. Он хмурил брови, раздувал ноздри, открывал рот, захлебываясь в беззвучном крике. Арсеньев легонько тронул его за плечо, вытаскивая из дебрей беспощадной памяти, как когда-то тянул из воды, а потом положил под бок Шусмика, чтобы тот охранял его сон.

Не избежал тяжелых мучительных видений и сам Командор, когда, поддавшись на уговоры Петровича, уступил старшине место у штурвала. Едва только первая дрема полностью сомкнула отяжелевшие веки, Арсеньев тоже отправился прямиком в старый док. Лоб его покрылся испариной, скулы свело от гнева и бессилия, руки мучительно изогнулись в попытке кого-то ухватить и удержать. Поскольку Петрович совершал какой-то маневр на реке, несший караул Клод чистил и полировал свой клинок, а Шусмик сидел рядом с ним, вживаясь в роль сторожевой собаки, Туся решила, что с демонами Командора справится сама и поступила в лучших традициях сказочных героинь.

Убедившись, что Слава, Дин и оба раненых спят, а Петрович и Клод каждый заняты своим делом, она осторожно нагнулась к лицу Арсеньева и бережно запечатлела на его потрескавшихся губах робкий поцелуй. Возможно ее идея была не самой оригинальной и, как выяснилось, едва ли не опасной, но ничего лучшего она придумать не смогла.

Эффект превзошел все ожидания. Сначала Командор страшным сокрушительным захватом едва не свернул ей шею, однако уже через миг в его заскорузлых пальцах появилась нежность и не сдерживаемая тормозами сознания страсть, соленые, окруженные многодневной щетиной губы, сторицей вернув ее поцелуй, подарили еще десяток, горячих, требовательных и властных, не оставив вниманием подбородок и открытую часть шеи.