Напряжение сходится - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 27

Нике ничего не подарили. Страшно было дарить той, семью которой могли во всем обвинить. Всем было страшно сделать хоть что-нибудь, и только Шуйский Артем в ярости клялся мне, что ему плевать, как там решит отец, и если их решат уничтожить, то девчонку он спрячет сам.

Перстень Де Лара — кусок самородного золота, в котором сделали отверстие под палец. Дед из крепости Биен. Говорит, внуку полагается.

Блин, пальцы на левой руке кончились. А что у нас достойно правой? Я бы бабушкино и дедово перевесил.

Перстень Тенишевых. Просто пришло обычной почтой, без сопроводительного письма. Без причины, без ничего. Так, бабушкин — на правую руку, это на левое.

Перстень Шуйских. Это понятно и просто — его очень долго пытался подарить мне Артем, искренне уверяя, что ничего в нем такого нет. Я же подозревал систему слежения за собой и вежливо отказывался. Но переупрямить медведя — это крайне, крайне трудное занятие. Сошлись на том, что подарок беру, но могу не носить (что, в общем-то, не принято).

Перстень цесаревича Рюриковича Сергея Дмитриевича. Он его просто снял с руки и отдал после моей просьбы защитить род Ники и объяснения, почему именно это надо сделать. Говорит, чем-то призера все равно должен одарить.

Восемь. Еще два пальца свободных.

— Тот, кто посоветовал вам надеть все это, — голос Колобова, раздавшийся от правого плеча, заставил на него покоситься. — Определенно желал вам зла.

— Отчего же? — Вежливо поинтересовался я.

— За такие, — акцентировал он на этом слове. — подделки вам отрежут руки, даже не разбираясь. Но, увы, руками вы не отделаетесь, молодой человек. Вы собрали самую нелепую коллекцию гербов, которая оскорбительна для благородных сама по себе.

— Соизволите ли объяснить?

— Только если пообещаете снять их, — посмотрел он на меня отчего-то с грустью. — Я бы не хотел, чтобы перед моим визитом пролилась кровь. Она, знаете ли, этих зверей в людском обличии очень… Бодрит.

Я взглядом показал, что нас запросто могут слушать.

— Ой, да забудьте. Я их уже не боюсь. — Грустно улыбнулся Колобов. — За моей спиной тот самый угол, дальше которого пятиться уже некуда.

— Так что с перстнями не так? — Полюбопытствовал, глядя на свои руки. — Я обещаю их снять.

— Вам посоветовали их надеть или вы решились на это сами?

— Вообще, посоветовали привезти, — ограничился я частью правды.

— В них все не так, юноша. Долгорукие ненавидят Шуйских, Шуйские ненавидят Юсуповых, Борецких вырезали девятнадцать лет назад, Тенишевых вырезали Юсуповы пять лет назад, Де Лара вассальный род Юсуповых, а вы посмели где-то найти перстень главной семьи без вассального герба, а уж перстень нашего правящего дома — это просто запредельно невероятная наглость! Остается клеймо Самойловых, за которое вам ничего не скажут, но вы бы знали насколько эта семья мстительна сама по себе!

— Да что вы говорите…

— Не ерничайте, я просто желаю вам добра. Вам бы ценить помощь старого человека, но разве дождешься от вашего поколения?

— Извините. Я просто был изрядно… Удивлен.

Но перстни снимать не спешил, с интересом поглядывая на них. Действительно, необычный набор подобрался.

— Еще эта форма исполнения… Максим, верно?

— Да.

— Максим, перстни бывают нескольких видов — семейные, нарекающие, наделяющие и признающие. Вам непонятно, быть может, но нет никакой сложности. Семейные — это те, что даются по крови. Нарекающие — дарятся при вводе в семью или признанием части семьи, наделяющие — отдаются губернаторам провинций и городов, с правом действовать от имени рода, признающие — как признание услуги, их можно обменять на ответную, вернув перстень. Обратите внимание на вид закрепки и качество исполнения… Впрочем, это не важно, — отмахнулся Колобов, не желая вдаваться в подробности. — Ваши подделки весьма искусны, и будь они только признающими, да если бы вы смогли объяснить, какого демона вас наградили и Юсуповы, и Тенишевы одновременно… Но тут целый цирк! Одно признающее, одно наделяющее, два нарекающих и целых четыре родовых, к тому же среди них с полосой бастарда! Мастер изрядно посмеялся, — недовольно покачал головой старик.

— А ваш перстень, где он? — Поинтересовался я, глядя на белый след на его пальце, примеченный ранее.

Колобов тут же сжал ладонь в кулак, прижав его к обивке дивана.

— Простите за мою бестактность, — тут же сдал я назад.

— Нет, ничего, — словно сделав над собой усилие, Колобов открыл ладонь и поднес к лицу. — Вы правы, перстень был. Наделяющий. Теперь его нет, — глухо, словно текст приговора, произнес Аркадий Алексеевич.

— А что случилось? — Вновь осторожно спросил я.

Но, видимо, вновь совершил лютую бестактность. Хотя все равно не ясно, отчего бы ему, сбросить очки на диван, уронить лицо на ладони и приняться его ожесточенно тереть.

— В этом-то вся и проблема, — с горечью простонал он, не отнимая ладоней от лица. — В том, что вы тут, в Москве, ни черта не знаете! Не знаете, что прямо сейчас в вашей стране идет война! Умирают люди! Я смотрел телевизор — хоть одна, хоть одна новость! Хоть где-нибудь. — Прорычал он, будучи в явном отчаянии.

— Аркадий Алексеевич, вы уж простите… — Неловко начал я, оставаясь в непонимании причин.

— Ничего, ничего, — убрал он ладони и протер лицо платком. — Это вы мне простите эту вспышку. В самом деле, какая вам разница.

— Возможно, разница есть. Пока не узнаю, не скажу, — признался я.

— Хотя бы честно. Хотя бы без фальшивого сочувствия, — быть может, просто нашел он в моем ответе то, что хотел услышать сам.

Война идет в стране круглосуточно. Мелкая, затяжная, стычками и в полную силу — кланы имеют собственные земли, свободу, практическую неподсудность и право не платить налоги. Странно было бы переживать за то, что сосед решил отрезать от соседа клочок земли и за это получил по зубам. Простых людей, конечно, жаль.

— Так как бы вы рассказали эту историю по телевизору, если бы могли?

— Бросьте, — буркнул он, словно стесняясь своих эмоций, снова нацепил очки и прижал портфель к груди.

— Но вы ведь хотели, чтобы хоть кто-то обо всем узнал?

— Уже поздно. Уже все случилось.

— История — это ведь про то, что случилось, — пожал я плечами. — Рано или поздно об этом расскажут.

— Так, как хотят победители.

— Вот именно, — поддакнул я.

Не то, чтобы я его уговаривал и вызывал на откровенность — попросту ожидать было скучно, а беседа коротала время. Но последний довод все же возымел действие.

— Есть такой… Был такой клан на юге страны. Фоминские, может, слышали.

— Слышал, — кивнул я, с удивлением примеряя к живому, в общем-то, аграрному клану слово «был».

— Шестьсот лет назад тоже был. Хороший, крепкий род. Боевой. За службу на границе быстро прирос землей, получил право основать клан. Много доблести, славы и почета. Появились вассальные семьи. Слуги с родословной, которые получили свой герб. Война с османами, новые земли… Более полутысячи лет, это немало, юноша — сложно все рассказать.

Я же не торопил. Где-то есть начало конца этой истории, и ему лучше знать, как все так получилось.

— Максим, вы ведь не думаете, что все и всегда было хорошо? — Чуть повернулся он ко мне.

— Сомневаюсь в этом.

— Мы, бывшие слуги, лучше всех это знаем. Иногда приходит хороший правитель. Иногда мот и транжир, воспитанный мотом и транжиром. Но присяга есть присяга, оттого служишь каждому верой и правдой, отчаянно надеясь, что со следующим правителем все наладится. Надо только надеяться и ждать. В этот раз не дождались, — мотнул Колобов головой, и очки чуть сбились на его носу.

— Как так получилось? — Подтолкнул я его словом, устав от задумчивой паузы.

— Как обычно, — поправил он оправу. — Отец искренне думал, что наследники толковые и послушные. Умер, а те стали прожигать его капиталы. Вы не подумайте, род Фоминских достаточно богат, чтобы его капиталы не сожгла и сотня таких наследников. Тем более, что сыновья у них росли на диво толковые. — Аркадий Алексеевич чуть повернулся ко мне. — Самое важное, их родителям на них было наплевать! А это, я вам скажу, великолепно — потому что мы могли обучить их всему, что понадобится настоящему правителю! И мы учили! Оставалось-то — немного подождать! Пятьдесят, шестьдесят лет, чтобы нынешние померли и на их место взошли толковые и умные! И клан бы жил! И слуги бы — тоже жили!