Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ) - Дьюк Александр - Страница 36

Эйнар тяжело поднялся с колена, морщась от боли в покусанной голени и нехорошо поглядывая исподлобья на оставшихся берсерков. Близнецы в его руках жадно поблескивали в сером симскарском свете. Близнецы в его руках медленно, выразительно и очень голодно звякнули, соприкоснувшись лезвиями. Близнецы в его руках синхронно, ловко и завораживающе закрутились мельницей, каждый в противоположенную брату сторону. Берсерки тяжело сглотнули, ощутимо задрожали, прижимаясь друг к дружке. Топоры и мечи в их руках неизящно и постыдно затряслись так, что Магни Маслобойка на их фоне по-прежнему заслуживал прозвище «Каменная Рука».

Эйнар Сын Войны вопреки многочисленным песням был самым миролюбивым героем Симскары. Как любой симскарский герой, он, конечно, любил драку, но именно драку. Любил почесать кулаками, разогнать десяток зарвавшихся негодяев и при случае спасти несчастного путника и его кошелек. Любил побороться с троллем, но никогда даже в мыслях не допускал его убийство — в конце концов, тролли вымирающий вид и единственные, кто действительно заботится о состоянии мостов на Симскаре. Даже в отношении прислужников зла он был милосерден. По-своему, но милосерден. За меч Эйнар хватался редко, только когда у него было очень плохое настроение, а бездумные слуги темного властелина вели себя очень плохо. Но даже в этом случае он убивал мало, что делало его в глазах слушателей песен неправильным героем. Ведь каждый уважающий себя герой обязан разить злодеев наповал и в товарных количествах, чтобы из трупов гнусных приспешников тьмы можно сложить башню до самых корней Древа Хаттфъяля. Эйнар, может, и хотел бы проявить себя беспощадным варваром, бороздящим залитое морем черной крови поле битвы на плоту из поверженных врагов, вот только у него никогда бы этого не получилось. Во-первых, он плохо рассчитывал силу и не подготовленные прислужники разлетались слишком далеко, а для повторного дубля собираться не спешили. А во-вторых, обычно спустя минуту поле битвы становилось до обидного пустым. В особенности если оба Близнеца покидали ножны. Ведь каждый на Симскаре слышал песнь «Танец Близнецов», сочиненную когда-то каким-то скальдом, благоразумно пожелавшим остаться безымянным. Пожалуй, именно из-за этой песни Сын Войны и возненавидел скальдов чистой и незамутненной ненавистью. Поскольку с тех самых пор, как эта песня прозвучала впервые, ему пришлось в корне пересмотреть свои предпочтения во владении оружием, если действительно хотелось подраться и убить парочку приспешников зла.

***

Биркир Свартсъяль с высокомерным злодейским равнодушием посмотрел, как остатки его некогда грозной банды берсерков с дикими воплями в панике швырнули оружие и бросились во все доступные им стороны, следуя тактическому гению отступления зайцев. Он сморщил аристократическое злодейское лицо, когда его чуткого слуха, привыкшего только к заискиваниям, лести, мольбам о милосердии и снисхождении, коснулись вопли ликования, донесшиеся с окраины Рыбачьей Отмели. Он пренебрежительно, со злодейской надменностью фыркнул, разглядывая оставшегося в поле героя, ходящего кругами, красуясь поднятыми в серое небо мечами. Он величественно, по-злодейски пугающе повернул голову к своему самому верному слуге. В злодейских глазах вспыхнул беспощадный приказ.

Скарв замотал башкой до того энергично, что огромный рогатый шлем не успевал за поворотами шеи. Свартсъяль грозно нахмурил брови, демонстративно занес кулак, но не ударил, а лишь крепко сжал его. Ездовой кабан Скарва, который со вчерашнего дня сильно поменялся в характере и проявлял несвойственную ему ранее покладистость и спокойствие, пронзительно взвизгнул, подпрыгнул, взбрыкнув копытцами, и помчался со взгорка вниз. Скарв, намертво вцепившись одной рукой в поводья, а другой держа шлем за рог, затрясся в седле, как привязанный к дощечке шарик, стуком которого дети очень любят раздражать взрослых. Кабан под ним самозабвенно галопировал, несся на Эйнара. Если бы со вчерашнего дня его не начали терзать провалы в памяти, эта ситуация показалась бы очень знакомой. Однако для него она была в новинку. В новинку оказался и ее итог.

От силы нехитрого, даже несколько ленивого полубожественного удара между ушей хряк сделал полусальто. Он бы наверняка сделал и полное сальто, но был вовремя остановлен землей, зарывшись в нее по самые глазки. Впрочем, этого вполне хватило, чтобы Скарв Черноногий вылетел из седла и отправился в очередное путешествие, но на сей раз не вверх, а вперед, в направлении ветхого сарая на окраине Рыбачьей Отмели.

Вождь берсерков на память после вчерашнего не жаловался, поэтому воспринял случившееся совершенно буднично, даже в некотором роде с облегчением. В конце концов, он избежал и гнева хозяина, и кулаков беспощадного героя. Но Скарв не был доволен. Он летел, прокалывая рогами шлема симскарский воздух, и думал лишь о том, что страховка союза злодеев, в который его когда-то вынудили вступить и регулярно делать членские взносы, подобную ситуацию даже не рассматривает как «травму на лихопроизводстве». И от этого ему становилось обидно за впустую потраченные деньги. Хорошо, что Скарв был все-таки опытным злодеем и никогда не снимал свой шлем. Уж в чем, а в нарушении техники безопасности упрекнуть его было нельзя.

А потом он воткнулся рогами шлема в рассохшееся бревно сруба ветхого сарая на окраине Рыбачьей Отмели.

Толпа перепуганных наблюдателей прыснула в разные стороны, а Скарв Черноногий, повисев секунду в обход всех законов земного притяжения, издал тоскливое «хрю» и шлепнулся на сырую землю. Полежав немного без движения, он все-таки пришел к выводу, что у мертвых обычно не раскалывается башка и не воет от боли отшибленная еще вчера челюсть. Поэтому Скарв приподнялся на четвереньках, потом встал на колени и, не поднимая головы, тщательно ощупал себя, проверяя на целостность. Осмотр показал, что все осталось на месте. Оно и не удивительно — вот, что значит «техника безопасности»! Скарв лично знал некоторых коллег по опасному промыслу, которые пренебрегали шлемом и сверкали пустой (во всех смыслах) башкой, плевали на неписаные правила. Ну и где же эти злодеи? Именно там, в архиве героического эпоса, на полке между поверженными драконами и спасенными княжнами. А он, Скарв Черноногий, до сих пор жив!

Скарв издал нервные прерывистые похрюкивания, заменившие ему смех, думая о том, что будет жить еще очень долго и переживет не одну стычку с бессовестными героями, пока… И тут-то он сообразил, что его верный шлем остался в бревне сруба.

Тут-то он услышал конский храп и поднял голову.

И увидел черный конский хвост, гнедые окрестности, оканчивающиеся мощными стройными ногами, и повернутую на него лошадиную морду. Лошади не умеют ухмыляться, Скарв знал это точно, но именно эта — умела и ухмылялась. Крайне гнусно. Настолько гнусно, что еще немного и переплюнула бы самих богов гнусных ухмылок.

Скарв застыл, боясь сделать резкое движение. Неуклюже улыбнулся — насколько позволила погнувшаяся проволока, фиксировавшая челюсть.

Есть звук или слово, которое категорически нельзя издавать в чьем-то присутствии, дабы не вызвать у слушающего приступ бешенства. Для каждого живого существа они не только уникальные, у каждого живого существа есть целый список таких звуков и слов, длина которого разнится от случая к случаю. У Раска тоже имелся список таких слов и звуков.

— Хршая лшадк’а… — невнятно пробормотал неосведомленный об этом Скарв.

Конь гнусно ощерился, взбрыкнул, и последнее, что увидел Скарв Черноногий, некогда могучий вождь некогда свирепой банды хряк-берсерков, известных отсюда до Винденборга, перед тем как инстинктивно зажмурился, — два подкованных копыта.

— Ха! Не попала, тупая скотина! — злорадно расхохотался Скарв, энергично подскакивая на ноги.

Точнее — его оставшийся на месте дух. Скарв, почуяв неладное, недоверчиво посмотрел на лягнувшего его коня, который, пренебрежительно махнув хвостом и гордо задрав голову, потерял к нему всяческий интерес. Медленно повернулся. Вздрогнул.