Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 42

Мужчина говорил вполне спокойно, но опомнившемуся Аману захотелось взвыть от злости, досады и чего-то невероятно похожего на обиду: не с проклятого жеребца он только что свалился, он упал в глазах своего благороднейшего и щедрого господина! Это разом привело в чувство, и юноша сел, уже не обращая внимания на острые вспышки боли по всему многострадальному телу, а затратив еще немного усилий — принял ту позу, которая ему пристала изначально, невзирая на нрав и игры князя Мансуры…

Он слышал, как скрипнули под каблуками сапог мелкие камушки и песок, но не шелохнулся, лишь ветерок растерянно перебирал рассыпавшиеся спутанные пряди, скрывавшие опущенное лицо. Медленно сочились мгновения. Тишина звенела перетянутой тетивой, для которой лопнуть — лишь вопрос времени и неумелости лучника…

— Я дал слово, что никогда не подниму на тебя руку, — наконец раздался такой же чересчур ровный голос. — Но если ты станешь приветствовать меня подобным образом, я могу не сдержаться!

Казалось, что на миг даже светила остановили свой бег и замер сам воздух. Амани широко распахнул глаза, вскидывая взгляд к подрагивающей черте между землей и небом, попытался подняться с колен, но пошатнулся… и оказался крепко прижатым к обнаженной груди и удобно лежащим в кольце надежных рук.

— Нари!!! — юноша бездумно опустил ладонь на напряженное плечо князя, как было удобнее всего, и ответом стал яростный выдох в висок. — Бога ради, зачем?!!

Аман подумал и закусил губу, глядя в сторону.

— Я ведь все равно узнаю, скажи сам! — это была не угроза.

Амир несколько отстранился, приподнимая подбородок юноши, и заставляя взглянуть в свои глаза, все еще клубившиеся на дне одновременно лютым гневом и смертным ужасом.

— Нари… ответь, пожалуйста…

Губы юноши судорожно искривились в подобии усмешки, а затем Аман выпрямился и кратко и сухо поведал о предшествующих его эскападе событиях дня. Он видел, как по мере его слов каменели плечи отошедшего в сторону князя, все сильнее сжималась рука у пояса, и понимал, что ходит по грани более опасной, чем испытание непокорной лошадью.

— Я не мог отступить и поступить иначе! — юноша не оправдывал ни себя, ни других, лишь перечислив действия участников ссоры и приводя слова их сопровождавшие.

Амир ответил не сразу, тяжело выдохнув сквозь стиснутые до хруста зубы. Аман был в чем-то прав, и его безрассудный поступок можно было понять… Но как, какими словами возможно передать, как оборвалось и замерло сердце в тот миг, когда увидел, что юноша падает, что он не поднялся после и не пошевелился, — и вновь забилось, оглушая грохотом крови в висках, лишь тогда, когда убедился, что любимый жив, дышит, что если и ранен, то ничего непоправимого не стряслось!

— Ты мог погибнуть! Или покалечиться… — тихо произнес Амир, опускаясь на колено перед сидящим на плаще настороженным Амани.

Протянул руки, отводя от лица темные волны спутанных прядей, самыми кончиками пальцев — с трепетом очертил линию золотисто-смуглой щеки и дрогнувших губ, с укором и болью заглянул в ставшие растерянными глубокие очи…

— Нари!

Юношу затрясло, и он не смог бы сказать точно отчего именно: от того, что осознание насколько близко в очередной раз он был от смерти, и насколько глупой она была бы, — наконец пробилось к рассудку? Или же от того невероятного, еще не познанного и не осознанного, что происходило сейчас вопреки всем его ожиданиям?

Чуткие пальцы отстранились, и тут же вернулись обратно, пройдя по линии роста волос и зарываясь глубже в живой поток черного шелка, набирая его в пригоршни, играя и позволяя причудливым водопадом спадать вниз, либо же прозрачной пеленой, — тоньше сверкающей на солнце паучьей сети, — оплетать крупные красивые кисти до самого запястья. Словно в забытьи, юноша откинул голову, и только опустившиеся ресницы вздрагивали, когда перебиравшие его волосы руки изредка, невольно касались плеч или шеи — в самой ямочке над косточкой позвонка… Он не понимал себя, но даже не пытался анализировать реальность, почти растворяясь во властных и нежных прикосновениях, — это было слишком прекрасно, неуловимо-несбыточно, сродни настоящему колдовству, чтобы посметь нарушить таинство даже неловким движением… И когда пальцы случайно задели вспухшую ниже затылка шишку, Амани лишь выдохнул тихонько, пропустив боль сквозь себя.

Но все же, ласковые руки немедленно замерли, едва не сорвав с губ юноши стон острого разочарования, хотя опасался он зря. Мужчина просто сместился немного, чтобы было удобнее, и сместились немного пальцы, бережно разбирая густые пряди, мешавшие осмотреть ушиб.

— Голова кружится? — негромко спросил Амир: крови не было совсем, но опухоль оказалась довольно большой, чуть ли не с яйцо размером.

— Немного, — зачарованно отозвался Амани, не став скрывать очевидное.

Он лишь опустил собственные подозрения, что в это мгновение оно вызвано скорее не столько падением, сколько волнующей близостью князя и его удивительной заботой.

— Сними рубашку, я посмотрю остальное, и ссадины лучше промыть сразу, — попросил Амир, и юноша безропотно подчинился, радостно ухватившись за мысль, что болезненные ощущения помогут вернуть ясность рассудку.

Зря! Невольно морщась от острой боли в боку, Амани стащил с себя пыльную рубаху, и вздрогнул всем телом от неожиданности, когда князь вначале мягко отвел его волосы со спины вперед, аккуратно уложив через менее пострадавшее плечо. Амир не торопился, откровенно любуясь безупречной линией гибкой шеи и плавными очертаниями гладких мышц — хотя в 18-ть лет человеческое тело еще меняется, и меняется достаточно быстро, но Аман был уже в том возрасте, когда юноша гораздо ближе к мужчине, чем к мальчику, и пусть он никогда не походил на хилое изнеженное создание, но все же новые его занятия исподволь внесли свои неуловимые изменения, сделав линии тела более завершенными. Это был сильный, красивый молодой хищник, и Амир от души понадеялся, что спустя еще совсем немного времени и усилий он навсегда позабудет о золотой клетке, переступив ее окончательно.

Непривычно, а потому неприятно нервничающий из-за заминки юноша слегка повернул голову, отчего стрелы долгих ресниц полоснули бритвенным лезвием:

— Что-то серьезное?… — опять лишаться танца, уроков с князем и Хишадом, и… к тому же, этого чертового выплодка от иблисового семени, названного почему-то конем?!

— Нет, — теперь в тоне мужчины явственно скользнула улыбка, а голос разбавился низкими мурлычущими нотками. — Но пятен на тебе на целого леопарда.

Юноша тихо фыркнул, и опустил голову, опрометчиво позволяя господину и дальше творить с ним, что заблагорассудится.

Амиру понадобилось всего несколько скупых и точных движений, чтобы удостовериться, что Амани умудрился не сломать себе даже ребер, и сполна воспользовался невысказанным разрешением. Прикосновение прохладной влажной ткани обожгло нагретую солнцем кожу и сорвало дыхание… Юноша плавно повел плечами, опять поморщившись от боли в боку и, кажется из-за перемены позы еще решило заявить о себе бедро и колено. Его вновь поддержали. Следующее, скользящее вдоль позвоночника касание — заставило выгнуться дугой и охнуть… Притом, что мужчина в самом деле всего лишь осторожно стирал с него пыль и песок, затем более внимательно перейдя к ссадине вдоль локтя и тем, то на боку.

Его спокойные размеренные прикосновения постепенно унимали ноющее напряжение в мускулах, и против желания успокаивали не только тело. Аман далеко не сразу заметил и еще позже осознал, что ссадины очищены от грязи, он сам — от засохших потеков крови из них, а платок уже забыт, и сильная горячая ладонь просто легонько поглаживает спину, завораживающе покружив у шеи, мягко очертив лопатки, и медленно спускаясь к пояснице. Что больное плечо удобно устроено, не доставляя хлопот, а он почти лежит, откинувшись на широкую грудь мужчины и вздрагивая в такт ее колебаниям… Костяшки пальцев прочертили бьющуюся под кожей венку, чтобы невесомым касанием подушечки пощекотать впадинку между ключицами, и юноша беззвучно всхлипнул, — разум демонстративно отказывался возвращаться и прерывать эти изумительные и такие опасные мгновения.