Девятьсот восемьдесят восьмой (СИ) - Казимирский Роман - Страница 11

— Меня беспокоит, что она ни с кем не общается. Если бы кто-то у нее появился, я бы первым об этом узнал — до того дошел, что начал за родной дочкой следить, представляешь?

— И что, выследил кого-нибудь?

— Нет, — хмуро ответил кузнец. — Может, она влюбилась в женатого?

— Что ты! — воскликнул Марсель, но тут же опять понизил голос до шепота. — Я Марусю знаю, она девушка честная, никогда бы не стала связываться с чужим мужиком.

— Вот и я так думал. Но девка прямо на глазах чахнет, словно ее приворожил кто. По ночам спит плохо, ворочается, разговаривает во сне. Я хоть и в соседней комнате ночую, но все слышу. Может, ты с ней поговоришь? Я не умею нужные слова подбирать, а тебе она, глядишь — и расскажет все. Что думаешь?

— Я?! — Марсель не ожидал такого поворота и поэтому смутился. — Не знаю… Я все больше с бабами привык, знаешь. А с молодыми девками так и не научился общаться, не разумею я их. Да и кто лучше родного отца своего ребенка поймет? Нет, друг, не обижайся на меня, но я в этом деле тебе не помощник. Боюсь наломать дров — ты потом и сам мне благодарен не будешь.

— Эх, — погрустнел Степан. — Что ж мне делать с ней?

— А ты оставь, как есть, — предложил историк. — Может, перебесится. А там и любимый появится.

— Твои бы слова — да Макоши в уши, — кузнец улыбнулся светлым мыслям и похлопал собеседника по плечу. — Ну, бывай. Спасибо тебе за то, что выслушал. Поговорил с тобой — и сразу как-то легче стало. Может быть, я действительно сам себе напридумывал всякого.

— Вот и ладно, — Марсель улыбнулся и, помахав мужику рукой на прощание, вышел за калитку.

Кузнец некоторое время смотрел ему вслед, а потом, вздохнув с видом человека, с плеч которого свалился большой груз, направился к кузнице, которая находилась тут же. Если бы он обернулся, то увидел бы, что дверь в избу была слегка приоткрыта — в небольшую щелку все это время за ними следили внимательные глаза Маруси. Девушка никогда не любила подслушивать чужие разговоры, но в этот раз ничего не смогла с собой поделать. Отец был прав, она действительно влюбилась, причем это чувство, как ей казалось, было безответным. Прежде она старалась как можно чаще попадаться на глаза Баламошке, но тот почему-то упорно не замечал ее. Или делал вид, что не замечает. В конце концов, Маруся поняла, что не нужна любимому. Рассматривая свое отражение в пруду, она гадала, что же в ней не так. Разве не красивая? Вроде бы нет, все при ней. Глупая? Если бы у нее была возможность доказать, что это не так… Но она ведь не могла просто подойти к нему, чтобы поболтать. Что люди подумают? Промаявшись почти год, она потеряла всякий интерес к играм, перестала общаться с подругами, превратилась в настоящую затворницу. И ведь отца можно понять — он хоть и делает вид, что не хочет давить на нее, все же не может скрыть своего беспокойства. Это и понятно, ей уже шестнадцать, все ее сверстницы давно семьями обзавелись, некоторые даже успели родить. А она, к которой столько раз сватались парни со всех окрестных деревень, до сих пор в девках ходит. Что ж, вздохнула Маруся, значит, доля у нее такая. А не станет Баламошка на нее и впредь внимание обращать — так уйдет в капище, Сварогу невестой станет. Там ее уж точно никто не заставит от нелюбимого детей рожать.

Вытерев рукавом мокрые от слез глаза, девушка отошла от двери и, постояв в нерешительности некоторое время, села на лавку возле окна, где у нее хранились инструменты для рукоделия. Вытащив из небольшого сундука, который в свое время смастерил для нее отец, белую мужскую рубаху, она бережно развернула ее и взглянула на незаконченное украшение. Она трудилась над ним уже второй месяц, и работа была почти закончена — ни у кого в селище не было одежды с такой тонкой вышивкой. Маруся втайне надеялась однажды преподнести этот подарок Баламошке. Может быть, тогда он поймет, что творится у нее в сердце?

Тем временем Марсель уже подошел к избе старосты и теперь с неодобрением наблюдал за кипучей деятельностью, которую Михайло развел во дворе. Всюду суетились мужики, которые выдергивали сорняки, чинили лавки и занимались, по мнению ученого, бесполезным украшательством. Хорошо, что они еще не додумались дорогого гостя с транспарантами встречать, усмехнулся историк, но тут же икнул от неожиданности — на воротах, которые прежде украшал трезубец, символизировавший строение мира, теперь красовался православный крест с дополнительными перекладинами в верхней и нижней частях.

— Ты что это тут учудил? — заметив хозяина дома, Марсель подошел к нему и кивнул в сторону ворот. — Зачем?

— А, Баламошка! — обрадовался Михайло. — Хорошо, что ты пришел. А мы здесь порядок наводим. Не нравится?

— Порядок — это ладно. Крест-то зачем? Или ты вдруг христианином сделался?

— Нет, конечно, — хитро прищурился староста. — Но никто ведь не знает, кто таков этот Кирилл, так что можно и приятно сделать человеку, верно?

— А заодно и себя не обделить, м?

— Не без этого, — потер руки Михайло. — А крест — это так, только на время. Вот уйдет наш грек в Киев, мы снова приведем все в должный вид.

Ученый и не думал осуждать предусмотрительного мужика — ему нужно было, в первую очередь, думать о селище, а не о собственной гордыне. Так что его действия были вполне обоснованными, тем более что остальные, вроде бы, не возражали.

— А что, ты уже пришел посланника встречать? — удивился Михайло. — Не рановато?

— Думаю, в самый раз, — отозвался Марсель. — Я бы на твоем месте тоже поторопился. Некрасиво будет, если Кирилл приедет прежде времени и застанет всю эту возню. Подумает, что мы только ради него порядок наводим, а сами живем в грязи.

— Это ты правильно говоришь, — засуетился староста. — Всё, мужики! Расходитесь! Благодарность всем, не забуду.

Работники тут же бросили заниматься своими делами и, не споря, потянулись к выходу. Как только вышел последний из них, хозяин оглядел результаты их деятельности и с довольным видом подмигнул Марселю:

— Может быть, почаще гостей таких приглашать? А что? Мне нравится.

Рассмеявшись такой незатейливой хитрости, историк, тем не менее, покачал головой:

— Не стоит. Тебя быстро выведут на чистую воду.

— А жаль…

— Согласен. А куда Курьян запропастился? Он вроде бы хотел участвовать во всем этом. Или передумал?

— Какое там! — махнул рукой Михайло. — Я его за медовухой послал. Она у него, сам знаешь, самая забористая на всю округу. Другой такой днем с огнем не сыщешь.

— Это правда, — курьяновский напиток, действительно, ни в какое сравнение не шел с той медовухой, что готовили в доме старосты. Мужики не раз пытались выведать у него секрет, но тот лишь отшучивался. — А вот и он, легок на помине.

Как раз в это время в воротах показалась могучая фигура Курьяна, который, пыхтя, тащил два здоровенных глиняных сосуда, которые, судя по его покрасневшему от напряжения лицу, были полны до краев. Опустив ношу на крыльцо, он потянулся, чтобы размять спину, и весело кивнул Марселю:

— А ты говорил: не нужен я здесь. Еще как нужен!

— Признаю свою ошибку, — улыбнулся ученый и обратился к Михайло. — А что, посланник-то один приедет? Или его сопровождать кто будет?

— Такие люди в одиночку не путешествуют, — отозвался староста. — Мне человек из Киева сказал, что с ним охрана едет, несколько всадников. Правда, кажется мне, что брешет он.

— Чего так?

— Так он мне по секрету поведал, что всадники эти лицом черные, словно сажей обмазались. Разве такое возможно?

Услышав описание спутников Кирилла, Марсель усмехнулся про себя, а вслух поспешил развеять сомнения своего собеседника.

— Так то мавры. Не переживай, они такие же люди, как и мы, только черные. Ну, и по-нашему вряд ли говорят, конечно.

— Ты смотри, — Михайло с уважением взглянул на просвещенного собеседника. — А еще, говорят, лицо самого посланника этого под маской скрыто. Что под ней — это никому не известно. Может быть, и не человек он вовсе.